Безносый - атаман банды зеленых.
* * *
Фронт приблизился к Новороссийску. Железными дорогами, шляхами, мёртвыми степями красные шли по пятам отступавшей деникинской армии. Близилась весна. По ночам холодные ветра схватывали раскисший, изъезженный подводами тракт ледяной коркой. После полудня грязь снова расходилась, в ней увязали тачанки и орудия.
Кони, оскальзываясь, поднимались вверх по крутой тропинке. Ромка чертыхался и плотнее натягивал будёновку, ежась от холодного ветра. Гарька, ехавший рядом, вздохнул:
- И все ж красота какая в горах. Это тебе не голая степь.
- Мне степь родная, - буркнул Ромка.
- А я родился в Пятигорске, только ничего не помню - маленький был. Когда родители умерли, тётка меня к себе забрала.
- Испанка? - посочувствовал Ромка.
- Не знаю. Сколько у тётки не спрашивал, так ничего толком и не сказала. Тёмная какая-то история.
Мать Горшечников вовсе не помнил - разве только запах её волос, и то, должно, лишь мерещилось.
Как и отчего Гарька остался сиротою в три года, он так и не узнал. Приютившие его родственники - сестра матери с мужем - Гарьку не любили и рады были от него избавиться. И избавились, только не так, как чаяли: ударившись с головою в революцию, Гарька порвал с роднёй и ушёл в Красную армию. Он провёл на фронте неполных три года, однако годы эти затмили всю его прежнюю жизнь. В той был пыльный тёмный дом, пропахший мелом гимназический класс, скучные, пыльные, тёмные люди - в этой блеск стали, зарево пожаров, гром орудий, и над всем этим - великое, незнаемое будущее.
- Командир где? - растянувшийся по узкой дороге отряд пытался обогнать незнакомый всадник в фуражке с красной звездой. Ему кивнули вперёд.
Поравнявшись с головой колонны, незнакомец спросил:
- Верно ли еду на Раевскую?
- Кто таков? - подозрительно сощурился комиссар.
- Начпоарма* Угрюмцев. Везу пакет от командарма Шмелёва.
Пошла вторая неделя, как Шмелёв уехал в Гостогаевскую.
- Что ж из самого Гостогаевской и без сопровождения?
- Спутники мои были ранены, - коротко отвечал Угрюмцев.
- Езжайте с нами, - тут же предложил добросердечный Лютиков, - к вечеру будем в Раевской.
Снейп, помполит и Угрюмцев заговорили промеж собой тише, и Гарька отстал, не желая подслушивать.
Дорога стала более пологой и широкой. Отряд Севера обогнал эскадрон осетин.
- Дэвушка-красавица, давай к нам, - гортанно крикнул один Георгине. - У нас пулемётчиков не хватает. Мы тэбя любит будэм!
Остальные засмеялись, засмеялась и Георгина:
- Гляди, какие бравые! На ходу подкову собьют.
- Ненадёжный народ, - Ромка покосился на осетин. - Сегодня кунаки, а завтра зафыркают и улетят к себе в аул.
- Коли кунаки, так навсегда, - заметил Долгодумов. - Коли враги - тоже навсегда. Горца с шашкой вместе сложи - чёрт получится. Оружие у них отличное. Сами в рванье, а шашки серебром окованы.
- Моя лучше, - Улизин вынул клинок из ножен, залюбовался. Шашка и впрямь была знатная, человеческой крови попила немало. - Завязчивая, стерва… Ты вот маленько не так рубишь. Ты шашку ставь поперёк человека, а как в тело войдёт - оттяни на себя.
Он покосился на Георгину. Та скучливо смотрела на дорогу. Ромка досадливо тряхнул головой.
- Ты бы чуб подрезал, - посоветовала Георгина. - А то, как конь - чёлка до носу. Ещё хвост осталось отрастить, и можно переходить на овёс.
Долгодумов засмеялся. Горшечников хмыкнул, сочувствуя другу.
В последнее время Ромка завёл себе шпоры невиданной длины и изгибистости, с зубчатыми колёсами, ясными, как Вифлеемская звезда, привесил на темляк шашки золотую кисть и даже шею начал мыть. Куда против него чернявому, носатому Северу? А вот поди - на блестящего Улизина непонятная Георгина даже не смотрела.
- Жид наш комиссар, точно жид! - заговорил Ромка будто просто так, от безделья. - В нашей станице оккупационные войска стояли. Всякого германца я повидал и ответственно заявляю: немцев с такими носами в природе не бывает!
- Природа многообразна, - наставительно сказала Георгина. - Вот слышал ли ты, к примеру, про динозавров?
Шашка дрогнула и впилась в ромкин палец. Улизин, чертыхнувшись, бросил её в ножны, затряс пораненной рукой.
- Жаль, йода нет, - сказал Гарька.
- Да заживёт! - отмахнулся Ромка.
- Был у меня дядька, - издалека начал Долгодумов, - и вот как-то ободрал он палец рашпилем. А у нас ведь знаете как - народ гигиены не понимает. Замотался тряпкой и пошёл.
Ромка сунул палец в рот и исподлобья зыркнул на Новила.
- Ну? Не помер ведь.
- Помереть не помер, а палец отгнил.
- У меня есть йод, - Георгина полезла в свою торбу. - И бинты.
- Спирту нет?
- Есть, но его я тебе не дам.
- И как у тебя там всё помещается? - проворчал Гарька. - Волшебная она у тебя, что ли?
- Рациональное распределение вещей в пространстве, - Георгина тронула повод и вскоре поравнялась с комиссаром.
Ромка скрипнул зубами.
- Успокойся ты, - сказал Гарька. - Мало ли девок на свете?
- До остальных мне дела нет, - буркнул Улизин.
- И давно? - Гарька ухмыльнулся. - То-то за каждой юбкой и волочился… Ромео.
- Чего обзываешься?
- Не обзываюсь я. Пьеса такая есть, про влюблённых, которые через свою любовь погибли. Вот и ты - сам на себя не похож, да было бы из-за кого. Георгина как Георгина. Чего тебе неймётся?
- Так спокон веку повелось, - сказал Улизин. - В чужую бабу чёрт мёду кладёт.
- Мёд? - встрепенулся дотоле дремавший Храпов. - Где взяли?
- Тебе бы только пожрать, дядя, никакого понимания, - мрачно отозвался Улизин.
- Медок - это я понимаю, - от медвежьего зевка Храпова присели кони. - Каждую ночь во сне миску мёда вижу. Проснусь да кукиш облизну, хоть не просыпайся.
- Гарька, позови её, а? Видеть не могу, как она вокруг комиссара вьётся, - просительно сказал Улизин.
Горшечников тяжело вздохнул. Вмешиваться ему не хотелось, но на что не пойдёшь ради друга? Он снова стал пробиваться вперёд.
Дорога пошла под уклон, кони побежали веселее. Из-за поворота дороги послышался топот.
- Одиночка, - сказал Лютиков, прислушавшись.
Навстречу отряду вылетел всадник, осадил взмыленного жеребца.
- Здорово, братва!
- Чернецкий, - комиссар вздохнул. - Опять отлучился без спроса. Ты где был?
- В Заячий ездил.
- И зачем тебя туда понесло? - удивился помполит.
- На разведку.
- В одиночку? - Лютиков сдвинул брови. - Серафим, у тебя девять жизней, что ли?
- Одна, зато неразменная, как волшебный пятак.
- Рискуешь даром. Пустой хутор, и без разведки знаем, - Север пожал плечами. - Это у тебя от безделья.
- Нельзя мне без дела, - Чернецкий сверкнул зубами. - Портиться начинаю. А хутор хоть и пустой, да не совсем. Кто-то сигнальную ракету пустил.
- Вот оно что… ты уверен?
- Деревянные пластины остались. Точно из-под ракет, сам такие пускал.
- Плохо, - комиссар помолчал. - Думаешь, кто-то из своих?
- Думаю, так.
- Ладно, Чернецкий, вот тебе дело, - комиссар порылся в седельной сумке, достал пакет, туго перетянутый бечёвками. - Нужно доставить сообщение в штаб. Заодно доложишь и о ракетах.
Лицо Серафима остыло. Он опустил глаза и сказал безразлично:
- Расстреляют меня за дезертирство.
- Шмелёву я давно про тебя написал, - ответил Север, помолчав. - Но имей в виду: больше нарушать революционную дисциплину не дам. В случае неповиновения - арест и всеобщее презрение коллектива.
Чернецкий посмотрел на него и вдруг засмеялся.
- Ладно, шалить не стану. И в штаб поеду. Может, не сразу шлёпнут, а с оттяжкой.
Север покривился.
- Конечно, ждут-не дождутся, когда же к ним Чернецкий пожалует, чтоб немедля его расстрелять! Много о себе понимаешь. Про тебя давно и думать забыли. Пакет передашь генералу лично в руки. Если попадёшься врагу, что хочешь делай - хоть съешь его - а чтоб не прочитали!
Затем, наткнувшись на гарькин взгляд:
- Ты чего уши греешь, Горшечников? Кыш отсюда!
- Я за Георгиной, - насупился Гарька. - Поехали, там Ромке… это… бинт нужен.
* * *
Станица, когда-то богатая, ныне походила на побитую жизнью бабу, которая под кем только не побывала; от былой красы остались одни руины. Стены домов покрывали рябины пулевых отметин.
В станице уже стояли полк Шабленко. Среди шабленковских Ромка к невероятной своей радости отыскал своих братанов - Федора и Жорку. Похожи они были, как две пули из одной обоймы, только Жорке полуха отхватило вражеской шашкой.
- Вы чего не писали? - напустился на них Ромка. - Рядом ходим и свидеться не можем!
- Ты разве читать умеешь? - отшутился Федор.
- Ты ученьем ум не турбуй, - подхватил Жорка. - Тебе вредно. Видишь, мозговая извилина наружу лезет. - Он дёрнул Ромку за нитку, торчащую из будёновки.
У колодца гремели вёдрами казачки, румяные от натуги. Над всеми, как сосна над малинником, возвышалась молодуха - богатырского росту, со смоляною косой до колен, такой богатою, что невольно рука тянулась потрогать. На что Храпов был скромен с женским полом, и то не сдержался, задел мимоходом.
