Вот и сейчас она что-то шила, временами, давая глазам отдых, откладывала работу и глядела в сад. Лицом она смахивала на болонку: круглолицая, кудрявая, с вздёрнутым носом и карими глазами навыкате.
- День добрый, Пассионария Поликарповна, - поздоровался Улизин.
- Здравствуйте, Роман Аркадьевич.
Ромка крякнул и покосился на Гарьку: манера барышни Попорыкиной величать его по имени-отчеству ужасно ему импонировала.
- Не скажете ли вашему товарищу, чтоб стряпал с наветренной стороны? Уж очень пахнет.
- Скажем, - весело пообещал Ромка.
Храпов успел поставить кашу на рыбьих головах для огромного дворового пса, которого нежно полюбил.
- Не хотите кашки? - радушно предложил он подошедшим друзьям.
Те в один голос отказались. Повар из Храпова был никудышный.
К ночи заглянул Фильченко, принёс завёрнутую в шкуру баранью ногу. Олёна велела Храпову выдраить казан и завела кулеш. Запасливый Хмуров предоставил кашевару шматок копчёного сала и луковицу с небольшую тыкву величиной. Пришёл Новил Долгодумов с подругой, тихой комсомолкой Ганной. Ромка нетерпеливо постукивал по голенищу ложкой, вылитой из головки шрапнельного снаряда. Храпов вдыхал аромат кулеша так, что шевелились ветки акации.
Свежий ветер с моря, напоенный солью и горьким ароматом чабреца, сдул жару; Млечный Путь сияющим мостом протянулся по тёмному небу.
- Я бы тут жить остался, - сказал Гарька.
Георгина молча смотрела в сторону соседнего дома, туда, где патефон Делакуров играл модный фокстрот.
* * *
Кусачее, с утра на всех сердитое солнце разбудило Гарьку спозаранку. Он помахал руками, исполняя данный себе зарок - каждое утро делать гимнастику. Выглянул в окно. Ромка, поднимавшийся по-крестьянски, с петухами, успел напоить лошадей - свою и Гарькину - и задать им корму.
- Новенький заходил, который Шнобцев, - сказал он. - Говорит, жалованье дают, во Дворце труда. Пойдём?
- Только комиссара в известность поставим, - согласился Гарька.
Север брился перед зеркалом в пышной золочёной раме. Скосив глаз на Гарьку, он спросил:
- Чего тебе?
- Разрешите отлучиться до Дворца труда? Жалованье дают.
- Иди.
В окошке второго этажа Флора Делакур расчёсывала волосы.
«Как Лорелея», - мечтательно подумал Гарька.
- Здравствуйте, Горшечников.
- Здра… а… вя… - Гарька залился румянцем и выбежал на улицу.
- Ну что я за человек такой неудачный? - сказал он Ромке уныло. - Вон Серафим - должно быть, ни разу в жизни не покраснел. А мне проще на пулемёт кинуться, чем девушке «Здрасте» сказать…
- Это у тебя от малого опыта. Долгодумов, и тот себе зазнобу завёл, а ты всё ходишь как чумной, - укорил его друг. - Мечтательности в тебе много и гимназического воспитания.
Гарька только вздохнул: возразить ему было нечего.
- А Георгина где? - спохватился он. - Надо её позвать.
Георгина, умытая, с чистыми румяными щеками (конопушки потускнели под бронзовым загаром), помогала Олёне с завтраком.
- Ступайте вместе, - сказала Максимова. - Я позже приду.
Воздух уже раскалился, но был ещё чист, не висела в нём белая душная пыль - цементный завод давно остановился. В карманах рабочих было так же чисто. В иных местах вечером даже красноармейцы не выходили в одиночку: зарезать могли за горсть махорки. Впрочем, в последние месяцы стало поспокойней: чоновцы не давали разбойникам спуску. Вот и сейчас прошёл патруль; командир с ромбом на вороте - длинноусый, горбоносый - подмигнул Георгине:
- Э, красивый товарищ, замуж идёшь?
- Нам без надобности, - ответила Георгина, зардевшись.
После встретили уличное шествие: в огромной калоше белое воинство уплывало от новороссийских берегов; гигантский, выпиленный из фанеры красноармеец подгонял беглецов ударами штыка; наяривал оркестр.
- Мейерхольд * 5, - Георгина показала на человека в кожаной тужурке, возглавлявшего шествие. - Он создаст новый, революционный театр…
- Я театров не выношу, - сказал Ромка. - Цирк - другое дело.
К бетонной стене, отделяющей набережную от железнодорожной территории, приткнулся броневик. Крестьяне неловко объезжали его на своих телегах, ругались на чём свет стоит, не боясь направленных на мостовую пулемётов. Человек в кожаной тужурке, сидевший на броневике свесив ноги, лениво отругивался.
- Тоже за жалованьем приехали, - сказал Гарька.
У высокой лестницы толпились бойцы из разных отрядов. Гарька вытянул шею, высматривая своих, и встретился взглядом с незнакомой девушкой. Волосы её были удивительного колера: ярко-розовые. Ромка с Гарькой раскрыли рты глядя на эдакое чудо, вежливая Георгина попыталась спрятать любопытство.
- Вас мои волосы удивляют? - спросила девушка, не чинясь. - Да вы не смущайтесь. Все смотрят. Краска «Элеганс» - обещали «чудесный каштановый отлив», а вышло вон как.
- С такой причёской вас точно приметят, - засмеялся Гарька.
- И я так думаю, - весело согласилась девушка. - Я Нимфадорова Антонина, завженотдела комсомольской ячейки. Лара Рождественская * 6 сильно ругалась, когда я выкрасилась. Говорит, что такие вещи недостойны комсомолки. А я считаю, что и комсомолке незазорно быть красивой, верно ведь?
- А как вас по отчеству величать? - осведомился Ромка.
- Не надо по отчеству! - Нимфадорова даже рассердилась. - И «выкать» тоже ни к чему. Зовите меня товарищ Тонька, меня все так зовут. Вы по делу?
- За жалованьем, - сказал Гарька.
- Вам в бухгалтерию, только сначала узнайте, когда вам будут выдавать. Могу проводить.
- Пожалуйста, - сказала Георгина, улыбаясь.
- Тогда вперёд. - Товарищ Тонька поглядела на пеньки, нелепо торчавшие возле самого здания, на бывших клумбах. - Тут когда-то каштаны цвели, всё срубили на дрова. Ничего, насадим новые - лучше прежних.
* * *
В коридорах было многолюдно и шумно: красноармейцы, матросы, крестьяне, женщины с усталыми, голодными глазами. От табачного дыма воздух был мутный. Рокотали голоса и смех, трещали ундервуды. Два комсомольца тащили письменный стол. На повороте из стола выпал ящик, приземлился на ногу в рваном опорке.
- Ах ты ж… - выразился носильщик некомсомольским словом.
Гарька взглянул на плакат («Товарищ Ленин очищает Землю от нечисти») и полез в карман за кисетом. Сбоку от плаката висел призыв: «Не курить!», однако все курили.
Тонька с Георгиной исчезли в путанице коридоров, Ромка погнался за каким-то знакомцем и тоже пропал. Гарька, позевывая, остановился возле титана, попил воды из прикованной цепочкой кружки. Есть хотелось невообразимо. Друзья всё не шли. От скуки Горшечников заглянул в первую дверь. В большом когда-то зале был устроен лабиринт из фанерных перегородок, не достигавших не только высоченного потолка, но даже и человеческого роста.
Возле полуоткрытой двери в одну из коробочек вполоборота стояла девушка, Гарьке видны были край щеки, впалой, как у всех по нынешним голодным временам, и прядь светлых волос, выбившихся из-под голубого платочка. Фигурка у девушки была прямо точёная, Горшечников невольно залюбовался.
- Насилу тебя нашёл, - Ромка выскочил сзади, как чёртик. - Тут леший ногу сломит, понаделали закутов.
Кассир, устроившись за большим столом (охранник с винтовкой стоял позади), вырезал деньги из большого листа, потом устал и рассердился:
- Режьте сами. - Он сунул ножницы Горшечникову. - Фронтовик?
- Да.
- Четыреста рублей вам причитается.
Гарька расписался в ведомости, свернув деньги трубочкой, сунул их в нагрудный карман.
- Вот здесь, сумму прописью… Не задерживайте очередь, товарищ.
- «Тщитыриста», - вывел Ромка, брызгая чернилами.
Пол под ногами дрогнул, звук взрыва донёсся издалека, глухой, будто обёрнутый ватой. Лязгнул ротатор на соседнем столе.
- Опять землетрясение? - кассир придержал неразрезанные листы.
- Не похоже. - Охранник прислушался. - Взрыв. Кажется, в порту.
- Надоели, проклятые, - проворчал кассир. - Кто следующий? Проходим, проходим, товарищи. Спать будете дома.
- Долго нам ещё дома-то спать не придётся, - шумно вздохнул кто-то из красноармейцев.
Мимо в большой спешке прошла небольшая группа людей; впереди всех широко шагал человек в кубанке.
- Нет, - говорил он на ходу, - нельзя.
Его собеседник ожесточённо рубил воздух кулаком.
- Нельзя. Телеграмма товарища Ленина… вы же читали. Видите: «Новороссийскому управлению порта»… вы же видите! Конфискацию товаров с иностранных судов будем рассматривать как грабёж. Знаю, что враг. Ничего не поделаешь, товарищ.
Сердитый отстал.
- Доброе утро, Степан Архипович.
Человек в кубанке на ходу кивнул Тоньке.
- Болотов, начальник ЧК * 7, - пояснила она.
- Спешат к месту взрыва?
- Это не в порту, - сказала Тонька. - У меня слух хороший. Это где-то на рейде. Пойду погляжу. А вы, товарищи, заглядывайте к нам. Вы комсомольцы?
- Мы партейные, - гордо сказал Улизин.
Товарищ Тонька посмотрела на них с уважением.
