Он не мог оторвать от них взгляд, словно солнце после этого должно было скрыться очень надолго.
— А как правильно? — спросил Элрос.
— Я не знаю, — он развел руками. Рыжие близнецы не задавали таких вопросов.
Он снова обернулся к окну. Встал, подошёл к нему, распахнул одно из немногих в этом замке застеклённых окон, и внутрь ворвался сырой юго-западный ветер.
Успел с беспокойством подумать об Амбарто…
…Когда его сердца словно коснулась знакомая теплая рука. Почему-то даже столько лет спустя он увидел ее правой, а не левой.
Не бывает. Не бывает. Не дважды. Не может быть.
— Майтимо, — сказал он. Вцепился в оконную раму — она звонко треснула под пальцами. — Нельо. Живой… Сумасшедший…
«А по-моему, дядя Маглор просто такой вот странный. У него горе — он злится. У него радость — а он стоит и плачет», — сказал Элрос беззвучно.
«Глупый. Помнишь, что он нам сказал тогда ночью? Надо надеяться и ждать известий. Вот, он ведь дождался!»
«А если придется ждать десять лет?»
«Вот и давай подождем десять лет».
«Вот что хорошо точно…»
«Что?»
«Что дяде Маглору не пришлось ждать десять лет второй раз!»
Часть 7. Под северным ветром.
Дверь была добротной, из тяжелых дубовых досок, еще с Амон Эреб привезенная. А лестница — узкой и изогнутой. Поэтому, когда Макалаурэ все же втащил внутрь Фаньо, захлопнул дверь, заложил ее засовом и подпер сундуком, они получили свою последнюю передышку.
Майтимо помочь не мог. Лестница-то изгибается с расчетом на праворуких, и он не то, чтобы беспомощен, но почти бесполезен, годен разве на то, чтоб наглухо перекрыть ее щитом. Так он щит и заклинил там, на середине. Еще давно, под утро.
Брали башню долго. Пытались и уронить, но хрен вам всем, сказал тогда Райаринкэ, скалясь остатками зубов, такой толщины стены моей работы запросто не уронишь. Правда, ударами орочьего огня выбили главную дверь, но тоже далеко не сразу…
Если смотреть отсюда, из верхних окон, то ясно, почему подкрепление с юга не спасло. Прийти-то оно пришло, но до стен Лесной крепости его не пропустили. По гатям и замороженным болотам пришло слишком много боевого орочьего мяса, им завалили окрестности, и южный отряд на соединение через это мясо не пробился. Ровно как до того взяли крепость, выбив ворота и задавив защитников числом.
Телами орков вместе с телами защитников лестницу загромождали уже не раз и не два. В одном из завалов строитель башни и остался, в своей волчьей шубе. Потом эти завалы каждый раз расчищали с той стороны, медленно, но упорно.
Очень холодно было здесь, наверху. Мальчишки сперва кутались по очереди в меховую полость. Один стреляет из окна, другой греется. Свои стрелы давно кончились, но в окно залетали орочьи, и когда их набиралось несколько штук целых, кто-то из двоих снова брался за лук. Сейчас стрелял только Элронд, потому что Элрос уже словил такую стрелу в плечо, и теперь просто так сидел.
— Яд, — сказал Макалаурэ, вытащив из Фаньо обломок стрелы. — Давно?
— Давно, — шепнул тот, откидываясь на пол. — Неважно...
Дыр в одежде оруженосца было мало не с десяток, и умирал он вовсе не от яда. Дыр в самих братьях почти не делали, и вот это был признак особо скверный. Живыми хотели брать.
За дверью повозились, примериваясь. Просунулось в щель лезвие, пошаталось в ней, исчезло. Затем в доски ударил топор, но слабовато. Размахнуться в верхней части лестницы, на площадке шириной в одну ступеньку, было трудно.
Меч Макалаурэ мелькнул и погрузился в щель, снаружи заорали.
— Вы просили о помощи? — сухо спросил Майтимо.
— Просили. Звали… Не знаю.
Элронд был еще бледнее брата, хоть и не ранен. Покачав головой, он добавил:
— Как в туман кричать, когда крик глохнет. Даже эха нет…
…За окном внизу был прилив. Море покрыло Башенный холм и окрестности, живое, орущее, дышащее море из орков, волков, людей и мохнатых мелких лошадей, на которых сюда добирались люди. Лошадей ухитрялись от волков беречь достаточно, чтобы они притащили уцелевший таран по замерзшим болотам.
Мороз драл горло когтями. Стыли руки. Скоро холод начнет мешать двигаться.
«Мы все же получили свое Хэлкараксэ, Финьо. Напоследок. Мне было бы снова чудовищно стыдно, будь немного больше сил на стыд. Холод это очень скверно…»
Снизу временами на разные вастакские голоса предлагали сдаться.
Мальчишки смотрели на Майтимо, не на Макалаурэ. Сперва искоса, теперь прямо.
— Нет, — сказал он, наконец. Губы треснули от холода. — Не будет этого.
«Я не могу их отдать… этим», — Макалаурэ смотрел застывшим взглядом. — «Ты знаешь, что их ждет. Но и руку на них поднять не могу…»
«Я могу. Я, к сожалению, все могу. Не беспокойся».
— Дядя Майтимо…
— Да, Элероссэ.
— Не отдавайте нас. Не отдавайте… Элронда.
Элрос зло закусил губу.
— Ему хуже будет, чем мне. Я… сам смогу.
— Я никого. Никому. Не отдам, — сказал Майтимо медленно.
Элрос вскочил и уткнулся в него с размаху, словно забыв о доспехе.
— Прости...
— Мне жаль лишь, что вы осенью не уплыли на Балар. — Вопреки словам, Майтимо обнял его крепче.
— Мы сами отказались!
— Нет, — это холодное неживое эхо — голос Макалаурэ. — Здесь только моя вина. Я не хотел вас отсылать. Я должен был…
— Молчать! — рявкнул Майтимо. Элрос вздрогнул.
— Есть только один виновный сейчас, и это Моргот, — Майтимо вбил бы эти слова им в уши, если бы мог. — Ему я не отдам ни одного из вас.
Они несколько мгновений сидели вчетвером, прижавшись друг к другу, под стук топоров и ругань, пока дверь не треснула в первый раз.
— Наверх, — велел Майтимо мальчишкам. — Привяжитесь ремнями к навершию и ждите меня.
— Ты еще надеешься, дядя Майтимо? — подал голос Элронд.
— Не знаю. Давайте, быстрее.
Как враги там умещались, как втиснулись, один Тху знает, но дверь снаружи рубили уже в три топора, добротные доски расседались на глазах. Макалаурэ налег на сундук, удерживая ходуном ходящую тяжелую створку его и своим весом.
«Ты не надеешься».
«Они надеются. А я не хочу, чтобы ты смотрел».
«Им будут мстить. За Сильмариль, за унижение, за Лутиэн», — лицо Макалаурэ исказилось, он оскалился, глядя на брата.
«Не будут».
…Наверное, с
