чтобы тот окреп — и большая рыбачья лодка здешних атани, живших на Балар со времен «после Бессчетных Слез», отвезет Феанариони и уцелевших верных к Гэлиону и вверх по реке, насколько смогут пройти. Серьезных порогов у Гэлиона нет, возможно, они смогут дойти даже до прибрежного селения, что напротив Амон Эреб, а если нет — то нандор Оссирианда помогут, укроют и отправят гонца в крепость. Для многих нандор Оссирианда Феанариони по-прежнему — щит от Врага, и никто иной.
Когда Элуред отчаянно взмок, и Амрод вновь позволил остановиться и перевести дух, он заметил маленькую фигурку среди клубов тумана на склоне. Кто-то бежал вниз, размахивая руками.
— Подождем, — кивнул Амрод, который ведь даже не обернулся и не косился никуда.
— Ты же посмотрел и увидел, — усмехнулся тот, не дожидаясь вопроса. Элуред, плотно закрытый, прямо поежился.
— Нет, этому тебе учиться рано, — продолжил Рыжий. — Сперва верни то, что умел с оружием. Смотреть по сторонам будешь, когда перестанешь коситься на меч. И, пожалуй, на сегодня хватит.
Желтоголовый мальчишка-хадоринг подбежал к ним, запыхавшись, и вручил Элуреду полоску серой бумаги.
— Благодарю, Рин. — Мальчишка был братом моряка с корабля «Чайка», на котором учились мореплаванию они с Элурином. Моряк остался под стеной Сириомбара, мальчишка стал учеником корабельщика, «Чайка» с людьми, фалатрим и одним учеником тихо ушла десять дней назад к устью Сириона…
Невероятно хотелось смять записку и кинуть в море. Или хотя бы не читать. Именно от этого чувства он развернул и прочитал ее немедленно.
Закрылся намертво, не зная, что еще сделать и как теперь быть здесь и сейчас. Покосился на Амрода, но тот на него не смотрел, обернувшись к морю. Услышав тяжелые шаги и скрип песка, Элуред вздрогнул и взглянул туда же.
Маэдрос шел к ним, опираясь на трость. Теплый плащ, которым его все время укрывал Рыжий, он перекинул через правую руку, привычно спрятав ее в складках, и остался в одной белой рубахе, которая болталась, не скрывая, а словно подчеркивая, насколько он исхудал. Повязку на глаз ему тоже, наверное, завязал Рыжий. Потому что железная рука оставалась вместе с доспехами Маэдроса в доме Эрейниона.
— Он хочет поговорить с тобой, — сказал Амрод и шагнул в сторону. — Если ты не убежишь.
Именно сейчас?..
Элуред закусил губу и беспомощно кивнул. Его страху хотя бы не удивляются, и то хорошо. Можно не говорить лишнего. Можно ничего не говорить.
Усевшись на ближайший камень, Маэдрос сделался лишь чуть ниже стоящего Элуреда. И теперь уже Амрод, подхватив оба учебных меча, ушел по песку вдоль кромки воды, чтобы не мешать.
Уцелевший глаз Маэдроса был того самого цвета обледенелого серого гранита, как в видении — у его братьев.
Элуред кивнул снова, показывая, что слушает. Подавил желание спрятать за спину руки и записку.
И голос у Старшего остался хриплый, словно после сна или сильного холода.
— Из-за меня погибла твоя мать, — сказал Маэдрос медленно. — Из-за меня в тебе поселился этот страх. Я не смог спасти твою сестру, хотя и приложил все силы. Мы не смогли помочь отстоять Сириомбар. Все что я сделал, дурное или наоборот, было впустую. Еще я у тебя в долгу и представить не могу, как с этим быть. Через два-три дня я уеду отсюда, чтобы дальше драться с Врагом в долине Гэлиона, это все, что я могу еще сделать. Для себя и для вас. Если хочешь что-то мне сказать или спросить… то самое время.
Ох и выбрал же ты время, князь Маэдрос, ох и выбрал. Словно видел или чуял. Никакая кровь майя не подсказала бы лучше.
— Ты двух братьев потерял в Дориате, князь… — Элуред с трудом справился с голосом, — и других двух в Сириомбаре. Ты выгнал нас из дома и снова пролил кровь. Потом ты предупредил нас всех и убил балрога, и он не достал ни Эльвинг, ни то, что она берегла. Даже если бы все твое войско стояло с тобой на наших стенах, мы бы скорее проиграли, чем нет, против этой тучи врагов и против огня. Что я тебе могу еще сказать?
И опять проклятые слезы побежали, что ты будешь делать…
— Оплачь своих братьев, князь Маэдрос, как я оплакиваю своего. Вот и все. От того, что ты делаешь себя камнем, никому легче не будет. Я не знаю, что тебе говорить еще… Остальное ты знаешь лучше меня.
— Тогда я хочу спросить.
Бумага жгла руку. Наверное, не хуже, чем Маэдросу — Сильмариль. Прилетел ветер, начал сдувать туманные клочья, путать длинные, плохо расчесанные волосы Маэдроса, в которых с прошлого раза стало заметно больше седины, и залеплять волосами мокрые щеки самого Элуреда.
— Ты смертный, сын Диора. Возможно, кровь эльдар продлит твою жизнь в несколько раз, а возможно, нам всем Моргот отмерит не больше одной жизни аданов. И никто из вас не знает, что дальше, темнота и ничто — или нечто иное. Скажи, как ты с этим живешь?
— Что?.. — пискнул шепотом Элуред.
— Не знаю, у кого еще спросить, чтобы тот молчал, — Маэдрос повернулся к ветру, чтобы тот сдул с лица полуседые пряди. — Халлан, мой оруженосец и помощник, умел молчать, но спросить его я опоздал.
Что это? Зачем это? Элуред вытаращил глаза, внутри водяным смерчем крутились ошеломление и страх, но сверлить взглядом Маэдроса было делом пустым.
— Я… не думаю об этом, — выговорил, наконец, он. — Стараюсь не думать. Это… страшно. Я живу и надеюсь на лучшее. Но… почему спросил ты?
«Что бы мы не сделали, — ворвался в его слух и память голос Маглора, слышанный лишь однажды у ворот Сириомбара, и звучал он, как поющая сталь, — нарушили Клятву или сдержали ее, нам все равно одна дорога! Во Тьму, вслед за этими драуговыми словами! Но нарушить ее — меньшее зло, чем сдержать!»
Голос исчез, и Элуреду показалось, что он услышал, как захлопнулись медные ворота чужого аванирэ. Отсекая все то, что не полагалось знать даже близким — сомнения и страхи.
— И последнее, что я хотел сказать, — голос Маэдроса стал тише и немного мягче. — Дети Эльвинг сейчас в Амон Эреб, под опекой Макалаурэ. С ними все хорошо. Хотя не думаю, что брат так просто отпустит их на Балар. Уж точно не на рыбачьей лодке. Брат будет
