– Мы никого такого не видели. Никого, если не считать почтальона. Вышли из магазина, дошли до перекрестка с Лаймовой улицей, ну и потом по аллее. Было тепло. И я говорила Грейс, что совсем не обязательно было надевать на нее кофточку. – Сильвия замолкает и поднимает глаза на Шейлу.
– И что дальше? Что-нибудь еще помнишь?
– Вообще-то мы встретили одного человека, – говорит Сильвия. – Остановились поболтать с ним по дороге домой.
– Кто это был? – спрашивает Эрик. – Кто-то знакомый?
Прежде чем ответить, Сильвия всматривается в каждое из лиц вокруг. А когда отвечает, голос звучит тихо, еле слышно.
– Это был Уолтер Бишоп.
Все они смотрят через улицу на дом номер одиннадцать, каждый так и сверлит этот дом взглядом секунду-другую, не больше, а затем снова оборачиваются к Сильвии.
– И что он тебе сказал? – спрашивает Шейла.
– Он сказал… – Тут снова рыдания. Сильвия рывками ловит ртом воздух, а потом выталкивает отдельные слова: – Он сказал, какая красивая у меня дочурка. Сказал, что очень любит детей.
Брайан разворачивается лицом к дому номер одиннадцать.
– Что ж, – говорит он, – вот вам и ответ.
– Давайте не будем делать поспешных заключений. – Эрик понимает: надо как-то успокоить людей. А их становится все больше, здесь уже не только соседи по Авеню, но и обитатели с других улиц, беда притягивает словно магнит. Джон Кризи организует группы, чтобы начать прочесывать окрестные дома. Вызвали полицию. Кто-то сбегал к телефону-автомату позвонить Дереку.
– Напрашивается только один вывод. – Брайан не сводит глаз с дома Уолтера. – Мы должны навестить его. Потрясти хорошенько.
– Нельзя просто так ворваться в дом к человеку и обвинить его в похищении ребенка. – Теперь говорит уже Шейла. Она специально развернулась спиной к Сильвии, словно пытаясь защитить ее.
– Полиция скоро будет здесь, – говорит Эрик. – Вот пусть они этим и займутся.
Брайан сует руки в карманы.
– А знаете, он весь день просиживает в том парке. Рядом с эстрадой для оркестра. Сидит и смотрит на детишек. Самый настоящий извращенец!
– Брайан прав, так и есть. Я сама там его видела. – Дороти Форбс подобрала с тротуара кухонное полотенце Шейлы и то нервно складывает его, то опять разворачивает. – Он вечно торчит у этой эстрады. Просто сидит и наблюдает за малышами.
Начинается волнение. Эрик чувствует его кожей. Волнение пробирается в толпу, словно змея, заставляет людей повышать голос, заставляет их глаза блестеть ярче. Он пытается призвать всех успокоиться, хорошенько все обдумать, но Гарольд берет верх, внося еще большую сумятицу и беспокойство.
– Лично я иду прямо туда, – говорит он. – Все остальные стойте здесь, если понадобится, придете на помощь. Где этот Бишоп? Где он?
И вот Гарольд направляется к дому номер одиннадцать. Брайан устремляется за ним. Эрик кричит, требует, чтобы они остановились, но понимает: это бессмысленно. Всей толпой они переходят на другую сторону улицы, ждут продолжения. Эрик тоже идет следом. А что еще ему остается?
Передняя дверь дома Уолтера Бишопа выглядит так, словно ее не открывали лет десять. Краска на дверной раме облупилась, сползает, как кожура, от пыли черный цвет стал мертвенно-серым.
Гарольд барабанит в дверь кулаком.
Тишина.
Он стучит снова. Кричит. Дергает ручку возле почтового ящика, но ржавчина давно проела петли.
Тогда он кричит снова.
В окошке в двери, через матовое стекло, Эрик видит, как внутри мелькнула чья-то тень. Бренчит цепочка, дверь приоткрывается на несколько дюймов. Достаточно для того, чтобы увидеть в этой щели бледную небритую щеку, блеск стекол очков.
– Да? – Голос Уолтера Бишопа тих, еле слышен. К тому же он немного шепелявит, отчего это простое кроткое слово становится почти неразборчивым.
– Тут ребенок пропал. Грейс Беннет. – Слова Гарольда по контрасту остры и необычайно отчетливы. – Ты об этом знал?
Уолтер качает головой. Эрик видит, как он одет: вещи какие-то серые. И весь он какой-то полинялый и поблекший, словно уже давно отказался от попыток оставить свой след в этом мире.
– Ты говорил с ее матерью сегодня утром, – добавляет Гарольд. – На аллее, рядом с перекрестком.
– Я говорил?
– Да, ты! Рассказывал, как любишь малых детишек. – Гарольд сдерживается изо всех сил, но гнев прорывается в каждом слоге.
Уолтер топчется за дверью, не снимая цепочки, Эрик замечает, что щель немного сузилась.
– Я просто беседовал, – отвечает Уолтер. – Чисто по-дружески.
– По-дружески?
– Но ведь именно так поступают люди, разве нет? – На лбу Уолтера блестят капельки пота. – Коротают время, любуются чьими-то детьми.
– А потом через несколько часов исчезает ребенок.
Эрик чувствует, как сзади напирает толпа. Чувствует, как она колышется. За спиной у него раздаются чьи-то голоса, пока негромкие и неразборчивые, но Эрик понимает: достаточно хотя бы одному голосу окрепнуть, как это моментально развяжет всем руки, и толпа станет неуправляемой.
– А не скажешь ли ты нам, дружище, где сейчас Грейс? – спрашивает Гарольд неспешно и многозначительно.
– Не знаю. Не могу сказать.
Уолтер пытается закрыть дверь, но Гарольд поспешно просовывает в щель ногу.
– Дело в том, что все здесь ищут ее. Может, желаешь к нам присоединиться?
– Уж и не знаю, с чего начать поиски. – Голос Уолтера слегка дрожит. – Понятия не имею, где она.
– Тогда, может, не возражаешь, если мы посмотрим у тебя в доме?
Гарольд продолжает блокировать дверь, и Эрику удается лучше разглядеть Уолтера. Лицо слишком бледное, молочного оттенка, волосы слишком длинные. Вокруг за оправой и стеклами очков озабоченные морщинки, лоб сплошь в бусинках пота, в глазах читается тревога. Ничего подозрительного Эрик в том не видит. Ясно одно: человек напуган, хочет как-то защититься.
– Это частная собственность, – говорит Уолтер. – И я вынужден просить вас уйти.
– Не уйдем до тех пор, пока не найдем Грейс. Так что советую открыть дверь и впустить нас.
Эрик слышит шарканье подошв, толпа продолжает напирать. Голоса крепнут, люди заражаются друг от друга силой и ненавистью. Он чувствует, что в спину ему уперся локоть, подталкивает вперед.
– Я настаиваю… – Уолтер дышит часто, нервными рывками. – Я вынужден просить вас уйти.
У плеча Эрика возникает Тощий Брайан. Молодой человек преисполнен ярости, Эрик знает: это того рода чувство, что клокочет и кипит в груди, чтобы дать себе выход. Он вспоминает, как, случалось, и сам пылал такой же ненавистью, но со временем научился отшлифовывать ее, точно наждачной бумагой, сглаживать, превращать в нечто более удобоваримое и управляемое.
Толпа готова взорваться в любую секунду. Он понимает это по возгласам, все возрастающему напору. Он смотрит на дверь.
У Уолтера Бишопа нет шансов.
И когда он осознает, что самое страшное вот-вот произойдет, когда готовится взять себя в руки и противостоять напору обезумевшей толпы, откуда-то из самой ее глубины раздается возглас:
– Полиция!
Этот оклик словно развязывает узел. Люди вмиг рассыпаются, разбредаются в разные стороны, идут по мостовой и по тротуарам, ныряют в проулки.
Гарольд Форбс оборачивается, и в ту же секунду Уолтер Бишоп захлопывает дверь.
– Подошли к самому краю, – говорит Эрик Лэмб. – Я уж забеспокоился.
– Забеспокоился? Да ведь он забрал чужого ребенка, Эрик. Украл ребенка, черт побери! – Гарольд оборачивается на дверь.
– Хорошо хоть полиция быстро приехала, а то бы без беды не обошлось, – продолжает Эрик.
Гарольд отходит и снова оборачивается.
– До поры до времени, – грозит он.
Дом номер четыре, Авеню
13 августа 1976 года
– Хочу съездить в больницу. – Я сказала это отцу и матери, сказала миссис Мортон, повторяла то же самое каждую ночь в темноте, когда лежала в постели и пыталась заснуть.
