На шестой день, когда солнце уже палило вовсю, Зуга с сержантом разложили на ровной скале грязно‑серое содержимое мешков — для просушки. Носильщики сбросили поклажу и разбрелись в поисках подходящего сухого местечка, где можно вытянуть ноющие руки и ноги.
Вскоре небо снова затянулось тучами, и порох пришлось в спешке собирать обратно. С первыми тяжелыми каплями дождя охотники закутали мешки в истрепавшуюся промасленную кожу и с поникшими головами, голодные и замерзшие, снова побрели на запад. У Зуги звенело в ушах — побочный эффект больших доз хинина, принимаемых в течение долгого времени. Этот звон в ушах в конечном счете мог привести к необратимой глухоте. Однако не помогли даже мощные ежедневные дозы горького порошка. Однажды утром Зуга проснулся с ломотой в костях и тупой тяжелой болью в голове. К полудню его трясло, тело попеременно терзали то пылающий жар, то ледяной могильный холод.
— Сезонная лихорадка, — кивнул Ян Черут со знающим видом. — Она или убивает человека, или делает крепче.
«Некоторые люди, похоже, обладают естественной устойчивостью к этим болезням, и есть основания полагать, что невосприимчивость передается по наследству», — писал Фуллер Баллантайн в трактате «Малярийные лихорадки тропической Африки: причины, симптомы и лечение».
— Посмотрим, прав ли старый черт, — бормотал Зуга сквозь клацающие зубы, кутаясь на ходу в полы мокрой кожаной куртки. Ему и в голову не приходило остановиться и хоть немного передохнуть. Он не делал послаблений ни себе, ни своим людям.
Баллантайн упорно брел вперед: при каждом шаге колени подгибались, перед затуманенным взором вспыхивали искры, оставляя извивающиеся следы, похожие на червячков и мошек. Рука готтентота то и дело ложилась майору на плечо, возвращая заплетающиеся ноги на тропу. По ночам пылающий лихорадкой мозг терзали кошмары, наполненные оглушительным хлопаньем темных крыльев и тошнотворной змеиной вонью. Зуга просыпался с криком, глотая ртом воздух, и Ян Черут, успокаивая, придерживал рукой его трясущиеся плечи.
Первый приступ лихорадки прошел, и в тот же день дождь в очередной раз отступил. Казалось, яркое солнце, палившее еще жарче в душном влажном воздухе, рассеяло вязкий туман, висевший перед глазами, и выжгло ядовитые миазмы из крови. В голове прояснилось, озноб прекратился, но в руках и ногах осталась слабость, а справа под ребрами засела глухая боль. Печень увеличилась и стала твердой на ощупь — обычное последствие лихорадки.
— Все будет в порядке, — радостно заверил Ян Черут. — Редко кто так быстро поправляется после первого приступа. Ja! Теперь вы наш человек — Африка приняла вас.
Однако ноги у Зуги еще подгибались, голова кружилась — казалось, он не ступает по раскисшей земле, а летит над ней.
В тот же день они заметили след.
Огромный слон проваливался в липкую красную грязь на целый фут — цепочка глубоких ям протянулась по земле, как ожерелье из бус. Громадные подошвы отпечатались, как в гипсе: видна была каждая морщинка, каждая трещина на коже. В одном месте размякшая почва не выдержала невообразимого веса, и слон провалился почти по брюхо. Выбираясь, он помогал себе длинными толстыми бивнями, оставив в грязи их отпечатки.
— Это он! — восторженно выдохнул Ян Черут, не отрывая глаз от огромных следов. — Я его след где угодно узнаю.
Не было нужды уточнять, о ком шла речь: слон‑патриарх с горного кряжа на краю долины Замбези навеки отпечатался в памяти у обоих.
— Обогнал нас не больше чем на час, — добавил Черут почтительным шепотом, словно вознося молитву.
— И ветер не меняется, — заметил Зуга так же тихо.
Он не сомневался, что когда‑нибудь столкнется со старым знакомцем. Почти со страхом майор взглянул на небо: с востока тяжело наползали грозовые тучи, краткая передышка закончилась. Следующий натиск бури обещал быть свирепым — эти глубокие, четкие отпечатки скоро растекутся в жидкую грязь.
— Следы идут против ветра, — уточнил Зуга, стараясь выкинуть из головы угрозу дождя и сосредоточиться на охоте, собрав в кулак ослабленную лихорадкой волю.
Старый слон и его оставшийся спутник, похоже, не подозревали об опасности, иначе бы они не двигались против ветра. Однако жизненный опыт, накопленный долгими десятилетиями, рано или поздно заставит их повернуть, чтобы учуять возможного преследователя. Имела значение каждая минута, потому что, несмотря на слабость в ногах и дурман в голове, Зуга не желал упускать этот шанс: даже если они уже на сотню миль зашли в глубь страны Мзиликази и пограничные импи висят у них на хвосте, даже если часы, потраченные на охоту за двумя слонами, помешают экспедиции уйти из зараженного лихорадкой леса и кости незадачливых охотников сгложут гиены — уйти от такого следа невозможно! Зуга и Ян Черут принялись сбрасывать ненужное снаряжение: фляги не понадобятся, воды вокруг и так предостаточно, мешки с едой все равно пусты, а одеяла намокли. Укрыться на ночь можно за могучей тушей слона.
— Идите за нами, и побыстрее, — крикнул Зуга измученным носильщикам, бросая им свой ранец. — Если успеете, вечером набьете животы мясом и жиром.
Зуга рискнул всеми оставшимися у него силами, чтобы обогнать дождь и добраться до слонов прежде, чем те повернут по ветру и учуют запах. Он со всех ног кинулся по следу, хорошо зная, что даже здоровый человек выдерживает такой темп час‑два, не больше, иначе у него разорвется сердце. Через полмили в глазах у Зуги замелькали искры, все вокруг начало расплываться. Истощенное тело заливал пот, майор шатался как пьяный.
— Беги дальше, пройдет, — угрюмо буркнул Ян Черут.
Усилием воли Зуга заставил себя продолжать бег, и маленький сержант оказался прав. В глазах внезапно прояснилось, ноги обрели твердость, тело неслось вперед, как на крыльях. Готтентот, взглянув на него искоса, кивнул с восхищенной улыбкой, но Зуга даже не обратил внимания — он бежал как заведенный, вскинув голову и зачарованно глядя перед собой.
Солнце достигло зенита, однако Ян Черут не решался замедлить темп, догадываясь, что Зуга рухнет как подстреленный. Солнце, отступая перед грозными легионами надвигавшейся бури, начало опускаться, а охотники все бежали, отбрасывая тени на слоновий след под ногами. Следом тесной кучкой трусили четверо оруженосцев с заряженными ружьями наготове.
Готтентот то и дело оборачивался и осматривал местность, и охотничий инстинкт не подвел его. В полумиле позади маячили два серых силуэта, сливаясь с темной тенью промокших акаций. Слоны уверенно замыкали круг, пересекая собственный след, чтобы зайти к преследователям с подветренной стороны. Они двигались своей обычной, обманчиво ленивой походкой враскачку. Через несколько минут они обнаружат горячий след, оставленный маленьким отрядом охотников поверх глубоких отпечатков в красной глине.
Ян Черут легко тронул майора за руку.
— Перехватим их, пока не учуяли, — хрипло шепнул он.
Не прерывая мерного движения онемевших ног, Зуга оглянулся и заметил две огромные фигуры, величаво вышагивавшие под высокими зонтиками акаций. Взгляд майора прояснился, на бледном восковом лице появилась краска. Слоны неотвратимо приближались к цепочке зловонных человеческих следов.
Большой слон шел впереди, тяжело переставляя длинные костлявые ноги. Его высоченный остов был слишком велик для иссохшей плоти, грубая складчатая кожа свисала по бокам тяжелыми мешками и болталась на ногах, как небрежно сметанные штаны. Громадные желтые бивни отягощали старческую голову, изборожденные шрамами уши падали на морщинистые щеки рваными лохмотьями. Старик только что принял грязевую ванну, и его тело влажно блестело, покрытое густым слоем скользкой красной глины. Следом шел аскари, казавшийся карликом рядом с вожаком, несмотря на немалый рост и тяжелые бивни.
Зуга и Ян Черут бежали нога в ногу, дыхание с хрипом вырывалось из пересохших глоток. Из последних сил охотники спешили подойти к слонам на расстояние ружейного выстрела, уповая на то, что слабое зрение великанов подведет их. На этот раз капризы погоды оказались кстати. Густая серая пелена дождя повисла над лесом, скрывая людей, и последние сотни шагов они преодолели незамеченными, а стук дождя и свист ветра в кронах акаций заглушили шаги.
