— Других у нее не бывает. Вы готовы к работе?
— Да, разумеется.
— Хорошо. Как видите, я решил встать пораньше и, пока вы завтракали, успел набросать тринадцать страниц в дополнение к вашим вчерашним заметкам. Мне хотелось бы, чтобы вы переписали их своей рукой. Мои каракули невозможно читать. У вас хороший почерк?
— Мне всегда казалось… да. Начинать прямо сейчас?
— Да. Я вошел в ритм и не собираюсь его терять. Создание книги — невероятное чувство, очень жаль, что я так поздно пришел к этому. Пока вы переписываете, я посмотрю библиотеку. К моему удивлению, о королях и королевах можно писать бесконечно. Весь проект займет несколько больше времени, чем я предполагал.
— Я тоже так думаю.
— Разве я обещал что-то иное, мисс Рейли? Итак, берите заметки и приступайте. Я буду на своем месте. Как обычно.
Протянув пухлую стопку мелованной бумаги, он повернулся и быстрым шагом прошел к своей парте в углу залы. Снова горели свечи, несмотря на серый рассвет, проникавший, через узкие стрельчатые окна. Джудит, как автомат, подошла к выдвинутому из-за дубового стола креслу. Карандаши, чернильница с ручкой и чистая бумага дожидались ее. В мозгу отчаянной дробью, ритмично и гулко, пульсировали разносящие ток крови удары сердца. Словно колокол судьбы ее глупым романтическим мечтаниям. Любовь!
Он даже не взглянул на нее, когда она вошла в залу. Не обратил внимания на ее новое платье и разговаривал, как с впавшей в немилость служанкой. Вел себя так, как будто не было вчерашней встречи на лестнице.
Словно она придумала все ради собственных ребячьих фантазий.
Со слезами, сбегавшими по ресницам, она села в кресло и разложила бумаги. Кабанья голова на стене осклабилась, неприятно поблескивали клыки.
Казалось, отвратительная тварь смеется над ней.
Какая-то струнка оборвалась глубоко в сердце.
Слезы застилали глаза; неровный почерк петлял, слова сливались в сплошное водянистое пятно, в котором уже ничего невозможно было разобрать. Старинные часы в прихожей пробили девять, но для Джудит время остановилось.
Первое разочарование в любви бывает самым сильным и самым болезненным.
* * *
Следующие два дня были полностью посвящены работе, в которую Джеффри Морхауз, казалось, ушел с головой. Долгие часы, занятые нескончаемой перепиской и разбором древних саксонских хроник, Джудит проводила за громоздким дубовым столом в окружении боевых регалий, развешанных по стенам. Разговоры, если и возникали, не затрагивали никаких тем, кроме будущей книги. Для Джудит было легче молча выслушивать требования, коротко отвечать на немногочисленные вопросы и все время держаться в стороне от хозяина дома. Похоже, он едва замечал происшедшую в ней перемену, занятый своими делами. Даже за чаепитием они касались исключительно исторических проблем. «Венценосцы Британии» продвигались глава за главою. С момента первых заметок Джеффри Морхауз заметно продвинулся в осуществлении проекта. Оба жили в напряжении, заряженном вопросами, поисками ответов, выписками из толстых томов и перепроверками сведений, приносившими необычайное удовлетворение. В некотором смысле их новый стиль общения казался ниспосланным свыше для самолюбия Джудит. Иначе она бы просто не смогла остаться в Челси-Саут. Раскрывшийся цветок любви, сорванный у самого основания, упокоился под тяжелым доспехом израненной гордости и боли. Она избегала новых переживаний. Пусть даже ценою собственного чувства.
Ночи были мучительны в своей безысходности. Лежа в кровати с открытыми глазами, она вслушивалась в темноту, страшась снова различить знакомое постукивание. Несмотря на уверения Джеффри Морхауза, она видела нелогичность его объяснений. Рыдающие стоны незнакомки не повторялись. Все выглядело кошмарным сном, не более. Невыносимыми стали ежедневные трапезы наедине с хозяином дома. Видеть его каждый день постепенно стало мучительной обязанностью, оправдать которую не могло никакое жалованье. Смешанное чувство любви и горького сожаления охватывало ее всякий раз в его присутствии. Хотелось коснуться его, сказать ласковые слова о любви, но она сдерживалась. Двойственность его натуры, с которой ей пришлось столкнуться, подавляла и приводила в замешательство. Джудит не могла решиться. Хотелось остаться рядом и в то же время хотелось уйти. Она любила и ненавидела. Плакала, когда он уходил, и радовалась, встречая его снова. И все время, пока длилась схватка чувств, над полем битвы витала неясная тень Оливии Морхауз. Тень, о которой невозможно было забыть, но которая возникала лишь в бое часов, возвещавших обед, — когда Диккенс, накрыв стол, с подносом в руках направлялась к винтовой лестнице. Миссис Морхауз, казалось, почти не покидала своей спальни. Даже в теплые, солнечные дни, ставшие обычными с наступлением весны.
Во время одного из кратких просветов в работе, когда Джеффри Морхауз отсутствовал по своим загадочным делам, Джудит решила навестить миссис Морхауз. Визит вежливости был их единственной встречей, если не считать случая, когда ей пришлось сопровождать хозяина особняка и дожидаться его в коридоре. Он сразу же вернулся, и Джудит лишь мельком успела заметить усталое и милое лицо, улыбающееся вслед. Дверь закрылась, и посещение закончилось с извинениями, что «у Ливви сильная мигрень. Ее не следует тревожить. Как-нибудь в другой раз».
Сейчас появилась возможность исправить это упущение. Подавляя беспокойство, с улыбкой, которой не чувствовала, Джудит осторожно постучалась в дверь спальни Оливии Морхауз.
— Войдите, — послышался знакомый мелодичный голос. — Я уже давно встала…
Внезапное удивление и радость, промелькнувшие на ее лице, подсказали, что хозяйка дома ожидала кого-то другого. Возможно, Джеффри Морхауза или Диккенс.
Джудит смущенно замерла на пороге, подыскивая подходящее объяснение, однако оно оказалось излишним. Оливия Морхауз, одетая в шелковую пижаму, розовая лента сплела светлые волосы в тугой узел, с усилием приподнялась на подушках, указав гостье на кресло рядом с постелью. Джудит поспешила помочь, и бледное лицо осветилось благодарностью.
— Как хорошо, что вы выбрали время заглянуть ко мне, Джудит! Помните, вы обещали называть меня Оливией?
— Конечно. Такое милое имя.
— В самом деле? Как, впрочем, и другие цветочные имена, — Оливия Морхауз неожиданно улыбнулась, и солнце снова засияло на ее лице, привыкшем к тени. — Вы прелестно выглядите, я говорила вам это в прошлый раз?
Джудит кивнула, стараясь не выдать волнения, охватившего ее при виде несчастной женщины, обреченной на прозябание в своих покоях, словно мышь в бедной деревенской церквушке. Поразительно, но Оливия Морхауз, казалось, владевшая всем, из-за болезни не могла распорядиться и крохотной долей своей власти. Неведомое предопределение еще при жизни уготовило ей преисподнюю. Даже яркий солнечный свет, проникавший через богатые драпировки окон, рассыпавший золото и блеск в роскошной обстановке спальни, был бессилен скрасить ужас ее положения.
— Как продвигается ваша работа? Надеюсь, Джефф не слишком перегружает вас?
— Нет-нет, — поторопилась уверить ее Джудит. — Ваш муж лучший из всех работодателей, каких мне приходилось встречать.
— Вы можете сравнивать?
— Полагаю, что да. Хотя у меня и не слишком богатый опыт. — Обсуждать с Оливией Морхауз карьеру актрисы было бы некстати, у нее могло сложиться превратное впечатление. Чтобы избежать нежелательных расспросов, Джудит предпочла сменить тему. — Мне так понравился Челси-Саут, в него можно просто влюбиться!
Оливия Морхауз откинула голову на подушки. Тихий голос звучал необычно беззащитно и доверительно. Словно журчащий ручей внезапно иссяк, превратившись в спокойную струйку.
— Да, наверное. Джефф всегда мечтал о таком доме. Вы видели студию? Круглый стол короля Артура, совершенная копия, — она помолчала. Тонкие изящные пальцы нервно теребили уголок одеяла. — Бедный Джефф. Боюсь, мое существование для него настоящая пытка. При всем его долготерпении… очень нелегко ухаживать за калекой. Особенно за молодой. Это напоминает перст судьбы.
— Вы не можете так думать, — Джудит искала и не находила слов утешения. Впрочем, они были не нужны.
Оливия Морхауз встряхнула головой. В глазах заиграли странные огоньки. Словно на пустынном морском берегу зажегся маяк.
— Пожалуйста, расскажите мне об Америке. Моей мечтой было увидеть ее, но теперь об этом нечего и думать. Как восхитительно было бы отплыть на «Титанике» в Нью-Йорк! Первый рейс великана в город-великан. Смех, шампанское. Изящные леди и джентльмены вдоль поручней кричат и размахивают руками…
Джудит с жалостью слушала ее. Несмотря на роскошную обстановку и воспитание, в хрупкой женщине перед ней осталось многое от нерастраченной живости, детской веселости. Ее сердце дрогнуло, когда она начала рассказывать о родном Бостоне, о штате Массачусетс — обо всем, что могло заинтересовать женщину вроде Оливии Морхауз. Подробности моды и традиции. И все время, пока она рассказывала, в ее сознании навязчиво вертелась одна странная деталь, которой не находилось разумного объяснения.
