касаться в беседе со мной таких моментов его биографии, которые являются «особо секретными». Я ответил, что он может говорить обо всём существенном, поскольку речь идёт о его возвращении в Советский Союз. Рафалович рассказал, что, будучи служащим одной из фирм в Париже, поддерживал связь с работником советского посольства, которому передавал секретные чертежи и материалы по телефонному оборудованию. Когда его пребывание во Франции стало небезопасным, он получил разрешение на въезд в Советский Союз. В начале 1935 г. приехал в Москву и в декабре того же года получил советское гражданство. Работал по специальности, строил телефонную станцию в Нальчике. После начала войны в Испании получил предложение Коминтерна поехать туда. Его выезд оформляла Елена Благоева и капитан отдела контрразведки Елена Феррари [116]. В октябре 1937 г. Рафалович получил паспорт на имя Дубровского и выехал в Испанию, где служил в контрразведке интернациональной бригады в звании капитана (позднее майора) под кличкой «Жак». В октябре 1938 г. получил ранение, был эвакуирован во Францию, откуда после начала войны в Европе выехал в Чили вместе с женой-полячкой Евой Нейман. По прибытии в Сантьяго через советское посольство в Вашингтоне возбудил ходатайство о выезде в СССР. Позже по этому вопросу он переписывался с нашей миссией в Уругвае. В Чили Рафалович работал главным инженером телефонной компании (в которой заправляли американцы), принимал участие в деятельности польской колонии, являлся её делегатом в Межславянском координационном комитете».
После этой беседы Рафалович несколько раз приходил на улицу Биарриц, выясняя, не пришло ли разрешение, напрашивался на встречу с послом. Во время последнего визита Рафалович заявил, что его жена заболела острой формой ревматизма и потому, по рекомендации врачей, они вынуждены выехать в Аргентину, где намерены продолжить хлопоты по выезду в СССР.
Через день после прощального прихода Рафаловича в посольство, в неприёмный день и достаточно поздний час (для конспирации!), пришёл Юлиус Дорфман, который живёт в Чили с 1935 года. Он интересовался процедурой приёма в совгражданство. До приезда в Сантьяго Дорфман жил в Бессарабии, в Бендерах, где хозяйничали румыны. Работал в паспортном отделе полиции и якобы поддерживал связь с Василием Поляковым, сотрудником советского разведотдела в городе Тирасполь. Дорфман сообщал ему сведения о румынских властях, передавал чистые румынские бланки удостоверений личности. Имел псевдоним – «Идейный». В Сантьяго занимался коммерцией, в последнее время держит небольшой галантерейный магазин. Намекал, что при необходимости готов возобновить сотрудничество.
Вскоре Воронин познакомился с ещё одним «советским агентом» из прошлого: Францем Рамишем. Он приехал в Россию после Октябрьской революции из Праги, принимал участие в Гражданской войне в рядах Красной армии, в Сибири и на Дальнем Востоке. В 1920 году разведотдел из Иркутска направил его в город Калган [117] для продажи «конфискованного у буржуазии» золота и бриллиантов на доллары США. После успешного выполнения задания последовала другая командировка: в Шанхай для обмена фальшивых долларов, изготовленных в Иркутске, на настоящие банкноты. По словам Рамиша, эта операция способствовала росту его авторитета у чекистов, и в 1922 году его направили вместе с женой (Александрой Тельновой) на оперативную работу в Шанхай. Зарегистрировался там по чехословацкому паспорту и установил контакт с работником советского консульства. После тринадцати насыщенных событиями лет «начальство» решило использовать Рамиша в Аргентине, куда он отправился в составе группы из пяти человек. В Буэнос-Айресе в 1937 году все были арестованы. Рамиш просидел в тюрьме восемь месяцев и был выпущен с условием обязательного выезда из страны. Он перебрался в Чили, скопил денег и открыл небольшую пивную-закусочную. С семьёй он всё это время переписывался, переживал за жену и детей. Поэтому и решил вернуться в Шанхай, а потом в СССР.
Воронин уловил несколько «нестыковок» в рассказе Рамиша. Но углубляться в дебри его злоключений не стал. Разъяснил: из-за отсутствия документов, подтверждающих его советское гражданство, Рамиш должен «возбудить ходатайство на общих основаниях». Ответ Рамиша не удовлетворил, он несколько раз пытался попасть на приём к послу, но получал отказ. Правила есть правила, исключений быть не может, даже для бывших чекистов!
Между тем холодная война набирала обороты. Фултонская речь британского экс-премьера Черчилля о необходимости борьбы с «коммунистическим тоталитаризмом» была с восторгом встречена в чилийских правоконсервативных кругах, в которых всё чаще говорили о необходимости исключения компартии из политической жизни страны.
Вскоре после инаугурации нового президента подал в отставку посол Чили в СССР Окампо. Поползли слухи, что на его место будет направлен кто-то из руководителей КПЧ, дабы продемонстрировать скептикам, что отношения президента с компартией остаются непоколебимо гармоничными. Однако этот вопрос Видела решил по-своему: агреман был запрошен на Анхеля Файвовича, политика, принадлежащего к Радикальной партии, масона. Будущий посол принимал поздравления, его друзья отпраздновали назначение роскошным обедом, на котором присутствовал и Жуков. Файвович был настолько уверен в скором переезде в Москву, что нанял репетитора для изучения русского языка. Впрочем, до советской столицы он так и не доехал.
Первые признаки напряжённости в отношениях между Москвой и Сантьяго возникли после публикации в популярном журнале «Веа» в декабре 1946 года секретной аналитической справки с критической оценкой внутренней ситуации в Советском Союзе, написанной Окампо. В МИД Чили провели расследование по факту утечки дипломатических материалов, но виновника так и не нашли. Недружественная публикация была, конечно, замечена в советском посольстве. О ней сообщили в Москву.
В посольстве ощущали, что обстановка в стране меняется не в лучшую сторону. Опасались провокаций. Воронин присматривался к потенциальным исполнителям. Серьёзным врагом он считал организацию Чилийская антикоммунистическая акция (АЧА), которая была создана ультрареакционерами в ответ на включение в правительство Виделы коммунистов. Президент АЧА Артуро Олаварриа, экс-министр внутренних дел, описал в своих мемуарах историю этой организации, которая была задумана и сформирована «национально-патриотическими кругами» как гражданская демократическая милиция, способная оказать вооружённое сопротивление «международной секте коммунистов», если та попытается установить контроль над правительством.
Каждый член АЧА обязывался безоговорочно подчиняться приказам руководства и имел опознавательный знак – бляху с изображением парящего кондора на фоне национального флага. Четырехтысячный отряд АЧА был разбит на семь групп, причём первая и вторая группы являлись своего рода «отрядами быстрого реагирования». В первую входили студенты университетов, во вторую – молодые служащие частных предприятий. Отрядами командовали бывшие военные, в основном из ВВС. Штаб АЧА располагался в особняке на авениде О’Хиггинс и вёл вербовочную работу в провинции. Добровольцы проходили стрелковую подготовку, закупалось оружие – автоматы, винтовки, пистолеты.
Впервые свою потенциальную боевую мощь отряды АЧА продемонстрировали 1 октября 1947 года, когда провели «не санкционированный правительством» марш-парад перед монументом О’Хиггинса.
Никто из террористов, стрелявших по советскому посольству, так и не был задержан. Криминальная полиция поначалу обещала быстро найти злоумышленников, потом стала отмалчиваться. Пожалуй, только печатный орган КПЧ «Сигло» едва ли не ежедневно «сигнализировал» о бездействии властей, помещая заметки о том, что следствие по факту обстрела советского посольства ведётся столько-то дней и столько-то недель. В правой прессе о террористическом акте постарались забыть, хотя многое указывало, что
