реакции и империалистической политики США.
Временный поверенный Бударин ввёл Монахова в курс многих обстоятельств, в частности, рассказал Монахову, что связником посольства с компартией Аргентины является Хорхе Виали, секретарь Аргентинско-советского института культурных связей. Правда, стабильности в поддержании контакта от него ожидать не приходилось. Полиция придиралась к нему по каждому поводу, часто арестовывала. Отношение самого Перона к коммунистам загадки не представляло. Агент «Гонец» чётко изложил его позицию, не прибавить, не убавить:
«Подход президента к коммунистам диктуется следующими принципами: не допускать, чтобы Компартия подорвала его влияние на массы, что является прочной политической основой перонизма. Второе, не допустить, чтобы слишком жесткое обращение с КПА испортило отношения с Советским Союзом, с которым политика «третьей позиции» требует поддерживать доброжелательную связь. Перон не отказывает Компартии в предоставлении конституционных прав. Нет и речи о роспуске, или каком-либо ущемлении политических прав коммунистов. С другой стороны полиции даны крайне строгие инструкции относительно ограничений этим правам. Всегда находятся предлоги для того, чтобы не разрешить проведение митингов. В случае неповиновения проводятся аресты в грубой форме, иногда ретивые полицейские прибегают к пыткам. Коммунистические группы напичканы доносчиками. Подобная политика даёт результаты, на недавних выборах КПА потеряла четверть своих избирателей».
Брамуглия, который осуществлял внешнеполитический курс «третьей позиции», маневрируя между США и СССР, в августе 1949 года ушёл в отставку из-за конфликта с Эвой Перон по поводу аргентино-американских отношений. Эва была сторонницей более жёсткого курса. Однажды Брамуглия, не скрывая раздражения, сказал по поводу её вмешательства во внешнеполитические дела: «Имейте в виду, сеньора, что президент во время моих заграничных поездок пишет мне каждый день». Эвита тут же парировала: «Вы, Брамуглия, не забывайте, что со мной президент каждую ночь спит».
Крыть министру было нечем.
Монахов пришёл к выводу, что Эва Перон существенным образом влияет на формирование политики Аргентины. В материалах «конкурентов», которые резидент получал из разных источников, именно так оценивали её возможности. Шеф французской разведки в Буэнос-Айресе считал её, без всяких оговорок, главной опорой президента:
«Помощником Перона является его жена, бывшая актриса Мария Эва Дуарте, на которой он женился в октябре 1945 года. Эвита, как все её обычно называют, прошла большой путь с тех пор, как она оставила пеструю карьеру исполнительницы второстепенных ролей в кино и на радио, чтобы стать госпожой Перон и влиятельной силой в общественной и политической жизни Аргентины. Для Перона она не только жена, но и советчик. Влияние Эвиты на мужа бесспорно по нескольким причинам: интимного порядка; наличия некоторых качеств, присущих ей и отсутствующих у Перона (он сам это понимает); умение быстро оценить ситуацию, сильный инстинкт выживания. Очевидны услуги, оказываемые ею президенту, прежде всего по укреплению престижа перонизма в массах. Социальная деятельность госпожи Перон является шедевром плодотворной демагогии, проводимой методично изо дня в день. Она проникает во все слои населения и завязывает «узлы», которые сам Перон не смог бы завязать. Эвита является, бесспорно, царицей в области социального обеспечения. Будучи хладнокровной, решительной и умной, быстро вынося суждения, имея здравый рассудок, она совершенно свободно чувствует себя при решении конкретных вопросов. Действуя очень тонко, госпожа Перон не задевает самолюбия президента и не пытается непосредственно влиять на решение политических и экономических проблем. Эвита лишь пользуется авторитетом жены президента при назначении ближайших сотрудников мужа, что позволяет ей осуществлять свою политику дальнего прицела. В этих вопросах она следует подсказкам двух близких советников – отца Филиппа и министра образования Оскара Иванесевича, бывшего посла в Вашингтоне. Эти два (довольно различных) влияния дополняют друг друга. Она постепенно укрепляет свои позиции на международной арене. Её последним триумфом была поездка в Европу. Франко приветствовал Эву Перон салютом главы государства из двадцати одного орудия и дал высшую награду Испании – орден Изабеллы Католической. Госпожа Перон выглядела элегантно и в высшей степени фотогенично, отдавая фалангистский салют приветствовавшим её толпам мадридцев».
Как и Монахов, Бударин внимательно присматривался к действиям Эвы Перон: «Она всегда фигурирует там, где возникают проблемы, это как подсказка для нас, на что, прежде всего, следует обратить внимание в планировании информационной работы». Вполне здравое предложение. Вообще о себе сам Бударин рассказывал мало, возможно, потому, что в недалёком прошлом был, как говорится, «военной косточкой». На его дипломатической форме в дни приёмов поблескивали ордена Красной Звезды и Красного Знамени. Разумеется, Монахов с уважением относился к нему, воздерживался от дискуссий, которые Бударин мог истолковать как претензию на неформальное лидерство в посольстве. Слишком много проблем существовало за пределами посольства, чтобы создавать их внутри.
Однако неприятности возникали постоянно. У шифровальщика «Миши» начались проблемы с женой, психическое состояние которой вызывало тревогу. «Она на грани помешательства», – так было сообщено в Центр. Там отреагировали быстро. В июле 1949 года «Миша» с женой отбыли на родину на финском пароходе. В октябре того же года самолётом через Стокгольм вылетел в Москву Лакс. Состав резидентуры полностью обновился. В неё входили сотрудник «Ван» под прикрытием завхоза посольства; сотрудник под женским псевдонимом «Волга» (стажёр посольства); шифровальщик, тоже под женским псевдонимом, – «Вера».
В своей посольской работе Бударин придерживался принципа: «нам нечего делить, мы работаем на страну». Как должное он воспринял указание Вышинского о передаче резиденту на связь чехословацкого дипломата, который обозначался в переписке с Москвой псевдонимом «Жук». Отныне Монахов лично получал, оценивал, обрабатывал и передавал в Центр содержание получаемых документов. Они были ценными, потому что «Жук» имел источника в секретариате президента Перона. Кто этот источник – оставалось загадкой. Раскрыть его вначале пытался Лакс, потом – Бударин, затем соответствующие указания давались Монахову. Но для «Жука» этот «секретный» поставщик информации был гарантией стабильного «заработка» в долларах, и он держался как скала: о загадочном источнике не проронил ни слова!
Разумеется, Монахов постарался узнать больше о самом «Жуке» – Александре Куноши, посланнике чехословацкой миссии. Резидент выяснил, что распоряжение о передаче документов «советским товарищам» Куноши получил из Праги от «непосредственного начальника». Судя по всему, этот начальник, несмотря на «засоренность» чехословацкой дипломатической службы враждебными элементами, лояльно относился к Советскому Союзу. Получаемые материалы – оригиналы шифртелеграмм, а в ряде случаев – выписки из них. Документы передавались в заранее обусловленных местах, иногда на приёмах. После пересъёмки в резидентуре материалы без задержки возвращались. Монахов считал Куноши «до наивности неосторожным», ведь каждый эпизод с передачей документов мог обернуться неприятностями. Но ничего, серьёзных осечек со стороны Куноши не было.
Монахов пытался понять причины, которые побуждали Куноши так рисковать. Только алчность? В 1941–1944 годах он находился в Лондоне, называл себя «левым социалистом». Опубликовал книгу с оптимистическим прогнозом в отношении будущей Чехословакии [141]. Монахов встречался с людьми, знавшими Куноши по Англии. На многих он производил впечатление «оппортуниста и карьериста». Его
