привлекали агентов Смысловского. Если у эмигранта, устраивающегося на работу, была его рекомендация, проблем с трудоустройством не возникало.
Монахов «раскусил» подоплёку Смысловского, понял суть его «патриотизма»: ничего за душой, кроме гипертрофированного эгоизма и амбициозности. Помимо сотрудничества с «силовыми структурами» Аргентины, Смысловский тесно общался с американскими дипломатами. Выяснилось, что первый контакт с ЦРУ Смысловский установил в 1947 году в Лихтенштейне. Глава ЦРУ Ален Даллес предложил ему перебраться в Аргентину вместе с соратниками, чтобы «переждать» вдали от Европы сложный послевоенный период и заодно поработать на Управление.
Сведения, добытые резидентурой, о распорядке жизни Смысловского, его адресах, контактах, прогулочных маршрутах, были исчерпывающими. Но возможности для их реализации в условиях Аргентины не имелось.
После Аргентины Смысловский жил в США, консультировал американскую разведку по вопросам работы на «советском направлении», написал исследование «Война и политика», в котором назвал бессмысленными планы развязывания атомной войны. Он был уверен, что такая война приведёт к взаимному уничтожению противоборствующих сторон. Когда здоровье Смысловского стало сдавать, он вернулся в Лихтенштейн, где получал «приличную» пенсию и от правительства Лихтенштейна, и от ЦРУ.
Легенда об аргентинской атомной бомбе
В сентябре 1949 года Хуан Дуарте (брат Эвы), личный секретарь Перона, отчитался президенту о поездке в США. В его выводах было мало обнадёживающего: Госдепартамент США не изменил отрицательной оценки политики Аргентины. Американцы считают, что для улучшения отношений Аргентина должна проводить более дружественную политику. Не будет ни сотрудничества, ни экономической помощи со стороны США, если Аргентина не откажется от политики «третьей позиции». Вашингтон предъявил Дуарте для «передачи Перону» минимум условий (фактически требований). Вот они:
– В самой Аргентине и за её пределами должна быть занята решительная и активная позиция против коммунизма.
– В целях подготовки пакта о борьбе с коммунизмом и воспрепятствования проникновению коммунизма на весь Южноамериканский континент, Аргентина должна выполнять решения конференции латиноамериканских стран в Рио-де-Жанейро. Речь идёт об инициативе Бразилии, которую поддержали Чили, Колумбия и некоторые страны Центральной Америки. Участие Аргентины позволило бы создать санитарный кордон против влияния Советского Союза и его союзников, который необходим как дополнение к аналогичному кордону в Западной Европе.
– Заключение секретного договора о военных базах США в Аргентине, необходимых на случай войны между США и СССР».
Перон через несколько дней после доклада Хуана Дуарте направил инструкции Хосе Арсе, руководителю делегации Аргентины на 4-й сессии Генассамблеи ООН:
«Атомно-водородная бомба. Аргентина должна проявлять бдительность с тем, чтобы не вступать в несовместимые с её мирной политической линией соглашения. С уравнением сил между США и СССР возможность войны в ближайшее время исключается, и правительство Аргентины считает, что, по истечению нескольких лет, эти страны постараются найти хотя бы временное решение проблем, которые их разделяют. Арсе должен быть крайне осмотрительным и не создавать бесполезных для страны затруднений. Правительство Аргентины считает, что эта сессия окажет благоприятное влияние на смягчение холодной войны между Россией и Америкой».
Эпизодически аргентинские власти «наглядно» показывали, какие акции «просоветских» элементов они считают недопустимыми. Во время доклада писателя Альфредо Варелы о его поездке в СССР в Советско-аргентинском институте культурной связи полиция оцепила здание, ворвалась туда, арестовала докладчика и всех присутствующих в зале, не менее трёхсот человек. Все арестованные были отправлены в Первое отделение полиции Буэнос-Айреса. Полиция пыталась «прихватить» Казанцева, второго секретаря посольства. Он сбросил со своего плеча руку полицейского, заявил, что является советским дипломатом, и был отпущен. Но всех задержанных слушателей отправили за решётку. Официальный мотив ареста: проведение мероприятия без предварительного разрешения властей, хотя институту, согласно его статусу, такого позволения не требовалось.
Подобные события, не предвещавшие ничего хорошего, Бударин и Монахов обсуждали едва ли не ежедневно. Бросалось в глаза, что власти последовательны в ликвидации учреждений, так или иначе связанных с советским посольством. Были закрыты издательства и книжные магазины, которые реализовывали советскую литературу. Был запрещён Славянский союз и арестовано его руководство. Из девяти человек почти все были советскими гражданами, полиция освобождать их не спешила, явно готовя к депортации. Без проволочек был «прикрыт» Институт культурной связи. Полиция напала на здание компартии, когда там проходило заседание в честь 32-й годовщины Октябрьской революции. Были арестованы руководители партии и несколько сот участников.
Бударин был настроен не лучшим образом: «Взят курс на изоляцию нашего посольства. Всё на фоне сдачи Пероном позиций на международной арене. Равноудалённость от США и СССР остаётся для него недостижимой целью. Сенат одобрил Пакт об обороне континента, принятый в Рио. Палата депутатов наверняка его ратифицирует».
В ноябре 1950 года в Буэнос-Айрес прибыл советский посол – Григорий Фёдорович Резанов, тот самый, который работал в Колумбии в 1940-х годах. Он часто вспоминал кровавые события в Боготе после убийства народного лидера Гаитана, нервные обстоятельства выезда из Колумбии персонала посольства. Надеялся, что в «почти европейской» Аргентине сможет работать без потрясений подобного рода.
Рязанов, конечно, сильно напрягся, когда появились сообщения, что в Аргентине «успешно экспериментируют» с атомной энергией учёные, «вывезенные» из Германии и Австрии. Об этом во всеуслышание заявил сам Перон: «Наши учёные, используя только местные материалы, осуществили управляемое высвобождение атомной энергии, то есть атомный взрыв. Он не потребовал ни урана, ни плутония».
В Москве задались вопросом: как это удалось аргентинцам? Советский Союз с огромным напряжением сил, привлечением ведущих учёных, десятков разведчиков, несколько лет работал над смертоносным «изделием», чтобы догнать американцев, а тут Аргентина, раз-два, и в дамках: объявляет о колоссальном научном прорыве.
И посол, и резидент получили указания разобраться: неужели у Перона каким-то образом оказались секретные разработки немцев по атомному оружию?
Судя по всему, Перон испытывал такую эйфорию от прорывного достижения учёных, что потерял обычную осторожность, говоря об аргентинском атоме: «Когда я что-то говорю, то знаю, о чём говорю. Я это говорю со всей серьёзностью и предварительно проверяю информацию. По крайней мере, я до сих пор старался не лгать и думаю, что получилось. В общем, то, что я говорю, – это абсолютная правда, не подлежащая сомнению».
В конце марта 1951 года Монахову по внутреннему телефону позвонил шифровальщик:
«Вы у себя? Есть срочная».
Так и есть, снова запрос по атому: «Известен ли резидентуре работающий в Аргентине Рональд Рихтер, учёный из Австрии? Что известно о других учёных, ведущих в Аргентине работу по атомной энергии? Какие есть данные, характеризующие наличие и добычу атомного сырья в Аргентине и других странах Латинской Америки? Для прояснения обстоятельств разрешаем использовать всю имеющуюся агентуру и другие возможности».
Монахов так и поступил, дав агентуре задание по Рихтеру – когда появился в Аргентине, какие политические взгляды, прежние научные достижения. Что это за супер-засекреченный атомный гений? Закулиса «атомного прорыва» Аргентины становилась всё запутаннее, назвать её мистификацией было бы опрометчиво. Источники резидентуры давали противоречивые ответы. Монахов решил обратиться к «списку Рябова»: может, кто-то из указанных
