то наш фельдшер, который всю жизнь тут прожил, говорил, что смерть уносит жизни людей по этапам: несколько лет затишья, потом восемь–десять человек за год… Кому-то надо было заниматься статистикой!
Казалось бы, почему не жить в новых домах подальше от зараженных мест? На этот вопрос мне ответил еще в 1999-м старожил Елшанки Второй А. П. Петров:
– Там, куда нас отселили, голое степное место – ни леса, ни лугов. Не то что у нас. Да здесь и могилы дедов и прадедов наших, село около трехсот лет существует… Переехало назад семей шестьдесят. До 54-го года наш колхоз имени Чапаева богатейшим хозяйством был, четвертое место по области занимал. Разорили колхоз. Выселили людей, и колхоз сразу просел. А тут ликвидировали и сельсовет…
Да простят меня офицеры и генералы – ветераны Тоцких учений, но мне кажется, что у военных к местным жителям было тогда несколько странное отношение. Что-то вроде отношения человека к кошке, которую куда ни завози, а она все домой прибегает. Вот, например, что пишет о наших земляках полковник в отставке И. И. Кривой:
– После проведения Тоцких войсковых тактических учений возникли новые задачи: охрана эпицентра взрыва атомной бомбы от проникновения посторонних лиц, а также охрана сгоревших во время учений деревень Маховки, Ивановки, Орловки и Елшанки Второй от возвращения и поселения в них отселенных жителей.
Да, прямо так и говорит полковник Кривой: «от возвращения и поселения жителей». Ведь дали же им жилье где подальше. Ну и что с того, что места для новых сел, точнее «отселений», выбрали в голой степи? Зато там безопасно! А земли под испепеленными селами постановлением правительства СССР передавались Тоцкому полигону. Но несознательные крестьяне почему-то все стремились в родные места.
– Больше всего хлопот доставляли жители сгоревших деревень, которые не хотели поселяться в отстраивавшиеся деревни в новых местах и упорно возвращались в свои деревни, – досадует И. И. Кривой. – Их собирали, разъясняли им опасность проживания для их здоровья в этих местах, отвозили (ну прямо как кошек! – В. М.), но они тут же возвращались. И никакие уговоры и разъяснения об опасности проживания в этих местах не помогали…
Вот на этом утверждении надо бы остановиться. Полковник Кривой – единственный человек, который берет на себя смелость утверждать, будто жителям, отселенным куда подальше, что-то разъясняли. Ни один военный (вплоть до генералитета) и ни один гражданский свидетель событий 1954 года и жизни «после атома» в окрестностях Тоцкого полигона в последующие годы ни словом не обмолвился, что нашим землякам «разъясняли опасность проживания». Напротив! Все мирные жители в один голос утверждают: никто ничего не объяснял и никто не препятствовал их возвращению в родные края. Так кого же здесь подводит память?
Как бы извиняя селян, Илья Иванович снисходит к их чувствам:
– Это наглядный пример того, что русский человек душой и телом прикипает к родным местам, и никакие опасности и обстоятельства не могут его заставить оставить их. Его туда тянет, он ими бредит, они для него святые, и он к ним возвращается.
Интересно, что бы сказал полковник, ежели б на его родные, святые места сбросили ядерную бомбу? Тоже снисходительно резонерствовал бы о прикипании душой и телом? Сомневаюсь. Думаю, другие слова вырвались бы у него из-под сердца.
А жители сожженных сел спустя года два после атомных учений получили на свои жалобы и просьбы о возвращении домой ответ с «самого верха»: правительство СССР отменило постановление о передаче их деревень в черту полигона и разрешило вернуться «на прежние места проживания».
Но даже те, кто жил вроде бы вдалеке от эпицентра, вскоре почувствовали: бомба не отпускает. Уже знакомая нам учительница Ю. Г. Сапрыкина из Сорочинска вспоминает, как на ее глазах умирали окружающие. У всех был один и тот же зловещий диагноз:
– Через четыре месяца после взрыва умерла ученица моего класса – рак головного мозга. На второй год умер мальчик – рак головного мозга. Мне достались дети 1954 года рождения. Один мальчик, Зубков Саша, плохо учился, болел, мучили головные боли. Окончил четыре класса, больше не мог учиться, а вскоре ослеп, четырнадцатилетним умер. Мать рассказывала, что, когда он родился, на нем были черные пятна… Началась смертность взрослых и детей. У соседа умер трехлетний ребенок – рак крови. Умер военком Душин – рак крови, кровь ему меняли семь раз. Умер врач от рака крови – ему пять раз меняли кровь…
Г. В. Теркина, еще одна уже известная нам жительница Сорочинска, написала мне в начале 1990-х, что население в должной мере не предупреждали об опасности последствий атомного взрыва, о необходимости обработки жилищ, правильного приготовления пищи, не говоря уже о предупредительных медицинских мерах или спецобследованиях.
– Что говорить о простых людях, когда умирали руководители района! – восклицает Г. В. Теркина. – В селе Пронькине погибли один за другим, через год-два, председатель сельского совета Старосельцев И. А., председатель колхоза имени Ленина Новиков В., жена директора школы Бобылева М., сам он погиб, а в селе Маховка умерли его брат, отец. В селе Баклановка умирали один за другим. Председатель Сорочинского райсовета Коротин С. С., который ездил буквально после взрыва на место испытаний, умер от рака легких. Умерли заведующая культотделом Додонова, жена секретаря райкома Малютина, жена начальника гражданской обороны Трунова, директор мехлесхоза Рязанов Б.
В нашей семье этот взрыв отразился самым жестоким образом на всех женщинах. Облученная средняя сестра (отличница семилетки, прекрасно рисовала, играла на аккордеоне) училась в 1956–58 годах в Покровской культпросветшколе. Там выезжала на уборку картофеля, который пекли на костре и ели. Умерла от рака в 1958 году в 19 лет. Перед смертью сказала, что еще три девочки из группы тяжело болеют. У моей матери онкозаболевание, она инвалид II группы, произведена операция. Я сама перенесла тяжелую операцию. Младшая дочь родилась с пороком сердца и нижней полой вены (перенесла операцию, инвалид II группы). Старшая дочь имеет заболевание, которое трудно не связать с Тоцким взрывом… А сколько народу уехало из этих районов и умирает в других местах от этого «радиационного мора»!
В. И. Шапилову в 1954-м было семь лет. Родился он в Бузулуке и жил там до 18 лет. В августе 1990 года, будучи военнослужащим, приехал в родной город в отпуск, и ему попала в руки газета «Новое поколение» с моей статьей о Тоцком взрыве. «Подобной статьи я лично давно ждал», – написал он в редакцию. В этом своем письме Виктор Иванович очень подробно и точно проанализировал то, что на его глазах в течение первых двух десятилетий после атомных учений происходило с оренбуржцами, жившими рядом с Тоцким полигоном. Рядом – это и в нескольких километрах от него, и в нескольких десятках километров, но расстояние не всегда спасало от смертельной болезни. Четверо его родственников, в том числе отец, умерли от рака. Вот к каким выводам пришел тогда, в 1990-м, Виктор Иванович Шапилов:
– Не сразу после взрыва, а в начале 60-х годов мы все (я имею в виду свое поколение) вдруг стали хорошо знать, что такое рак, лучевая болезнь, лейкемия и тому подобное. Но не потому, что нас медицина просветила на опыте Японии. Нет. Как-то незаметно, исподволь эти понятия вошли в нашу жизнь и вдруг стали обыденными, повседневными. То есть начали умирать еще не старые люди, а то и совсем молодые, именно от этих болезней. Я, наверное, никогда не забуду мальчика пяти лет, у которого в поликлинике брали кровь на анализ (примерно в 1962–63 году), а она была бледно-розового цвета. Вскоре он умер от лейкемии. А еще была соседская девушка Нина, которая умерла примерно в 1975–76 году. Диагноз тот же – лейкемия. А было ей всего 25 лет. Но наиболее заметно для меня было вот что. В нашем «ауле», в котором я рос (район вокзала), жили практически одни железнодорожники. Так вот, в конце 60-х они потихоньку начали вымирать. Причем первыми – машинисты, помощники и кочегары. В 50-е была еще паровозная тяга, а в 60-е – уже тепловозная… А вслед за ними пошли путейцы, но не все, а те, которые более-менее часто в 50-е годы
