ожидавшим укладки густым волосам. — Когда речь заходит о ней, с тобой бесполезно о чём-нибудь говорить.
Он не успел ей возразить. Телефон в кармане брюк завибрировал. Он достал его и посмотрел на экран.
Сообщение от Марины: «Приезжай. Отдам тебе твои доказательства».
— Что, уже уезжаешь? — мать смотрела на телефон в его руках.
Он так ждал этого сообщения. Да он, чтоб тебя, последние ночи толком не спал, дожидался, когда она пришлёт ему это долгожданное сообщение.
И как не вовремя оно всё же пришло.
С матерью они и так последнее время почти, считай, и не виделись. Три последних года не визиты, а азбука Морзе — скоротечное, неровное, рваное общение, в котором время разбазаривалось на обсуждение всего, кроме самого главного.
Поэтому ему стоило немалого труда сохранить спокойствие и, черкнув в ответ пару слов, отложить телефон на край стола.
У матери день рождения.
Юбилей.
Он и так не будет присутствовать на торжестве.
Его искромсанное в клочья сердце лишние двадцать минут могло потерпеть.
Но родительница уже ёрзала на своём месте, явно раздосадованная тем, что в их разговор вклинивалась его личная жизнь.
Особенно как раз когда она желала вытянуть из него хоть что-нибудь о происходящем в этой самой личной жизни.
— Супруга?
Он мотнул головой, и она поджала губы. Раздумывала, стоит ли доверять его немому ответу.
— По работе?
— Это неважно.
— Герман… ты, видимо, стал забывать, что ты не только сверхзанятой деловой человек с миллиардами за душой. Ты ещё и мой сын! И сейчас я пытаюсь поговорить со своим родным сыном после почти двухмесячного молчания, а в ответ слышу только односложные отговорки!
По-своему она была права. И, возможно, разумнее всего было откупиться малой кровью. Чтобы поскорее завершить свой визит и отправиться навстречу тому, что окончательно разделит его жизнь на до и после.
— Извини. Ты права. Что именно ты хочешь знать? — ни один мускул на его лице не дрогнул, но всё, о чём он сейчас думал, это страшное слово «доказательства» из сообщения Марины.
Мать снова подцепила пальцем цепочку, стараясь не встречать его взгляд:
— Хочу знать, что у вас приключилось. Вы… поссорились?
Его взгляд на мгновение приковался к молчавшему телефону.
— Значит, поссорились, — заключила из его молчания мать. — И… сильно? Сильно поссорились?
Что ею двигало в попытке вытащить из него ответ? Уж точно не стремление посочувствовать — и он очень скоро убедился в верности своих предположений.
— Достаточно сильно, чтобы поднять вопрос о разводе.
Очень глубоко в душе, где ещё ютилась не до конца вытравленная с годами юношеская наивность, он почти неосознанно надеялся, что матери хватит такта опечалиться. Хотя бы для вида.
Но пора бы додавить наивность в себе до конца. В его мире быть наивным даже на один процент из ста — смерти подобно.
Мать отпустила цепочку и подалась вперёд, нависнув над столешницей.
— Герман, не дари мне надежду… Ты это серьёзно? Прошу тебя, скажи, что серьёзно.
Он на мгновение прикрыл глаза, борясь с желанием помассировать припухшие от недосыпа веки.
— Вижу, мне таки удалось тебя сегодня порадовать.
— Господи, неужто… — мать откинулась на высокую спинку обитого кремовым велюром стула. — Неужто у меня появится надежда, что вы с отцом наконец-то примиритесь.
— Я б на твоём месте её не питал.
— Поверь мне, он тебя простит.
— Он меня простит? — недобро усмехнулся Герман. — Это что-то новенькое. Он простит меня за то, как отзывался о моей жене?
Последние два слова взрезали что-то со стороны сердца, а внутренний голос вовсю насмехался над ним, очень вовремя напоминая, что и он-то сейчас не самого высокого мнения о своей жене. Но старые обиды отпустить не так-то просто. Особенно, если это обиды на родных и близких людей.
— А разве он не был прав? Герман, ведь и я сразу тебе говорила, ей нельзя доверять. Это вертихвостка, которой от тебя нужны только деньги! И вот видишь, к чему всё привело? К закономерному итогу!
Абсурд. Мать даже не знала, из-за чего возникла их «ссора». Как бы то ни было, он не мог удержаться от рефлекторной попытки её защитить.
— Лиля зарабатывает сама.
— Ну да, — хмыкнула мать. — И двухэтажный дом в посёлке своим родителям она сама купила, верно?
— Это был мой им подарок.
— И как? Помог этот подарок наладить родственные отношения? Герман, она зарабатывает гроши. А ты осыпаешь её всем подряд. Тратишь на неё миллионы! И ничего, она не отказывается! Я говорила тебе, она поступит с тобой, как и твоя Ирина. Ты думаешь, женскую любовь можно деньгами купить, а она не покупается! Тело — пожалуйста. Но и только.
Сама того не зная, мать прошлась по открытой ране — безжалостно и совершено слепо. Но оттого только хуже. Сейчас она с завязанными глазами била в самое яблочко.
— Мне пора, — он с шумом отодвинул стул и подхватил телефон со стола. — С днём рождения. Заеду позже.
— Герман…
— Не нужно. Не вставай. Я отыщу выход.
Хотел бы он с такой же уверенностью заявить и об их ситуации с Лилей.
Но поездка к Марине, которая гнала его даже сильнее, чем очередной поток злословий от матери, сулила превратить эту ситуацию в откровенно безвыходную.
— Кафе? Нет, — в голосе Марины звучала твёрдость, какую она нечасто позволяла себе в разговоре с ним. — Никаких кафе. Я уже жду тебя.
— Где? — он сел в машину и захлопнул дверцу.
— В твоей московской квартире. Просто… нам лучше бы остаться с глазу на глаз.
— Какого… — его пальцы до боли стиснули телефонный корпус. — Я же сказал, чтобы я больше тебя там не видел!
Но она уже отключилась.
Герман выругался и отбросил телефон на пассажирское сиденье.
Своенравная дрянь. Но она позволяла так вести себя с ним как минимум по одной причине — сейчас она крепко держала его на крючке посулами доказательств. Стоит ему только получить желаемое… ей не поздоровится.
Она дожидалась его в гулком фойе, о чём-то непринуждённо болтая с персоналом на ресепшене.
Герман не стал тратить время на приветствия, схватил её под руку и едва ли не потащил к лифтам. Затолкав в кабинку, нажал кнопку нужного этажа и повернулся к ней:
— Какого чёрта ты ставишь мне условия?
Марина пожирала его глазами, ничуть не испуганная его реакцией на свою выходку:
— Сейчас мы с тобой говорим, как старые-престарые друзья, Ахматов. Внерабочее время. Сейчас я не твоя подчинённая. Я человек, который блюдёт твои интересы и
