Естественность, непринужденность (или, если воспользоваться пушкинским словцом, небрежность), с которой Крылов ведет свое повествование, настолько подкупает, что читатель (слушатель) попросту не замечает одной, назовем это так, странности, которая, однако, отчетливо видна на фоне ранней версии стиха 6-го:
Первая публикация (1808 г.)
Сбиралась уж клевать кусочек свой сырку
Окончательная редакция
Позавтракать-было совсем уж собралась
Для полноты картины стоит привести рукописные варианты этого стиха:
За сыр было уже Ворона принялась
За завтрак уж было Ворона принялась
Очевидно, что поэт стремился к наиболее адекватному обозначению действий персонажа, причем наименее удачным со всех точек зрения следует признать промежуточную версию, представленную в «Драматическом вестнике» 1808 г.: «кусочек сырку» можно съесть, проглотить, слопать и т. п., но не клевать, т. е. долбить, щипать клювом, — что там долбить? Понятно, почему не прошли и рукописные варианты: глагол принялась предполагает начало более-менее длительной трапезы, кусочка для которой явно маловато, если, конечно, не предположить в Вороне наклонности к гурманству. Заметим, однако, что во втором по счету черновом варианте уже довольно явственно проступают очертания окончательной редакции.
Обратим внимание и на то, что из стиха исчезает сыр: важен оказывается не объект действия, а само действие, процесс, в процессе же не столько его содержание (поедание, насыщение), а его, так сказать, «ритуальность», включенность в определенный распорядок. Поясню, что я имею в виду. Существительное завтрак и производный от него глагол позавтракать не только обозначают утренний прием пищи, но и предполагают существование других содержательно подобных действий, а именно полдника, обеда и ужина. Посланный кусочек сыра — не добыча[25], пожива, трофей, хабар и т. п.д.е. нечто такое, что требует маломальского труда, ловкости, смекалки и пр., но самый что ни на есть обыкновенный завтрак. Только учитывая эту коннотацию, можно объяснить на первый взгляд невероятно странное поведение Вороны: она вовсе не спешит съесть посланную небесами пищу.
В чем же причина неторопливости этой птички Божией? Полагаю, в том, что, во-первых, она… сыта: минувшим днем и завтракала, и обедала, и уж, вне всякого сомнения, ужинала, причем настолько плотно, что не успела нагулять зверского аппетита — во рту оголодавшей Вороны кусочек сыра не задержался бы ни на мгновение, тут и думать нечего[26]! А во-вторых, крыловская вещунья, очевидно, не отличается особой стройностью и худощавостью и в буквальном смысле тяжела на подъем, ибо взгромождается, т. е. потихоньку, шаг за шагом, с трудом взбирается пешком[27] — не взлетает! — на ель[28].
Но как тогда быть с происхождением завтрака — кусочка сыра? Как понимать формулу Бог послал? Р. С. Кимягарова рассматривает это выражение как иносказание со значением ‘о том, что есть, имеется’[29] — и приводит еще один случай использования Крыловым этой конструкции в басне «Купец»: «Бог олушка послал», — этими словами купец резюмирует свой рассказ о том, что ему удалось сбыть с рук гнилое сукно простофиле-покупателю, который, однако, как выясняется позже, в свою очередь обманул мошенника, всучив тому фальшивую «сотняжку». Совершенно очевидно, что по крайней мере в этом случае выражение Бог послал невозможно истолковать предложенным современным лексикографом образом. Вместе с тем заметим, что в обоих случаях — и в «Вороне и Лисице», и в «Купце» — фразеологизм маркирует ситуацию, которую можно квалифицировать как плутня, обман, надувательство и т. п.
С. А. Фомичев, склонный видеть в зачине крыловской басни «вполне очевидный иронический парафраз» фразеологизма «чем Бог послал»: «каждому же ясно, что Ворона где-то сыр украла», — кажется, ближе к истине. От безоговорочного согласия с мнением авторитетного исследователя меня удерживает лишь два взаимосвязанных соображения.
Первое: что, если мы имеем дело вовсе не с фразеологизмом или иносказанием? Что, если все надо понимать прямо, без экивоков, буквально — т. е. Крылов ведет речь не о том, что Вороне посчастливилось, выпала удача, повезло, подфартило и т. п., а о том, что Бог действительно послал ей на завтрак кусочек сыру — так же, как посылал хлеб насущный и раньше: вчера, третьего дня, неделю, месяц назад и т. д. — всегда? Разве не об этом совершенно недвусмысленно сказано в Писании: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их» (Мф. 6:26)? Святой евангелист Лука эту же мысль выразил еще более подходящим к нашему случаю образом: «Посмотрите на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их» (Лк. 12:24)[30]. Конечно, ворон и ворона — не одно и то же[31], но столь уж существенна разница? Ведь и тот, и та — «птицы небесные» и пищу свою получают на вполне законных основаниях!
И второе: то, что Ворона где-то сыр украла, ясно многим, положим даже, подавляющему большинству, в том числе и мне, но — не каждому! Кто-то — пусть он будет представлен всего лишь одним голосом! — с этим точно не согласится. Думаю, читателю ясно, что этот кто-то — сама Ворона.
Приглядимся к первой строке басенного рассказа:
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…
Сказано и впрямь гениально: останься от всей басни только этот эпически размашистый стих[32], по нему, как по апеллесовой черте, сразу распознали бы руку мастера…[33] Впрочем, оставим оценки критикам — займемся смыслом. Предшественники Крылова делали Ворону (Ворона) активным субъектом действия (примеры см. выше) — Крылов превращает ее в пассивного получателя благ, однако не все так просто.
Обратим в связи с этим внимание на инверсию в зачине басни. В прямом порядке фраза звучала бы так: Бог послал где-то кусочек сыру Вороне. Можно даже предложить не столь неуклюжую — более «ямбическую» — версию: Господь послал сырку Вороне.
Информационное наполнение (как сейчас принято говорить — контент) сохранилось, а вот смысл совершенно преобразился — лишнее доказательство тому, что в художественном тексте не действуют арифметические правила: от перемены мест слагаемых сумма меняется, да еще как! При прямом порядке слов субъект действия — Бог (Господь) — стоит на первом месте, действие соответственно мыслится продолжением субъекта, проявлением его воли. Объекты же действия грамматически дистанцированы от субъекта: сначала идет объект прямого воздействия (сыр, прямое дополнение) и только затем — объект-адресат (Ворона, косвенное дополнение). По сути происходящего Ворона должна занимать последнее, периферийное место, но стоит на первом, главном. Невольно вспоминается в связи с этим: «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных» (Мф. 20:16) — последняя оказалась первой, избранной, единственной достойной! И едва ли при этом действователь — Бог — не превращается в инструмент, средство, нечто второстепенное по отношению к адресату — то, что существует лишь для того, чтобы у кого-то ежедневно было набито брюхо! Разделяющее объект и действователя обстоятельство места, выраженное неопределенным наречием где-то, кажется, увеличивает дистанцию между ними и в еще большей степени размывает образ действователя. В этом легко убедиться, просто опустив обстоятельство — вольный ямб допускает подобный эксперимент:
Вороне Бог послал кусочек сыру…
Очевидно, что подобное строение в значительной степени нивелирует энергию инверсии, заставляя при чтении акцентировать вторую стопу, тем самым переводя Бога на соответствующее ему главное место.
Подчеркну, однако, что в таком свете происходящее видится отнюдь не рассказчику — он-то едва ли не самоустраняется (и практически ничем не выдает своего присутствия[34]), как бы предоставляя ситуации возможность развиваться в направлении, заданном ей самим персонажем. Здесь имеет смысл вновь обратиться к басне «Купец» — в ней фразеологизм Бог послал, вложенный в уста пройдохи, естественно, служит средством характеристики персонажа, который мыслит о Творце исключительно как о подручном, сообщнике в мошенничестве. Причем в рукописи эта мысль звучала более отчетливо по сравнению с окончательным вариантом:
