О нашем отношении к погоде. Для нас не было вопроса, снимать лагерь утром или не снимать. Иногда казалось, что совершенно бессмысленно сворачивать лагерь, потому как и ветер бывал сильным, и видимость плохой. Но во всех этих спорных случаях счастье было на нашей стороне, и только два раза нам пришлось ставить лагерь через два часа после выхода, ибо погода ухудшалась настолько, что идти далее было небезопасно. Один раз это было в описанном мною случае с палатками, другой — 3 мая, когда мы потеряли упряжку Стигера и Этьенна.
В тот день погода утром не предвещала ничего хорошего, но мы, верные своей привычке, свернули лагерь и вышли. Впереди шел Бернар с компасом, я следом (такой двойной «сцеп» мы применяли в условиях плохой видимости — собаки идут быстрее, если прокладывающий лыжню человек идет в непосредственной близости от них), за мной упряжка Кеидзо, следом Джеф и замыкающими Уилл и Жан Луи. Я иду и все время оглядываюсь, моя задача — не упустить из виду Бернара и не потерять Кеидзо, и вот во время одного из таких поворотов я вижу, что Кеидзо дает мне знак остановиться. Я машу Бернару, и мы останавливаемся. Подтягивается Кеидзо, сквозь ветер кричит нам, что Джеф отстал. Стоим, ждем. Минут через десять Джеф выныривает откуда-то сбоку, подъезжает к нам и кричит, что потерял из виду Стигера и Этьенна. Ждем их, собравшись вместе. Собаки, используя момент, валятся на снег и отдыхают, их тут же начинает заносить снегом. Метель, но мы не очень сильно беспокоимся, потому что у Стигера с Этьенном на нартах, как, впрочем, и на остальных, есть все необходимое для жизнеобеспечения — палатка, печь, топливо, еда. Проходит полчаса — их нет. Решаемся на поиск. Джеф извлекает из ящика с аварийным имуществом веревку длиной 150 метров, мы привязываем ее к нартам и, двигаясь по радиусу, обходим почти полный круг, я иду метрах в двадцати от Джефа, держащего в руках конец веревки. Оба кричим сквозь ветер, но, увы, тщетно. Возвращаемся к нартам, наращиваем веревку до 300 метров и снова идем, на этот раз с Бернаром, Джеф остается у места сростки веревок. И вдруг в ответ на свой крик слышу голос Этьенна. А вскоре он сам появляется из белого молока. После этого мы решили судьбу не искушать и встать лагерем.
Примерно после 20 мая собаки в упряжке Стигера неожиданно пошли медленнее остальных. Если до этого медленнее шли собаки Кеидзо, то сейчас ситуация изменилась — свежее всех выглядели собаки Джефа, они до последнего дня сохраняли силы, чтобы бежать с такой скоростью, какую задает идущий впереди человек. На второе место вышли собаки Кеидзо, и на третьем остались собаки Уилла. Как сказал мне Уилл, он впервые в своей богатой практике встречался с подобным настроением у собак, когда они были совершенно равнодушны к работе и едва-едва тянули полупустые нарты. Здесь могло быть две причины. Первая и главная — недостаток корма. Мы кормили собак один раз в день, выдавая им по полтора фунта специального корма, это количество соответствовало получению собакой 6000 калорий в день, но, очевидно, этого было недостаточно, особенно собакам Стигера — наиболее крупным из всех. Почти все без исключения собаки потеряли около трети первоначального веса и выглядели очень худыми. Часто жертвами их неутоленного аппетита становились совершенно несъедобные на первый взгляд нейлоновые постромки и полиэтиленовые мешки. Второй причиной могло стать воздействие однообразного окружающего пейзажа, возможно, что собаки Стигера оказались более впечатлительными, чем остальные. Так или иначе, нам стало ясно одно — в Антарктике необходимо увеличить рацион в полтора-два раза, это будет возможно, так как мы сможем пополнять запасы продовольствия на промежуточных базах, созданных заранее. В Гренландии рацион собак был ограничен, поскольку мы шли без поддержки и должны были сохранить корм, распределив его на весь предполагаемый период путешествия. Кормление собак для меня всю экспедицию было одним из наиболее трудных в психологическом отношении моментов, особенно в последнее время, когда они были очень голодны. В ожидании кормежки, а приближение ее они прекрасно чувствовали, собаки неистовствовали на своих поводках и несколько раз вырывали из снега якорь, всей упряжкой бросались на ящики с кормом. Несешь нарубленный заранее кусок корма вдоль этого лающего, брызжущего голодной слюной и клацающего зубами строя и думаешь — поскорее бы дойти до конца, только бы не сорвались, лишь после того, как кинешь кусок последней собаке, успокаиваешься.
Однообразие пейзажа и монотонность дней произвели гнетущее впечатление, как выяснилось позднее, не только на собак. На пресс-конференции в Нью-Йорке, после окончания экспедиции, на вопрос корреспондента относительно трудностей в экспедиции, Кеидзо Фунацу ответил, что вторая половина пути показалась ему скучноватой, его утомило созерцание бесконечной белой равнины изо дня в день, и он опасается, что сходная ситуация будет и в Антарктиде, особенно после Южного полюса. Я не преминул заметить, что как раз после полюса особенно скучать не придется, так как мы пойдем через советские станции «Восток», «Комсомольская» и «Мирный». Что касается меня и, насколько я знаю, остальных путешественников, то мы не испытывали ощущения однообразия в той степени, которая позволила бы об этом говорить. Вообще, когда идешь с компасом впереди, все внимание уходит на то, чтобы не уклониться в сторону. А когда идешь рядом с нартами, есть великолепная возможность помечтать о чем-то своем на родном языке.
Несмотря на все различия в наших мечтаниях, главной темой, которая обсуждалась все время, была тема завершения экспедиции. Я с трудом удерживался от соблазна смотреть на карту каждый день, хотя наш ежедневный переход в масштабе 1:5000000 выглядел настолько незначительным, что вместо ожидаемой радости это ежедневное смотрение на карту приносило бы одно лишь разочарование. Поэтому я взял себе за правило смотреть на карту раз в 10—12 дней, тогда было заметно наше движение вперед и появлялась надежда, что мы все-таки достигнем цели нашего путешествия в установленные сроки. Второе из преобладающих чувств — чувство голода. Не только у меня, но и у всех участников экспедиции. Питались мы в смысле калорийности достаточно, но объема, по-видимому, не хватало, совершенно не было хлеба и сухарей, вместо этого всего одна-две галеты в день на человека. В рационе преобладал сыр, за эту экспедицию я съел сыра много больше, чем за всю свою предшествующую жизнь,— по 200— 250 граммов в сутки, и поэтому неудивительно, что ближе к концу путешествия мы начали изобретать оригинальные блюда типа жареных сырных лепешек и галет, глазированных шоколадом.
Для связи с базовым лагерем, который находился первоначально во Фробишер Бее, а затем, по мере нашего продвижения к северу, был перенесен в Резольют Бей, мы использовали портативный десятиваттный передатчик. Работали микрофоном на частотах 5—6 мГц, применяя дипольную проволочную антенну, растягиваемую на лыжах, воткнутых в снег. Связь проводил Этьенн раз в день около 21 часа; как правило, прохождение было удовлетворительным, за исключением нескольких дней, когда нас не слышали. Основное содержание радиообмена — получение наших координат. Координаты определялись с помощью французской навигационной спутниковой системы «Аргос». С нами было два радиомаяка, один использовался на маршруте, другой на стоянках, по сигналам которых спутник вычислял наши координаты и «сбрасывал» их в центр обработки в Тулузе (Франция). Затем наши координаты по каналам связи через Париж и Миннеаполис передавались в базовый лагерь и потом уже во время сеанса связи нам на ледник. Таким образом, наши координаты были известны в базовом лагере еще до того, как они становились известными нам. Подобную же систему мы собираемся использовать в Антарктиде. Кроме того, мы иногда использовали для определения координат традиционные секстан и хронометр, эту операцию выполнял Джеф, утвержденный официальным навигатором нашей экспедиции.
Вспоминаю, как в один из трех дней отдыха, получив свои очередные координаты и собравшись в нашей палатке на совещание, мы установили для себя дату прибытия на ледник Гумбольдта в точку с координатами 79 градусов северной широты и 60 градусов западной долготы — 15 июня, а на 16 июня заказали самолет для отлета. Надо сказать, что это «историческое» совещание происходило в районе 72-го градуса северной широты, то есть за 800 километров от предполагаемого финиша. Наше решение могло показаться чересчур заблаговременным, но выхода не было, эта дата была установлена с учетом оставшегося у нас корма для собак и в надежде, что погода будет не хуже, чем была до сих пор. О дне нашего прибытия были оповещены все фирмы-спонсоры, которые были заинтересованы в организации встречи экспедиции на леднике в целях рекламы. Поэтому мы шли в довольно напряженном ритме — по 9,5—10 часов в день. В районе 75-го градуса северной широты на 5 дней попали в зону застругов, приходилось идти зигзагами, выбирая путь для нарт, но тем не менее избежать опрокидываний не удалось. Потом поверхность выровнялась, и мы смогли пойти быстрее, доведя рекорд суточного пробега до 54 километров. И вот во время одного такого рекордного дня со мной произошел достаточно поучительный случай.
