я, которая всегда любила находиться в центре внимания, сейчас хотела только одного — стать невидимой. Потому что взгляд чужака, который пришел явно не с миром, прожигал меня насквозь, заставляя содрогнуться от ужаса.
— Кто вы и что вам надо? — с выражением глубочайшего презрения спросил отец.
От его голоса подчиненные забывали, как дышать. Депутаты в Раде — и те затыкались. И только на громилу в черном эта речь не произвела ровно никакого эффекта.
— А я тебе напомню, тварь, кто я и что мне надо, — прозвучал голос, от которого у меня затряслись колени — я только сейчас поняла, что ситуация не просто серьезная. Она критическая. — И не дам забыть. Будешь помнить каждую минуту, день за днем, до тех пор, пока столь дорогая тебе дочурка не будет гостить у меня. И долго, будь уверен.
Кто-то охнул, кто-то, кажется, свалился в обморок.
Максим посмотрел на меня с ужасом, каменная, блядь его, стена, и инстинктивно сделал шаг в сторону.
А я, с трудом сдержавшись, чтобы не сжаться и не расплакаться, скованная ужасом и шоком, только чудом сохранила гордую осанку. Наверное, поймала взгляд отца и поверила обманчивому убеждению во взгляде.
— Кто бы ты ни был, правила должны быть известны. Ты приходишь на стрелку. Не в мой дом, как трусливый шакал. Не к моей семье. Приходишь с открытым лицом, а не ряженым клоуном. Только тогда у нас будет разговор. И если я тебе что-то задолжал, я буду разбираться сам!
Все-таки мой отец не зря был самым уважаемым человеком города.
Ужас на миг отступил, и я испытала гордость. Но ненадолго. Тотчас же двое незамеченных мною бойцов ринулись к нему. Удар. Я сдавлено закричала, когда отец упал на колени, а дуло автомата уперлось ему в спину. Другой боец скрутил мать, поставив рядом с отцом подсечкой под ноги.
Отец Макса ринулся было на помощь, и тут раздалась автоматная очередь. Кто-то из гостей достал пистолет. Расплата за это была ужасной и стремительной. Следующий выстрел пришелся в ногу моему свекру…
— Кто-то думает, что что я шучу? На пол, лицом в землю! — взревел главарь банды.
Гости отказывались слушаться из-за шока. И один из пришельцев в назидание выстрелил по бутылкам алкоголя на столе. Это заставило подчиниться всех. Максим закрыл уши руками и растянулся на досках подиума для танцев.
Лучше бы его из автомата пристрелили. Естественный отбор.
Я посмотрела на пол. Мелькнуло сожаление — платье будет навсегда испорчено. О чем только я думала после всего, особенно, озвученных вторженцами перспектив?
— А ты иди сюда, кукла!
Надо ли говорить, что сдвинуться с места я не смогла? И тогда меня схватили сразу несколько рук. Схватили и поволокли прямо к столу для молодожёнов, где стоял главарь этих страшных людей.
Попытался что-то сказать отец. Звук удара за моей спиной. Крик матери. Я зажмурилась, ощутив, как ресницы намокли от слез. Не понимая, что делаю, решительно покачала головой. Чем только позабавила этого монстра.
Звук бьющейся посуды резанул по натянутым нервам так, что я не сдержала крик. Смотрела непонимающе — зачем надо было срывать со стола белоснежную простыню, бить хрусталь «Баккара» и бутылки виски с шампанским. Смотрела, как пена из отколотого горлышка бутылки заливает белую с красной окантовкой розу. Редчайший сорт, я лично заказывала из Италии…
А головорезы не стали терять времени даром. Меня повалили на спину на этот самый стол, удерживая за руки, буквально распиная.
— Ну, смотри, Белый! — обратился главарь к отцу. — Все смотрите, и запоминайте — я никогда не шучу с убийцами. И молись, чтобы я убил твою дочь раньше, чем мне надоест с ней играться!
А дальше начался кошмар.
Отчаянный крик отца. Треск ткани. Холод по обнаженным ногам в тонких чулках. Мой крик — и тут же сильная шок, лишивший сил.
Кажется, кто-то молил пощадить меня. Рыдала мать. А кто-то вообще призывал к богу, надеясь, что нелюдей это остановит.
Мой мир сузился до абстрактной точки. Я… и тот, кто пришел прервать мою жизнь на пороге моего второго юбилея.
Это его руки разрывали шелк и атлас платья. Срывали кружева нижнего белья. Мяли мою грудь, отвешивали шлепки по лицу, когда я пыталась кричать и молить о пощаде.
А потом звук расстегиваемого ремня. Хриплое дыхание мужчины. На пороге безумия оно показалось мне знакомым.
К вторжению я оказалась не готова. Все еще надеялась, что не посмеют со мной это сделать при всех. Насильник вошел на сухую, резко, мало заботясь о моих ощущениях, причиняя боль.
Я разрыдалась. Понимая, какой ужас творится, и что, скорее всего, это последнее, что я увижу — белый полог свадебного шатра… и скрытое маской лицо мужчины над собой. Только черные глаза впивались в мой рассудок, не позволяя убежать в свой мир, где нет этого кошмара.
— Можешь не смотреть на меня так, — сжав пятерней мое лицо, произнес насильник, толкнувшись в мое тело и остановившись. — Мне не оставили выбора. Придётся заплатить за грехи отца, дочка Белого.
Едва произнёс эти слова, движения внутри уже перестали быть резкими. Будто мужчина сам призадумался от своих слов, либо ему стало легче после их произношения.
Но анализировать его поступки и тем более чувства у меня не то что не было времени, мне было просто не до этого.
Я считала минуты, чтобы все это скорее закончилось. О том, что будет дальше, не думала. Даже мелькнула мысль, что после этого ни о какой свадьбе не может быть и речи. Была уверена, что после меня отпустят — ведь месть свершилась. Или этого мало?
Я пошла характером в отца. Его не могли сломить никакие неприятности. Да, то, что происходило, было мерзко и ужасно, но я не поддалась истерике.
Никто со стороны не понял, что происходит. Думали, что я потеряла сознание, ведь рыдания больше меня не крыли.
Толчок. Другой. Сломленная. Потерявшая гордость и достоинство. Или все не так? У нас принято винить жертву. Но я ею не являлась.
Что сделал мой отец? Мне было все равно. Он сделает с ним вещи и похуже после подобного, а я помогу. С удовольствием посмотрю, как пустят кровь. Пусть перед смертью думает, стоило ли это того.
— Считай, что выдал ее замуж за меня, Белый! — застегивая брюки, сообщил монстр в человеческом обличье. — Я пришлю тебе фотоотчёт первой брачной ночи.
Я оцепенела.
Потому что ясно увидела ее на мужском запястье. Всего лишь миг, когда мой насильник заправлял ремень, и край
