Твой новый водитель и охранник. Николай подал в отставку после твоей выходки.
Прозвенела кофеварка. Я была рада этой передышке. Взяла чашку, дрожа от негодования.
Всего лишь водитель. Ладно, разберусь позже со всем этим. Но почему отец откровенничает с ним и рассказывает обо мне? Отец — с халдеем! И Николаша, мать его, ранимый какой. Думал, его крутить баранку наняли? Это я и сама могу.
— Пап, а мы точно должны обсуждать это все… в чужом присутствии?
— Это решенный вопрос, Юля. Знакомься. Тагир теперь твой бодигард.
— Надсмотрщик, ты хотел сказать, папа, — я погладила шею, наблюдая за реакцией мужчины, закинула ногу на ногу, обнажив колено.
Но он смотрел мне прямо в глаза. Крепкий, мать его, орешек. И когда я раздраженно отвела взгляд, мне показалась ирония в его пронзительных глазах.
Значит, война, Тагир. Сам сбежишь, али помочь? Неделя? Думаю, в самый раз. Потом бежим в закат следом за Николашей, и махаем весело рукой…
— Бодигард, значит. Ну, слушай. Отец не все тебе рассказал, — я подалась вперед, предвкушая расправу. — На днях ко мне подкатил какой-то мужчина. Назвался Пикачу. Я думала, судя по имени, из племени майя, а потом залезла в гугл… лучше бы я этого не делала. Илон Маск, прикинь? Он жаждет мое тело, его охраняет отряд спецназа. Покрошат тебя в капусту, как пить дать. Меня уже не спасти, ах!
— Юлия, немедленно прекрати паясничать! — внезапно сменил тон отец. Повеяло холодом. — Мне все это надоело. Ты будешь относиться к своему телохранителю с уважением. Никаких пранков. Никакого снобизма. И если ты попробуешь убежать, как не раз проделывала с Николаем…
Мне хотелось ответить резко. Но я рассудила, что разумнее будет согласиться. Я поквитаюсь с Тагиром сама, а отец пусть думает, что я все осознала. Это будет весело.
— Прости, пап. Мне правда жаль. Я не буду сбегать, мне уже не пятнадцать лет. Просто так неожиданно. И… я испугалась.
— Кого же? — улыбки отца и Тагира были похожи.
— Того, что меня понадобилось защищать. Ну не от гопников на остановке, в самом деле? Я чего-то не знаю? Кто-то угрожает нашей семье? Опять твои прошлые связи? Или новые враги?
Тагир посмотрел на меня повнимательнее. Отец нахмурился.
— Он приступает к работе завтра. Университет, клубы, все твои дела. Я не ограничиваю тебя в развлечениях, но рисковать мы не будем.
Кофе показался мне горьким. Я залпом допила его под ироничным взглядом нового сталкера.
— Как скажешь, пап. Я пойду распоряжусь подавать завтрак.
Мне хотелось, чтобы Тагир смотрел вслед, когда я буду уходить. Но ощущения, сопутствующего чужому взгляду в спину, не было. Да и вряд ли бы халдей решился пялиться на барскую дочку при самом барине.
Что ж, либо знает свое место… либо я поставлю его на это самое место. И начну с завтрашнего дня!
Тагир
Отражение в зеркале было не моим.
Словно черная дыра безжалостно разметала пространство и время, исказив все, что раньше было целым. И я понятия не имел, сколько времени понадобиться, чтобы привыкнуть. И к себе новому, и к тому, что боль не утихает со временем.
Пять лет. Ни хрена не легче.
Как и прежде, рваный прерывистый сон не принес успокоения. Чем ближе я подбирался к своему врагу, тем чаще ко мне приходили сны. И сегодня они были донельзя яркими.
Начинались всегда одинаково. В этих снах было яркое солнце, которое я давно перестал замечать в реальности. Краски — насыщенными, радующими глаз. Там была улыбка моей жены. Смех моего сына. Там был совсем иной Тагир Булатов.
Свет. И где-то год до душераздирающего крика. До тьмы, превратившей в руины мой мир. Моя Марина. Она умела быть разной. Иногда злилась. Иногда даже плакала. Я бы снес с лица земли всех и вся ради нее и маленького Саята.
А потом небо затягивали тучи. Марина все так же кружила нашего сына на руках, не замечая, как падает небо и остывает солнце. И между нами вырастала стена. Я кричал, сдирал до крови кулаки об эту стену, но мой крик был не слышен.
Не в силах что-либо сделать и помочь, я переживал это снова.
Смотрел, как пламя сметает все живое. Как заживо горят в нем те, кто были смыслом моего бытия.
Я просыпался в ледяном поту. Сжимал рукой область сердца — казалось, разорвется от боли, если его не сдержать.
Еще не время. Я сожгу живьем Виктора Беляева и всех, кто ему безмерно дорог. Никогда прежде я не был так близок.
Ночи не приносили отдыха. Днем я тоже не спал. Спускался в подвал своего особняка и бил боксерскую грушу до кровавых ссадин сквозь перчатки.
Почему я выжил? Что за жестокое провидение? Этому было лишь одно пояснение: чтобы отомстить.
Ужасна была не боль от ожогов. Не те месяцы, когда с меня сдирали кожу живьем после очередной провальной пересадки. Кажется, в те дни, растянувшиеся в бесконечность сущего кошмара, стали чужими воспоминаниями. Словно на большом экране. Потому что признать эту реальность своей стоило рассудка. И потери воли к жизни.
Кажется, я ее терял. Неоднократно. Едва не убил доктора, понял, что однажды разряжу обойму в лоб тем, кто приходил задавать вопросы. Если тогда я не свихнулся, думая, что Беляеву воздастся по заслугам, очень быстро мои и без того шаткие надежды разбились.
Ему состряпали железное алиби. Мои друзья в органах отводили глаза. Я долго не мог видеть сквозь повязки, но чувствовал. Как ножом по сердцу.
Они лили мне в рот тонну пустых обещаний, мысленно разделяя деньги Беляева. Убеждали, что Марина с Саятом — в лучшем мире. Поначалу. А затем, забыв о том, чем мне обязаны, уже в открытую ухмылялись в глаза.
Спустя месяц после своего личного апокалипсиса я начал видеть снова. И интуиция меня не обманула. Эти твари продались Беляеву. С ними я тоже однажды разберусь.
Я быстро понял, что еще немного — и все перевернется на сто восемьдесят градусов. Беляева уже отмазали. Запись, где он приказывал головорезам разобраться со мной и моей семьей, исчезла. Даже деньги в этот раз сыграли второстепенную роль.
Из двух равных по статусу и силе соперников все они — и кенты, и деловые партнеры, и купленная со всеми потрохами полиция — выбрали того, кто уцелел. И не слетел с катушек, потеряв дорогих людей…
Тогда я понял, что должен исчезнуть без следа.
Продать все свои активы через подставных
