— Леонид Алексеевич, я не уйду. Или уйду, но вернусь.
Жесткое выражение на лице Кулика исчезло. Он улыбнулся, хохотнул. Протянул руку, схватил меня за плечо как клещами, притянул к себе.
— Этого я не мог предложить вам, Витторио, — тихо сказал он. — Это могли предложить только вы сами. Итак, отправляйтесь и возвращайтесь. От Кеж-мы сплавляйтесь на лодке, от Стрелки на Енисее добирайтесь пароходом до Красноярска, далее на «чугунке»... Сейчас начало августа. Буду ждать до начала октября.
Я смотрел на человека, который решился добровольно стать Робинзоном «страны мертвого леса», думал о его мужестве, великой одержимости, преданности науке. Нас, его сотрудников, людей крепких и выносливых, все же сломили трудности экспедиции. Этот неудержимый марш-бросок в пятьсот верст на подводах от Тайшета до Кежмы в апреле, когда надо было «обогнать весну», и далее от Ангары до Ванавары полтораста верст пешком в распутицу по тайге... Потом двухнедельный поход на лодках против бурных полых вод извилистых речек Чамбы и Хушмы. Более двух месяцев работы в жару и ненастье на сопках, покрытых погибшим поваленным лесом, и на колышущихся болотах под неумолчный комариный стон...
А ведь он всего только год назад совершил такое же трудное путешествие! Добрался до места, где в тайге произошла огненная катастрофа, обошел его и определил, что в окружении шатровых, конических гор лежит Большое болото и что именно отсюда, видимо, вихрь, порожденный взрывом метеорита, разметал во все стороны вековые леса. Тогда Кулик и решил, что именно здесь упали осколки «небесного скитальца» и здесь их надо искать. Но искать уже не было сил. Ни у него, ни у его спутников, да и продукты кончились. И он вернулся в Ленинград, чтобы снарядить новую экспедицию!
Утром Леонид Алексеевич вдруг решил провожать нас.
— Добегу с вами до фактории, Витторио, — бодро сказал он. — Там попарюсь в баньке. Может быть, луком разживусь. И обратно.
На второй день тяжкого пути по бурелому, каменистым холмам и болотам я да и Алексей Кулаков почувствовали, что после привала идти не можем.
Кулик шагах в двадцати завьючивал лошадь. Кончив, он обернулся к нам:
— Подъем!.. Тронулись.
Алексей Кулаков сделал попытку подняться. Встал, пошатываясь, и снова сел.
— Однако они притомились, — сказал Сизых: — Пусть лежат. А мы проводника-тунгуса сговорим, он...
Седых не успел договорить. Непостижимо огромными шагами подбежал Леонид Алексеевич, оттолкнул в сторону Сизых и, возникнув надо мной, огромный, как памятник, заорал:
— Встать! Куры щипаные! Брандахлысты! Встать немедля!
И пошел, не оглядываясь, широко шагая, в сторону обрамленного черными пихтами распадка. Мы вскочили как встрепанные. И пошли следом за ним, спотыкаясь и пошатываясь, но с каждым шагом чувствуя себя крепче. Откуда силы взялись! Лишь горечь обиды ела глаза.
Через полчаса, поднявшись на гребень очередной волнистой гряды, Кулик остановился, дождался нас. Он улыбался.
— Здесь я уже был, — сказал он. — Вот мои затесы. — И добавил: — Обернитесь, Витторио. С этой точки в последний раз можно увидеть вершины наших гор, что вокруг Большого болота. И полюбуйтесь на долину речки Макирты. Какая красота — эти конические сопки, пирамиды вдоль нее! Кстати, они безымянны. Давайте дадим им название... Предлагайте!
Нет, невозможно было всерьез обидеться на этого человека! Лишь много лет спустя, на фронте, я до конца понял великую психологическую силу приказа командира, который по воинскому уставу положено выполнять, а не обсуждать. Тогда же, оглядывая таежные зелено-сизые дали — долина Макирты не была затронута огневым ураганом, — я лишь подумал о том, что Леонид Алексеевич решил «провожать» нас неспроста, что он, наверное, беспокоился, дойдем ли одни благополучно.
А потом, как-то внезапно, у меня родилось название для цепи невысоких гор вдоль долины.
— Можно назвать их «Ожерелье Макирты». Кулик преувеличенно восторженно вскинул руки... Через двое суток на третьи мы вышли к устью
Чамбы к Подкаменной Тунгуске и к вечеру добрались до фактории «Ванавара». Теперь этот путь — напрямик от «страны мертвого леса» до первого жилья — вошел в историю многих экспедиций, побывавших там, под названием «Тропа Кулика».
Четыре небольших бревенчатых домика, магазин, склад-сарай и банька — вот и вся фактория госторга «Ванавара». Население ее, когда не подкочевывают эвенки, семь человек. Только после крепких заморозков они по вьючной дороге поддерживают постоянную связь с Кежмой на Ангаре.
Тихая жизнь фактории нарушена нашим приходом. Заведующий и его сотрудники топят баньку, готовят уху, пекут шаньги, тащат к столу банки с вареньями и соленьями. Закон сибирского гостеприимства — сначала помыть и накормить гостя с дальней дороги, а потом уже посидеть с ним за чайком и всласть наговориться.
Трое суток мы отдыхаем. И вот приходит время расставания. Кулаков, Сизых и я заводим коней в большую лодку, чтобы переправить их на другой берег, грузим нехитрый багаж. Леонид Алексеевич, похохатывая по своему обыкновению, обнимает нас так, что кости трещат.
— В добрый час, Витторио! Жду в нашей заимке на Большом болоте. В начале октября.
Настроение у него отличное. Ему не придется быть одному два месяца там, в «стране мертвого леса». На фактории оказался пришедший в поисках заработка житель какого-то ангарского селенья Китьян Васильев. Он и согласился сопутствовать Кулику. Щуплый, белобрысый, вялый, парень мне не понравился. Но, как говорится, «на безрыбье»... Понимая, что новый рабочий вряд ли станет хорошим помощником, Кулик сказал: «Главное, чтобы душа живая была рядом. Будет готовить «заваруху», носить инструменты — и то ладно. На большее не рассчитываю».
Отплываем на тот берег, чтобы встать на тропу.
Пес Загря волнуется в последнюю минуту не меньше нас. Он никак не может понять, почему его не пустили в лодку, почему один из тех, с кем он был в тайге много дней, остается на берегу? Загря носится у кромки воды, повизгивает, хочет плыть за лодкой. Леонид Алексеевич подзывает его и берет за ухо. И стоит долго, до тех пор, пока мы не высаживаемся и, помахав шапками, не уходим в темный лес...
...Снег. Снег. Снег. Горы по долине Хушмы — белые горбы. Серое, унылое небо. Щетинится черными стволами небольшая роща сухих деревьев. А вот и домик нашей базы на реке.
Леонид Алексеевич встречает нас как родных.
— Витторио, попрошу в лабаз. Побеседуем.
В «избушке на курьих ножках» теперь тесновато в наших зимних одеждах. Но раздеться, конечно, нельзя. Мороз забирает уже крепко, по-зимнему.
Снова горит свеча на большом сундуке. Кулик облокотился на него устало. Он похудел. В отросшей бороде пробивается седина.
— Рассказывайте, Витторио, по порядку и поподробнее. Как добрались до Ленинграда, как дальше шло?
И я начинаю рассказывать.
— В Ленинграде сразу же пошел в Минералогический музей, к Вернадскому. Передал бумаги.
Леонид Алексеевич тут же прервал меня:
— Подробнее. В деталях. Как вошли... Как Владимир Иванович встретил...
Кабинет Вернадского показался мне мрачноватым. Темные шкафы по стенам, высокие окна с тяжелыми шторами, стол, заваленный книгами, большая хрустальная лампа под абажуром. Портреты.
Среднего роста, хорошо одетый старик, в очках, с небольшой седой бородкой и усами, сидел в кресле у окна и что-то разглядывал через квадратную лупу.
Я представился и протянул конверт с письмами Кулика.
— Вернадский, — тихим голосом сказал академик, неторопливо положил на подоконник лупу и какой-то кристалл, взял конверт и предложил сесть напротив.
Мне он показался утомленным и чем-то недовольным.
Несколько минут Вернадский читал письма, затем откинулся на спинку кресла и так же тихо сказал:
— Упорный человек. Но зачем же уважаемый Леонид Алексеевич так все усложняет? Остаться одному! А если мы не найдем денег, чтобы снова послать вас?
— Тогда я поеду сам!
Очки Вернадского блеснули, он поднял голову и впервые внимательно поглядел на меня.
— Вы говорите бессмыслицу, милостивый государь. Сущую бессмыслицу! Что вы сделаете в одиночку?
Действительно... Ведь у меня нет никаких возможностей собрать денег на билет и на наем лошадей, чтобы добраться до Кежмы и Ванавары...
Вернадский пожевал губами и продолжал, как бы размышляя вслух:
— Леонид Алексеевич пишет: круглые ямы в торфяниках в долине и на Большом болоте — это кратеры, образованные осколками метеорита. Он хочет произвести еще магнитометрические замеры. Впрочем, последние могут ничего не дать, если метеорит был каменным, как многие. Следовательно, нужно производить раскопки, когда почва замерзнет. Это очень трудоемкая работа. Надо много рабочих, шанцевый инструмент. Вероятно, несмотря на мерзлоту, там есть обильные подпочвенные воды. Следовательно, нужны краны и насосы...
