голоса.
— Так и быть, жалую вам свою руку от кончиков пальцев до локтя. Но не вздумайте подыматься выше!
— Угу…
— О-о… о чем я?.. Ах, да! Когда мы с моей гувернанткой изучали правописание, она диктовала мне письма из романа Лакло «Опасные связи». Моя неокрепшая душа металась между мечтами о чистой, непорочной любви и навязываемой мне непристойной картиной мира. До этой гадкой француженки меня воспитывала няня — крепостная бабушка. Бывало, мы говорили с ней все ночи напролет. О цветочках, о бабочках, о принце, который однажды постучит в мое окошко и увезет меня далеко — далеко в тридесятое царство. Если во дворе Тузик залезал на Моську и я с возмущением вопрошала нянюшку, что сие означает, она успокаивала меня, отвечая, что он оперся на нее из любопытства, чтобы посмотреть, что делается по ту сторону забора. После этого нянюшка выбегала во двор с веником и прогоняла обоих долой с моих глаз. И я много лет оставалась в неведении. Пока гувернантка не просветила меня, что на самом деле интересовало Тузика. О-о, как я возненавидела тогда бедного пса! И сама стала гоняться за ним с отцовской саблей. Так, кстати, я научилась обращаться с холодным оружием…
— Вы настоящая гусарка, — пробормотал Ржевский, целуя ее в плечо.
Разгоряченная воспоминаниями девушка все говорила, говорила, говорила и не могла остановиться.
— Я чувствовала, я знала, что эти французские уроки закончатся чем — то ужасным. И вот однажды, когда гувернантка преподавала мне географию… похождений Казановы, представьте, она залезла мне под платье!.. Поручик!! Вы — то куда лезете?
— Простите, сударыня, вы столь живо описуете, что я, кажется, увлекся.
— Увлекайтесь, но… не так быстро, — молвила девушка, с рассеянной улыбкой следя за порхающими вокруг бабочками. — Господи, что я говорю…
— Вы сказали, что гувернантка полезла к вам под платье. Она, наверно, хотела проверить, мокрые ли у вас штанишки?
— Ай, щекотно!.. Нет, она хотела совсем иного.
— Чего же?
— А-а… того, что каждый бобик хочет от жучки.
— Она хотела вам впендюрить?!
— Поручик! Как вам не стыдно! Неужели в вашем лексиконе не нашлось более благозвучного слова?
— Право же, сударыня, остальные еще хуже.
— Могли бы сказать иносказательно, на языке Эзопа.
— Чья, простите, зопа?
— О господи! Эзоп — был такой баснописец в Древней Греции. Он бы на вашем месте спросил, например, так: «гувернантка хотела угостить вас петушком?»
— Каким еще петушком?
— Ну-у, есть такой леденец на палочке, в виде петушка. Вы что, никогда не пробовали в детстве?
— Конечно, пробовал. Но у вас бы все платье от этого леденца слиплось!
— При чем тут в конце концов леденцы, поручик?! — голос девушки сорвался. — Моя гувернантка хотела мне впендюрить!
— Но позвольте… впендюрить леденец? Вот дура!
— О чем вы говорите?! Это был переодетый мужчина!!
— Ну да?! — раскрыл рот поручик. — Каков хитрец! И он вас…
— Что вы! Я подняла такой крик, что переполошила весь дом. Потом я не помня себя носилась по усадьбе, пока меня не поймали на скотном дворе. Целую неделю я пролежала в горячке.
— Бедняжка… — проговорил Ржевский, расшнуровывая зубами верх ее корсета. — А-афррр… А что француз?
— Ах! что? ах француз… Он убежал.
— Какой прыткий!
— У-у, да… Потом я узнала, что он прежде меня уже успел соблазнить двух своих воспитанниц из соседних губерний. Должно быть, они оказались более способными ученицами.
— Никогда не поздно наверстать упущенное, — заметил Ржевский, выпуская на свет ее маленькие груди.
— Ой! С тех пор… ой! я поклялась, что, если случится война с Наполеоном, я выступлю против него и отомщу за свое поруганное детство — о — о.
— Но позвольте, голубушка, вас даже не изнасиловали.
— Со мной обошлись гораздо хуже, поручик! Я стала бояться женщин, говорящих по — французски.
— Но почему? — удивился Ржевский, сочувственно целуя ее трепещущую грудь.
— Мне… мне… в каждой видится переодетый француз! Я ни разу не выезжала в свет, не бывала на балах… ах!
— Неужели вам не хотелось танцевать?
— Хххотелось, еще как, поручик! Беда в том, что светские дамы все говорят по — французски. Пока хоть один француз будет топтать русскую землю, моей душе не обрести покоя… а — а — а…
Ржевский, встав на одно на колено, простер к ней руки, которые сами собой вдруг оказались у нее под платьем.
— Моя любезная богиня, — с жаром произнес он, — я не светская дама и тем паче не француз. Вам незачем меня бояться!
— Ай! яй! я вас и не боюсь.
— Позвольте мне стать вашим бобиком.
— Тузиком, — прошептала Агнеса, закатывая глаза. — О-о, мой милый поручик, неужели найдется на белом свете девушка, способная перед вами устоять!
Ржевский поднялся.
— Доселе я знал лишь одну такую девушку, — сказал он, приближая свои усы к ее приоткрытым губам. — И полюбил ее, как никого прежде не любил. Мое чувство огромно, как… м-м… поверьте, оно такое большое… Позвольте постелить вам ментик, голубушка.
— Ах, делайте, что хотите, — промурлыкала Агнеса Харитоновна и, закрыв глаза, подставила ему свои уста.
Пока длился этот поцелуй, поручик Ржевский успел сделать очень многое. Не разжимая объятий, он отцепил от бедра саблю, скинул с плеча на траву гусарский ментик, расправил его мыском сапога, уложил на него Агнесу и сам лег сверху.
Все это поручик проделал столь искусно, что в первое мгновение девушке почудилось, что она оказалась на пуховой перине.
Но вскоре молодая дворянка всем своим телом, всем своим естеством ощутила, что лежит она все — таки на земле, — и земля поката, и земля вращается, увлекая за собой в безумную круговерть это бескрайнее небо с разлетающимися во все стороны облаками, и эти бесконечные деревья, под шум листвы танцующие вальс.
Девять подвод французских фуражиров с награбленными по деревням утварью и сеном медленно тянулись через лес. Обоз сопровождал полуэскадрон драгун.
Впереди верхом ехали двое — молодой круглолицый лейтенант и средних лет капитан.
— Вы так хорошо изъяснялись по — русски, Мишель, — говорил капитан. — Крестьяне вас даже зауважали.
— Вам показалось, Андрэ. Будь их воля, они бы нас разорвали на кусочки. Я хорошо знаю этот народ. Все — таки пять лет провел в России.
— Немалый срок. И чем вы здесь занимались?
— Учил дворянских детей.
— Ну и как?
— Способные у них детки. С первой ученицей у меня вышла курьезная история. Я пришел наниматься к ее отцу. Но оказалось, что он хочет только гувернантку. Хорошо, говорю, у меня как раз есть сестра — близнец. А надо заметить, в юности я переиграл в домашнем
