исследования. Гриву я приметил ещё в девяностые. Он был из тех нуворишей, которые повылезали на волне пресловутой рыночной экономики. Достаточно наглый, дерзкий, но, как мне показалось, с перспективой использования в моих целях. Это я подсказал ему заняться фармацевтическим бизнесом. Тогда, конечно, он не знал меня как профессора Стропалецкого. Долго имея дело с артистами, я хорошо научился менять облик. Я следил за его успехами, изредка появляясь в его окружении, чтобы подтолкнуть в нужную сторону, а когда Грива дорос до подходящего масштаба, предложил ему разработку препарата для продления жизни. Конечно, он клюнул. Но я недооценил его. Все эти годы он тайно копировал мои материалы. Хорошо, что у меня хватило ума не выдать ему всех найденных мной аргов. Тебя, в том числе. Все эти годы, я оберегал вас. Вы мой незаменимый запас.
— Вы используете нас как консервы, — с презрением высказалась Лика. — Это мерзко.
— Я ваша единственная надежда на спасение, девочка.
— Подождите, — Матвей потёр лоб рукой. — Если вы самый обычный человек, то как вы доказали этому, как его Гриве, что вы этот… как его, арг? Он уверял, что вы демонстрировали ему свои способности перевоплощаться?
— Знаете, в длинной жизни, безусловно, есть свои преимущества. Побывав на семинаре по гипнозу, я решил изучить этот полезный навык: ведь не каждый готов к откровенности с малознакомым человеком. Надо сказать, что учителем моим был Милтон Эриксон [1], один из самых выдающихся гипнотерапевтов. Так что Грива увидел то, что хотел увидеть, а я получил ресурсы для своих исследований.
От полученной информации голова у Лики почти взрывалась. Ей очень хотелось поговорить с Матвеем наедине и всё обсудить. Для того она даже решилась дать Стропалецкому то, что он так хотел: свою кровь. Тот взял, и правда, немного. И тут же убежал в лабораторию. Они с Матвеем остались одни.
Лика чувствовала себя вывернутой наизнанку. Ещё недавно она хоть и понимала, что с ней то-то не так, но чисто по-детски в глубине души надеялась, что это не страшно, это пройдёт. Как насморк. Теперь же, после рассказа профессора, когда выяснилось, что, во-первых, она не одна такая, а во-вторых, это неисправимо, ей стало по-настоящему страшно. «Генная мутация», как сказал Сропалецкий. Мутация… Она зябко передёрнула плечами. И вроде она всё та же: две руки, две ноги… но в венах её и артериях бежит кровь с этим мерзким арггеном, ради которого её готовы разделать на куски, словно корову или свинью.
— Не думаю, что мы можем ему доверять, — высказался Матвей, словно не замечая её подавленного настроения. — Стропалецкий, на мой взгляд, просто удачный мистификатор. Как-то не верится, что ему на самом деле больше ста лет.
— А в то, что я мутант, тебе верится? — шмыгнула она носом.
В ответ он положил руки ей на плечи и посмотрел прямо в глаза.
— Ты самый красивый мутант на свете.
— Ты не понимаешь, — сбросила она его руки. — Одно дело, когда человек, к примеру, умеет шевелить ушами, другое, если у него за ушами жабры. Это мерзко.
— Разве? — Матвей улыбнулся. — Даже если у тебя отрастут хвост и плавники, я…
Появление профессора не дало ему закончить фразу. Тот внимательно окинул их взглядом.
— Вижу, вы не очень поверили в мой рассказ. Да, я бы тоже сомневался на вашем месте. Но факт есть факт: мне сто шестьдесят семь лет. — Он провёл рукой по лысой голове, словно проверяя отсутствие волос. — Я ровесник Владимира Ильича [2].
Лика посмотрела на Матвея и пожала плечами. Стропалецкий улыбнулся, но не стал ничего объяснять. Хотя Лике показалось, что Матвей понял, о чём речь.
— Я понимаю, вам трудно принять этот факт, — продолжил профессор. — Мне и самому долгое время не верилось, что живу так долго. После того как погиб бедный Джованни, я был сам не свой. Пришлось срочно бежать, бросить все свои колбы, реторты и пробирки. В который раз я терял всё. Сложил в саквояж только самое ценное — последние образцы крови Джованни и свои записи — и покинул цирк ночью. Пешком дошёл до соседнего городка, где нанял экипаж. Я стремился в Рим, чтобы затеряться в большом городе. Но кровь, конечно, не выдержала бы такого длительного путешествия. Всё было кончено.
В отчаянии я решился на страшное: ввёл себе кровь Джованни. Почему-то казалось, что такая смерть будет достойным завершением моей бесславной жизни, полной гордыни и ереси. Да, я впал в грех гордыни — возомнил себя равным творцу, хотел изменить человеческую природу. Серебряная кровь разлилась по моим венам, и вскоре меня охватил адский жар. Я медленно умирал и радовался этому. Два дня я сгорал в лихорадке, а на третий проснулся здоровым, бодрым и выглядящим на десять, а то и двадцать лет моложе. На тот момент мне был пятьдесят один год. Лысина, одышка и близорукость. Утром того дня из зеркала на меня взглянул тридцатипятилетний на вид мужчина с несколько усталым лицом сероватого оттенка и со всеми своими утерянными ранее волосами. Тогда я ещё не знал, что цвет кожи останется со мной навсегда. Но что это могло значить, если сердце в груди стучало как когда-то в молодости, без перебоев, — Стропалецкий провёл рукой по гладко выбритой голове. — Но я вижу на ваших лицах глубокое сомнение, молодые люди. Вы не верите мне?
Матвей еле заметно дёрнул щекой.
— Как вы оказались возле дома Гривцова? Словно знали, что мы там будем.
— Вы активировали «Asylum». Я получил сигнал и поспешил на Каменный остров. Как оказалось, не зря.
— А что такое этот «Asylum»?
— Странно, что ты не знаешь, — Стропалецкий удивился. — «Asylum» или «Убежище» создано для защиты аргов, как вы могли догадаться. Своего рода «Подземная железная дорога».
Лика переглянулась с Матвеем. Это то, о чём шла речь в письме Дэна? Она уже открыла рот, но Матвей под столом сжал её руку.
— Вы имеет в виду аболиционистское движение [3] в Америке? — Профессор кивнул с довольным видом. Матвей пояснил специально для Лики: — Во времена рабства в Америке существовали люди, которые помогали рабам бежать, прятали, перевозили. Была целая цепочка тайных явок и мест, где беглец мог получить помощь.
Лика почувствовала раздражение. Матвей что, гордится своей начитанностью? Ну, Лика тоже что-то об этом слышала, кажется, в школе как-то проходили. Но невозможно же помнить всё. Она тоже умеет щеголять умными словами.
— Приятно видеть, что молодёжь ныне столь образована, — похвалил Стропалецкий, явно желая подольститься. — Однако уже
