Приблизившись к Давыдову, он взял его обеими руками за плечи и развернул к свету. Давыдов сделал движение, чтобы поцеловать фельдмаршала в щеку, но Кутузов заслонился рукой.
— Погоди, голубчик, я не за тем… Где я мог тебя раньше видеть? — спросил он, приглядываясь. — Твое лицо мне как — будто знакомо.
— Вы изволили запамятовать, я тот самый поэт — гусар, которого ваша светлость, будучи питерским военным губернатором, журили за сатиры и разные юношеские залеты воображения.
— Вот оно что! — нахмурился Кутузов, отпуская его. — Залеты воображения, говоришь? Помню, помню я твои басенки. На войне, голубчик, шалить не годится. Война — это тебе не хухры — мухры, это дело серьезное.
Давыдов повернулся с расстроенным лицом к Ржевскому.
«Выручай!» — молили его глаза.
— Светлейший князь, — бойко начал поручик, — имею честь передать вам низкий поклон и привет от Анастасии Сергеевны.
Кутузов, испуганно разинув рот, рухнул в кресло.
— Она просила напомнить вам о… — продолжал Ржевский.
Фельдмаршал, не закрывая рта, замахал на поручика руками.
Ржевский умолк.
Кутузов оправил ворот мундира, шумно выдохнув из себя воздух.
— Фу — фу — фу…
Ржевский почесал в затылке.
— Ваша светлость, я только…
Кутузов быстро перебил его:
— Молчи! Молчи, голубчик! — И посмотрел на Давыдова. — Э-э, Денис Васильевич, оставьте — ка нас на минуточку.
Когда Давыдов вышел, в комнате наступила вязкая тишина. Полулежа в кресле, Кутузов неотрывно смотрел на стоявшего перед ним поручика и беззвучно шевелил губами.
— Ну, — наконец выдавил из себя фельдмаршал, — что Анастасьюшка? Как она?
— Здорова, ваша светлость.
— Слава богу… слава богу…
— Только вот…
— Что?
— Живот…
— Какой живот?! — охнул Кутузов.
— У ней который. Растет как на дрожжах!
Поручик смолк, увидев, как по щеке фельдмаршала покатилась слеза.
— Ох, порадовал старика, — задрожал подбородком Кутузов. — Стало быть, и впрямь есть еще порох в пороховницах! Ну — ка иди, иди сюда.
Он подставил Ржевскому щеку. Но едва поручик успел, наклонившись, сложить губы дудочкой, фельдмаршал остановил его, ухватив за ухо:
— Ты кто по чину будешь?
— Поручик, ваша светлость.
— Ага, обер — офицер. Тогда ниже бери.
Кутузов приподнял голову, и Ржевский поцеловал его в жирную дряблую шею. Кутузов тоже обнял его и поцеловал.
— А теперь говори, где ты ее видел? — спросил фельдмаршал, вытирая кулаком слезы.
— В Москве, ваша светлость. В начале июня имел счастье познакомиться на балу у Коневских. Прелестная барышня!
— Да-а, хороша. А ты… ты ее того… не того, а? Знаю я вас, гусар.
— Никак нет-с!
— А скажи по чести, небось, хотелось? — хитро прищурился Кутузов, дергая поручика за ментик. — Ведь хотелось, а?
— С брюхатой вроде как не с руки, ваша светлость.
— Молодец, голубчик! — Умное, доброе и вместе с тем тонко — насмешливое выражение засветилось на пухлом лице Кутузова. — Dans le doute, mon cher, abstiens toi, — выговорил он с расстановкой.
— Чего, пардон? — не понял Ржевский смысла фразы.
— В сомнении, мой милый, воздерживайся. Говоря по — русски, не зная броду не суйся в воду. Ты кому — нибудь про нас с Анастасьюшкой уже растрепал?
— Никак нет, ваша светлость.
— Хорошо. Ну и довольно об этом. Поди, позови мне своего командира.
Поручик открыл дверь, впустив в комнату озабоченного Давыдова.
— Сколько, ты говоришь, тебе казаков нужно? — спросил его Кутузов.
— Тысячу, ваша светлость.
— Даю тебе для пробы на оное предприятие пятьдесят.
— Ну хотя бы пятьсот! — взмолился Давыдов.
Кутузов пожевал губами, прикинув что — то в уме.
— Восемьдесят, так уж и быть, дам.
— Ваша светлость, ну хоть сотню!
Фельдмаршал насупился, неодобрительно глядя на Давыдова.
— А еще Анастасия Сергеевна велела передать вашей светлости, — произнес Ржевский, — что она никогда не забудет, как ее…
— Так и быть! — перебил Кутузов, хлопнув в ладоши. — Сто гусар и восемьдесят казаков.
По — отечески приобняв гусар за плечи, он быстро выпроводил обоих за дверь.
— Ступайте, голубчики, воюйте. Благославляю вас на ратные подвиги!
Во дворе они столкнулись с Андреем Болконским, который важно прогуливался взад — вперед. Его штаны давно подсохли, и грязь на них была уже не так заметна.
— Как светлейший? — спросил он.
— Здоров, слава богу, — весело отозвался Давыдов. — И в превосходном настроении.
Нащупав во рту последние песчинки, князь Андрей негромко сплюнул и взбежал на крыльцо.
— Да-а, — протянул Ржевский, оседлав своего коня, — сколько барышень за свою жизнь перецеловал, а фельдмаршала целовать не приходилось.
— Вот и твоя мечта сбылась, братец. А кстати, чем ты так напугал светлейшего? Чего никогда не забудет Анастасия Сергеевна?
— Как жена Кутузова угощала ее вишневым вареньем.
— Ай, Ржевский, ай да плут!
Посмеиваясь, гусары тронулись в обратный путь.
Барклай де Толли с приездом Кутузова чувствовал себя не в своей тарелке. Будущее его военной карьеры теперь целиком зависело от воли главнокомандующего. Впору было гадать на ромашке: «любит — не любит, плюнет — поцелует».
Не желая полагаться на волю слепого случая, Барклай решил во что бы то ни стало добиться разговора с Кутузовым и, после осмотра позиций, пригласил его отобедать с глазу на глаз.
Фельдмаршал охотно согласился и прибыл к нему под вечер вместе со всем цветом российского командования. Даже князь Багратион не погнушался заявиться к Барклаю в гости.
Увидев на своем крыльце целую толпу нахлебников, Барклай внутренне содрогнулся. Но не подал виду: все равно обеденный стол не мог похвастаться особой роскошью вроде стерляди под винным соусом, разносолов и экзотических фруктов. Разнообразие блюд заключалось разве что в величине тарелок и калибре картофелин, сваренных в мундире.
— Да-а, — протянул Кутузов, оглядев угощение. — Неурожайное нынче выдалось лето.
Барклай не нашелся что ответить. По природе своей он был неприхотлив, порой не брезгуя и солдатским котлом. Но козырять этим перед лицом великого полководца ему было неловко.
Кутузов, кряхтя, опустился на стул. Опередив Беннигсена, Багратион быстро занял место по правую руку фельдмаршала. Беннигсен, любимчик Александра I, неутомимый интриган и сплетник, капризно поджав губы, пристроился слева.
Наконец, все генералы расселись.
Повертев в руке вилку, Кутузов открыл рот, и разговоры за столом тут же стихли. Стало слышно, как под потолком жужжит муха.
— Приятного аппетита, господа, — сказал Кутузов, продолжая придирчиво разглядывать свою вилку. — Помню, в прошлом столетии это было, адмирал Чичагов привез на турецкий фронт в Яссы пять подвод с дорогими сервизами и столовыми приборами. Отменная роспись, чудесные узоры… С таких тарелок есть — все равно что из ладоней любимой барышни. Нда-с… А я, — Кутузов беззвучно засмеялся, — я ему тогда за чаем блюдце разбил. Нарочно! Хотел посмотреть, что он на это скажет. Так он и
