нежных пальцев разгоняли по его венам жар.
— Предлагал развестись, — заключила она без единой вопросительной нотки. — Что ж… логичный совет от разведённого трижды.
В других обстоятельствах его эта фраза наверняка позабавила бы. Но сейчас… сейчас всё было слишком серьёзно.
— Я его совета по этому поводу не просил. В этих вопросах мне советчики не нужны.
Их взгляды встретились — пристальные, напряжённые.
Её ресницы дрогнули, будто она хотела, но боялась моргнуть:
— Почему… почему ты так в этом уверен?
— Странный вопрос, — я заметила, как он сглотнул, когда мои пальцы неосторожно прошлись по его запястью. — Свои шишки я предпочитаю набивать сам. Мне для этого необязательно у неудачников в браке консультироваться.
Я взяла чистый ватный диск, чтобы стереть только что замеченные следы крови с ребра его ладони.
— Мне жаль.
— Чего именно? — он спрашивал без подозрительности, без злости. Мне казалось, я уже порядком отвыкла слышать в его интонациях искренний интерес и не выискивать там ничего иного.
— Жаль, что ты из-за этого с другом поссорился. Мне это всегда удавалось сложнее всего.
— Во-первых, на черта мне такой друг, который лезет со своими бесценными советами туда, куда его лезть никто не просил. А во-вторых, — его пальцы дрогнули, когда я провела по коже смоченным антисептиком диском, — что именно тебе удавалось сложнее?
Ну да, конечно. Этого он тоже не знал. Откуда ему было всё это знать. Я подобным с Германом не делилась. Не хотела вешать на него ещё и эти переживания. Обычно и других с головой хватало.
— Оказываться причиной, по которой ты ссоришься с близкими. С друзьями. С самыми родными тебе людьми.
Я буквально вынуждала себя произносить эти слова. Почему-то сейчас это казалось особенно важным — не молчать, раз уж представился случай открыто поговорить по душам. Нам ведь только казалось, что мы друг с другом были честны, но вся эта история после корпоратива доказывала если и не обратное, то нечто очень отличное от наших с Германом представлений.
— И ты всё это время молчала, — хрипло отозвался он, не спуская глаз с моих рук.
— Думала, может, ты и сам это понимал.
В образовавшейся паузе я сообразила, как двузначно прозвучали мои слова.
— Только не подумай, что я обвиняю тебя в чёрствости и неумении догадаться. Дело не в этом.
— Если бы и обвинила, я обиды бы не держал.
Вот как?.. Неожиданно от него слышать признания подобного рода.
— Извини, но… не верится, — вырвалось у меня.
— Объяснимо.
Я поймала себя на абсурдной мысли, что мне становилось по-настоящему неуютно от такой сговорчивости мужа. Мы ведь по-прежнему ничего в наших отношениях не прояснили. Откуда в нём столько готовности к конструктивному диалогу?
— Мне… очень непривычно, когда ты вот так во всём со мной соглашаешься, — прошептала я. — Что-то успело произойти?
Герман ответил не сразу. Повернул руку ладонью вверх и успел перехватить мои пальцы.
Я невольно задержала дыхание.
— Я уже понял, что мы с тобой всё это время были не особенно-то честны друг с другом. Счастливы, может быть, но не честны.
Он будто читал мои мысли, и это автоматом выводило наш незапланированный диалог по душам на какой-то новый, до сих пор недоступный нам уровень.
— Видимо, так и есть… Но я только сейчас это осознала. Только сейчас поняла.
Его большой палец лёг в центр моей ладони, описал крохотный полукруг, и я невольно втянула в себя воздух. Оставалось только надеяться, что муж не уловил мою неожиданную реакцию.
Сил и воли на то, чтобы отстраниться или хотя бы выдернуть из его хватки ладонь, у меня не хватало. Возможно, я этого даже и не хотела, втайне от себя ожидая, что он повторит…
Даже не представляла, что кожа там могла быть настолько чувствительной к чужому прикосновению. Или это просто сейчас всё ощущалось слишком ярко, слишком отчётливо.
— Тогда мне тоже жаль, — глухо отозвался он, не поднимая головы. — Мне жаль, что мы так много друг от друга скрывали.
Скрывали…
Моё сердце невольно сжалось от этих слов.
В воспоминаниях тут же всплыла хищно скалящаяся Марина. И все её слова — горькие, страшные, ядовитые.
Он об этом хотел поговорить?
Наконец-то во всём признаться? Подтвердить слова Игнатьевой — своей давней подруги, бывшей девушки и… нынешней любовницы?
Раз уж у нас вечер таких неожиданных откровений, то самое время действительно расставить всё по местам.
Может, ещё и поэтому он был так сговорчив.
Сердце забилось быстрее.
Ну конечно. Это всё потому что он, должно быть, для себя всё решил. Пришёл к собственным окончательным выводам, примирился с действительностью и готов двинуться дальше.
А для этого необходимо покончить со всем нынешним, расставить все точки над «i», отпустить проработанную ситуацию, или как там принято изъясняться на приёмах у современных психологов…
И я с ужасом осознала, что не готова это услышать.
Должна буду, но не готова.
Гроза больше не пугала зарницами и отдалённым громом за горизонтом, она неслась на меня с ужасающей скоростью. Гроза, после которой ничего не останется, только собирать себя по кускам и двигаться дальше.
— Видимо, — протолкнула я, пытаясь прочистить пересохшее горло, — видимо, самое время поговорить о том, что скрывалось.
Я будто в пропасть добровольно шагала. И знала же, что за обрывом только страшный полёт вниз, на самые камни, а шаг замедлить уже не могла.
— Видимо, — отозвался Герман. — Видимо, самое время. И я хочу, чтобы ты была со мной совершенно честна.
Я?
А при чём же здесь моя честность?..
Но я не стала задавать никаких вопросов.
— Герман, я всегда с тобой честна. Вот только какой в моей честности толк, если ты всё равно мне не веришь?
— Честность и нечестность может принимать разные формы. Досадно, что мне пришлось пройти через настоящий ад, чтобы окончательно это понять.
А вот я до сих пор не понимала.
— Извини, но не уверена, что мне тут хоть что-нибудь ясно.
— Нечестность — это необязательно ложь. Это ещё и отказ говорить правду.
Внутри меня что-то тоненько тренькнуло, будто его слова невольно задели потайную струну.
Да, я ему не врала, но и всей правды не говорила. Это касалось и корпоратива, и недавних событий. Тут он был полностью прав. Но и молчала ведь я совсем не потому, что мне это нравилось. Я же ему говорила, почему не всегда готова открыться.
Его крутой нрав, может, и не железное оправдание, но и всю вину
