же… ты одевался…
— Переодевался. Так будет точнее. Лиля, вспомни. Шёл дождь. Начался за городом, а потом и в городе. Я по дороге выходил из авто. Зонт я с собой не прихватил. Вымок. Прежде чем ты вошла, я велел Марине одеться, сам отправился в гардеробную. А когда оттуда вышел, на пороге стояла ты. И я… растерялся.
Правда, слово «растерянность» очень слабо передавало его тогдашнее состояние. Да он едва не поседел, увидев жену на пороге. Но до признания того, что он откровенно запаниковал, ему ещё предстояло, наверное, дорасти.
И… это было странно. Чуждо и непривычно. Вот так раскладывать всё о полочкам, объяснять.
И признаваться.
Лиля застыла в его руках, видимо, пытаясь переварить всё только что услышанное. Но не протестовала, не вырывалась и не кричала, что не верит ни единому его слову. Уже одно это можно было считать победой.
— Господи… — пробормотала она наконец. — Почему ты сразу мне всё не рассказал? Почему молчал?
Он пытался сообразить, как признаться ей в том, что сделал это намеренно. Но не пришлось. Светлые глаза расширились, а губы округлились в беззвучном «О-о-о-о».
— Лиля…
— Ты ведь… ту ведь уже тогда меня подозревал. В отместку решил не объясняться. Хотел, чтобы я пострадала? Чтобы… чтобы мне было так же больно?
— Мне вообще ничего не пришлось бы тебе объяснять, если бы ты там не появилась. Я бы выгнал её из постели, забрал у неё ключи, и вопрос был бы исчерпан.
Он это, впрочем, и сделал, но только с одной большой разницей — Лиля всё видела и успела прийти к собственным выводам.
— Как ты там вообще оказалась — вот чего я до сих пор понять не могу.
Она неожиданно усмехнулась и покачала головой:
— Она сбросила мне твоё сообщение. Голосовое. Анонимно, конечно, но теперь понятно, что больше и некому. Оно звучало… — она покусала губу, — скажем так, ты очень неудачно его сформулировал.
Она полезла в карман своего халата, достала телефон, порылась в записях. Нажала на Play.
«Я уже в Москве. Будь готова. Встречаемся у меня на квартире часа через два».
Герман невольно поморщился. Засаднило куда сильнее, чем его оцарапанные костяшки.
Твою мать… Он никогда и не подумал бы его переслушать.
Но сейчас, вырванное из контекста, это сообщение звучало ему приговором.
Лиля отложила телефон на подлокотник дивана, тихонько вздохнула и украдкой отёрла щёку.
— Герман, мне очень сложно, — хрипло прошептала она, глядя в пол. — Очень сложно решить, где здесь правда. С одной стороны, эта запись и всё, что я видела. С другой, твои объяснения.
После паузы она всё-таки подняла на него взгляд:
— Скажи, почему я должна отбросить сомнения? Почему я должна поверить не своим глазам и ушам, а тебе?
Почему?
Хороший вопрос.
Действительно, с чего бы ей сейчас ему доверять? Тем более что в плохое автоматически верится куда легче, куда охотнее.
— Я не настаиваю на том, чтобы ты верила. Понимаю, что доказать ничего не могу.
Лиля молчала, и только судорожно сцепленные пальцы лежавших на коленях рук выдавали неимоверное напряжение.
— Если бы у меня появилась такая возможность, я бы за волосы её сюда притащил и вынудил рассказать тебе правду. Но представь себе, Марина куда-то исчезла.
Лиля подняла на него взгляд, заморгала.
— То есть как это… исчезла?
Он выдохнул и привалился боком к спинке дивана, позволяя себя хоть немного расслабиться. По крайней мере, Лиля по-прежнему готова была его слушать.
— Сам пытаюсь понять. На работу сегодня не вышла. На звонки не отвечает. Её никто не видел. Мои люди ищут её и…
Он осёкся. В его планы не входило посвящать жену в свои активности по поиску всех виновных. Это наверняка её сильно расстроит, и она опять начнёт подозревать его в каких-нибудь зверствах. А как убедить её в своей вменяемости, он пока точно не знал.
— …и пока тишина, — выкрутился он, надеясь, что она не примется за расспросы.
— Это всё очень странно, — пробормотала Лиля. — В последнее время все куда-то вдруг пропадают…
Она точно говорила об Алексееве. Само собой, сложно было бы не заметить его отсутствия, учитывая то, как часто он отирался в их магазине до того чёртова корпоратива.
— Я не собираюсь склонять тебя к выгодным мне выводам, — он следил, как она сменила позу, чуть придвинувшись к нему, но вряд ли отдавала себя в этом отчёт.
Недостаточно туго затянутый пояс сделал своё коварное дело — и вырез халата сделался шире, позволяя понять, что под халатом на ней ничего не было.
Он только сейчас внимательнее пригляделся, сообразив, что она, кажется, не успела досушить волосы, собранные в небрежный пучок на затылке. Видимо, он помешал, явившись домой в таком непритязательном виде.
Герман попытался отвести взгляд от кожи, соблазнительно розовевшей в вырезе халата.
Сейчас совершенно не время давать волю своему воображению.
Слишком многое на кону. На кону их общее будущее.
А оно у них может быть только общим. Без неё никакого будущего нет и быть просто не может.
— Выходит, она исчезла сразу после того, как… со мной говорила.
Её слова всё же заставили его ненадолго переключиться.
Герман потёр тяжёлые веки, честно пытаясь сосредоточиться.
— Выходит. В тот день я с ней не пересекался. Я не заезжал в головной офис.
— Ты пытался выяснить, куда она могла запропаститься?
Интересно поставлен вопрос.
— Конечно, пытался. Кругом — тишина.
Он бросил на неё короткий взгляд:
— Только не говори, что её исчезновение тебя огорчает.
Лиля не успела ответить. Он дотронулся до её предплечья, легонько потянул на себя, чтобы дать ей возможность решить. Чтобы это не чувствовалось как принуждение.
Она не сопротивлялась. Только взглянула на него с удивлением.
— Я хотел бы, чтобы ты мне рассказала.
— О чём? — её голос опустился едва не до шёпота.
— О том, что она тебе наговорила. Я ведь её всё равно разыщу. Ты же знаешь, что разыщу. И я хочу знать, каким суровым должно быть её наказание.
Родные глаза широко распахнулись. В них плескалось искреннее неверие.
— Лиля, мне ведь сейчас даже не особенно важно, веришь ты мне или нет. Мне важно знать правду, чтобы действовать адекватно.
— И… ты мне поверишь?
Он вдруг подумал обо всём, что успел узнать за всё это время. Сколько странностей, нестыковок и глупостей с тех пор подметил за собой и за другими. И сколько всех этих огрехов относилось к ней. Нисколько. Ничего в его коротком расследовании не указывало на жену, кроме
