бы.
Сон окончательно покинул меня, когда внизу под окнами заурчал двигатель автомобиля. Благодаря приоткрытой фрамуге одного из окон я отчётливо его слышала — Герман отправился по каким-то лишь ему известным делам.
Я выползла из постели, приказывая себе не думать о том, куда он так неожиданно сорвался.
Хватит с меня теорий и догадок. Ни к чему хорошему эти мозговые штурмы меня пока не приводили.
Вернётся — и я всё у него расспрошу.
Вчера мы говорили открыто. Вчера мой муж доказал, что может и, главное, хочет говорить начистоту. Что я для него не пустое место, не бессловесная собственность. Он в конце концов своему близкому другу по лицу съездил из-за меня.
Ведь это о чём-то да должно говорить!
И у меня получилось на какое-то время убедить себя в том, что не всё потеряно.
Ровно до того момента, когда я села завтракать и у меня зазвонил телефон.
Сердце подпрыгнуло, я решила, что это супруг.
Но ошиблась.
На экране высветилось «Надежда Георгиевна».
Мать Германа.
Что могло понадобиться свекрови в такую рань от меня?
Может, просто не брать трубку…
Я смотрела на экран телефона, как завороженная, отчётливо ощущая растущий внутри протест. Всё во мне противилось будущему телефонному разговору.
Свекровь меня не приняла. И вежливо, но чётко дала понять, что никогда не примет. Как и вся семья моего мужа. За исключением, разве что, его младшего брата Артура. Он во всём старался поддержать брата и ко мне всегда относился доброжелательно.
Я неторопливо взяла телефон в руки в надежде, что просто не успею снять трубку.
Напрасно. Он продолжал звонить.
— Слушаю.
— Лиля?
Интересно, а кого ещё она ожидала услышать?
— Доброе утро, Надежда Георгиевна.
— Доброе утро.
Голос у моей свекрови звучал до странности доброжелательно. И не припомню, когда она вообще со мной общалась без своей обычной отстранённости и холодности.
— Извини если вдруг отвлекаю. Ты ведь ещё не на работе?
Я невольно подняла взгляд на часы, тикавшие в антикварном серванте.
— Ещё нет. Собираюсь.
— Я, знаешь, собиралась всё это время тебе позвонить, но не решалась. А тут… тут кое-что произошло, и я подумала, что самое время.
Внутри будто ледяной ком заворочался — тяжёлый и скользкий.
Что могло произойти? И неужели это как-то связано со спешным отъездом Германа?
С тех пор уже несколько часов миновало, а я всё ждала, что он сам позвонит и хоть что-нибудь мне расскажет.
Набирать его номер и слышать в ответ долгие гудки… сейчас это было выше моих сил. Или я просто панически боялась рушить ещё слишком яркие воспоминания от минувшей ночи.
— Я вас слушаю, Надежда Георгиевна.
Свекровь заговорила не сразу, будто с силами собиралась. Что, впрочем, на неё не сильно похоже. Она была женщиной сильной и очень в себе уверенной. Вывести её из равновесия или как-то поколебать было задачей совсем не из лёгких.
— Мне не слишком-то много известно о том, что у вас там с Германом происходит…
— Вы позвонили, чтобы у меня это узнать?
— Мы же можем говорить начистоту?
— Безусловно, — мои пальцы на скатерти конвульсивно дёрнулись. — За это я была бы очень вам благодарна.
Мою собеседницу такой поворот наверняка обрадовал — её голос окреп, и она уже вокруг да около не ходила.
— Замечательно. Тогда, я думаю, тебе прекрасно известно, что наша семья не особенно высокого мнения о вашем с Германом браке.
Удивительно, как мало меня сейчас волновало отношение к нашему браку моей родни по мужу.
— Вы постарались это ясно до меня донести. Вы меня никогда не одобряли.
— Ничего личного, Лиля. Это, я надеюсь, тебе тоже понятно.
Я не сдержалась и фыркнула.
— Надежда Георгиевна, вы это серьёзно? А что же это тогда, если не личное? Вы ведь не одобряете меня, конкретного человека.
Кажется, моё возражение её задело. Голос растерял все остатки вежливых интонаций.
— Я не одобряю тебя не как личность, а как представительницу не нашего круга. Надеюсь, теперь тебе стало понятнее. Ты не выгодна нам, не перспективна. Ты ему не подходишь. Кроме своего пока ещё молодого тела, тебе ему нечего предложить. Но и это пройдёт. Надеюсь, на этот счёт иллюзий ты не питаешь.
Я вспомнила, как подрагивали его горячие пальцы на моей коже. Прикрыла глаза и сглотнула. Да, конечно, это страсть, это плотское, но неужели же только оно?
Неужели причиной вчерашнего помешательства оказалось сугубо влечение? Может, в это и можно было поверить, будь мы незнакомцами. Но мы, чёрт возьми, женаты три года! Пока что женаты.
— Надежда Георгиевна, я совершенно не понимаю, что вы всем этим хотите сказать. Кроме того, что вам вдруг ни с того ни с сего захотелось позвонить мне, чтобы унизить.
— Я не ставила себе целью унизить тебя. Всего лишь сказать правду.
Какое чудовищное лицемерие.
— А почему вы решили, что мне нужна ваша правда?
— Потому что сейчас самый удобный момент его отпустить.
— Отпустить? — в горле у меня запершило. — Простите, не понимаю…
— Очевидно, что не понимаешь, раз вся эта канитель тянется так непростительно долго. Но разве и так непонятно, что вы только мучаете друг друга?
— Да вам-то откуда всё это знать? — моё терпение начинало сдавать, хоть я и поклялась себе, что не поддамся ни на какие провокации со стороны.
Но одно дело пообещать, и другое — сдержать обещание, когда на тебя вот так бессовестно давят.
— Оттуда, что я лучше знаю своего сына, чем ты — своего мужа, — спокойно отозвалась свекровь. — Оттуда, что сегодня он приезжал. Он был очень обеспокоен. Очень взволнован. Очень переживал.
Он ездил домой?.. В такую-то рань и безо всякого предупреждения его туда могло потянуть только очень важное дело…
Я ничего не могла поделать с собой — тут же принялась лихорадочно припоминать, выдавал ли сегодня утром его голос хоть какое-нибудь волнение.
Сейчас утренние воспоминания помнились чем-то туманным и отдалённым настолько, что я начинала всерьёз сомневаться в их стопроцентной правдивости.
Нет, я помнила — голос звучал собранно, серьёзно, по-деловому. Создалось впечатление, что Герман уехал, получив какую-то важную информацию…
— Переживал? О чём он мог переживать?
— О Марине. Ты ведь знаешь Марину, верно? Они с детства дружили. Встречались какое-то время. Вчера Марина не вышла на работу. Герман ищет её. А её родители дали понять, что планируется воссоединение.
Он ведь говорил, что хочет её найти. Что он уволил её. Что она всё подстроила…
— Лиля, сын сказал мне, что сегодня он всё для себя
