другой камень. Тот тоже отскочил. Пока никто не появился, Намахов скрылся.
А у себя во дворе пошел прямо в бомбоубежище, где жил Димон. Тот сидел за столом. С потолка на проводе свисала голая лампочка. Светила желтым, тускнела до оранжевого, снова вспыхивала. Димон жирно патлат и курчав, бородат, весь в коже, на запястьях клепанные напульсники, руки в перчатках без пальцев, а на пальцах здоровенные перстни с черепанами. Настоящий металлюга.
— Ну как делы? — спросил Намахов, и ударил ладонью в пятерню Димона.
— Манёхо-манёхо, — высоковато, чуток в нос ответил тот.
— Что слушаешь?
Димон вскочил, забил кулаками по столу:
— А! Кинчева давай! Давай Костю!
— Твой кумир приехал. Бесплатный концерт, только сегодня.
— Где?
Намахов назвал адрес последнего автосалона. Но уточнил:
— Если там не будет, зайти в соседний корпус.
— Пасиб!
История со Святым Макаром действительно закончилась тем, что он ушел в монастырь, а квартиру отписал Димону. Тот вселился и стал слушать музыку, а Намаховы стучали по батареям и кричали из окон:
— Сделай еще громче!
Как-то Димон сбежал вниз и стал колотить Намаховым в дверь. Открыла Аня. И закрыла. А потом открыл Сергей.
— Вы сбиваете меня с ритма! — возмутился Димон.
— Чем?
— Стучите по батареям! Мешает!
— Мы будем вести себя тише! — пообещала из комнаты Аня.
— Га-га-га! — в коридор выбежал Миша, бия по сковородке ополонником. Миша прыгал и корчил рожи. Димон обхватил голову руками:
— Вы сведете меня с ума!
И бросился вверх по лестнице. Сергей полз следом и высовывал язык, Аня шла и выделывала приемы каратэ, а Миша всё скакал да звенел.
На другой день, в выходной, когда Намаховы притаились дома под кроватями, кто-то с утра шуровал в парадном. Гудел лифт, по лестницам топали, отпирались двери, слышались голоса. К вечеру к Намаховым позвонили. Пришла учительница, Мария Тимофеевна. Седая, в спортивном костюме. Протянула Сергею бумагу. Тот принял, взглянул на фамилии и подписи.
— От имени интеллигенции нашего подъезда, — сказала Мария Тимофеевна, — Мне поручено передать вам эту коллективную просьбу. Мой бывший ученик, Дмитрий Малышев, был в школе на хорошем счету. Грамотный, усидчивый, он оставил в наших сердцах то теплое чувство, которое с годами не угасает, но разгорается всё больше и больше. Дима очень любит слушать музыку, он тонкий ее ценитель. Не каждому дано уловить…
— Короче! — Сергей выдвинув челюсть подался вперед. Учительница продолжала спокойно:
— Ваша семья — не просто возмутители спокойствия и нарушители тишины. Вы мешаете человеку питаться духовной пищей. Музыка, так же, как литература — это хлеб для ума и чувств. Из-за вас Димочка духовно голодает!
Она топнула ногой.
— Гони ее в шею! — крикнул из недр квартиры Миша. Аня принялась спускать унитаз и сдавленно звать на помощь.
— Видите, — сказал Сергей, — у меня там жену в сортир затягивает! Спешу!
И закрыл дверь. Мария Тимофеевна достала перочинный ножик и взрезала обивку. Одна линия, другая. Наружу полез поролон. Потом, из тюбика она выдавила на замок довольно клея, а в замочную скважину засунула спичку. И обломила ее.
А Намаховы изучали подписанную бумагу. Надо всеми фамилиями потешались, покуда Сергей не подчеркнул ногтем Изварина Витольда Тихоновича:
— А вот это уже весомо!
Изварин был диссидентом-шестидесятником. Политический. Штаны и рубаху носил навыворот в знак протеста, еще тогда. Я, говорит, поступаю не как предписано Системой, а как велит совесть. На микропленках переправил на Запад сочиненные лично анекдоты в пяти томах, настолько острые, что их не решались печатать даже там. Только подносили к глазам, глядели на свет через увеличительное стекло.
— Слишком остро, — говорили эмигранты.
— Слишкомм остроо, — качали головами иноземные издатели.
Его не выпускали. Он ходил в КГБ и стучал на выдуманных друзей. В своем воображении Витольд Тихонович создал антигосударственный заговор, развил и почти осуществил его. Изварина бросили в психиатрическую больницу.
— Карательная психиатрия! — и много лет спустя с этим обличающим воплем Изварин тряс решетку на окне в парадном. Соседям пояснял:
— Иногда вспоминаю.
Сергей гордился своим знакомством с писателем Мякиным, Тихоном Ивановичем. Сергей прежде жил в частном доме на Монтажнике, а там тихая улочка и отделение почты. Однажды в округе появился умный с виду человек, новый почтальон. Одет он был как-то старорежимно — бежевый плащ, брюки, не хватало только шляпы с ложбинкой сверху. Глядел через очки, постоянно их снимал и протирал носовым платком.
Потом оказалось — это настоящий писатель Мякин, устроился на такую работу, чтобы собирать материал для нового романа. Занесет пенсию какому-нибудь старожилу, и спросит:
— Можно у вас попить чего-нибудь? А то в горле пересохло.
И ему предлагают кто чаек, а кто компот. Сидит Мякин, сёрбает, да по сторонкам поглядывает.
— А это кто у вас? — зыркает на черно-белую фотографию в рамке, где барышня с овальным лицом.
— А что? — может человек насторожиться.
— Да очень приятное лицо.
— Это моя мама.
Зашел Мякин и к Намахову, с заказным письмом. Тот встретил гостя радушно, пригласил в кухню, что ютилась в деревянной пристройке. Стол, обитый клеенкой, несколько продавленных стульев, газовая колонка.
— Могу дать родниковой воды, — поболтал Сергей какой-то жидкостью в графине.
— Не откажусь.
Намахов с прищуром поглядел в сосуд на свет из окна, заключил — сейчас новую наберу — и исчез. Вскоре вернулся.
— У вас родник во дворе? — спросил Мякин.
— Нет, — ответил хозяин. И вдруг на что-то решился. Замолчал, напряженно глянул наверх и в угол, потом выпалил:
— Нго! Меня зовут Нго! Я настоящий дикарь из джунглей!
Вскочил на стол и стал подпрыгивать на корточках, оглядываясь и вытягивая губы:
— У! У! Меня зовут — Нго!
— Вы наверное дитя природы… Вроде Маугли… — предположил Мякин.
— Я был потерян в Конго моими родителями-археологами, они раскапывали там затерянный город Зумби. Зууумби! — Сергей забил себя кулаками в грудь.
— И что дальше?
— Десять лет я странствовал в тропическом лесу, учился языку птиц и зверей. Потом меня приютило гостеприимное племя карликов-каннибалов. Они и дали мне второе имя. Нго! Нго!
— А первое имя какое?
— Сергей. Юрьевич Намахов.
— Это не Юрий Алексеевич Намахов ваш отец, что открыл в Крыму Бухтынскую пещеру со скелетом… кого же…
— Именно он. Но в то жаркое африканское время я забыл родного отца. Нго! Нго!
Разговорились. В окно кухоньки, выходящей в сад, скреблись почти голые ветки осенней яблони. Зяблое небо хотело расплакаться дождем, да медлило. Сергей предложил:
— Хотите забаву?
— Какую?
— Делай как я!
Встал на четвереньки и похохатывая выскочил так во двор. Мякин последовал примеру. Вместе они проникли через лаз в заборе на соседний участок, в заросли
