что сумел разглядеть в Смирновой свою половинку. Всё правильно. Она красивая, добрая, верная, интересная…
– У неё есть один громадный недостаток, – перебивает Ветров и в два шага преодолевает расстояние до кровати. – Она не ты!
От близости парня бросает в жар. Под его тяжёлым взглядом плавятся нервы.
– И что это значит, Ветров? – теряюсь в догадках. До зубного скрежета хочу верить, что Сава выбрал меня. Но сомнения не отступают.
– Кто тебе внушил эту ерунду, Нана? Нет никакой Смирновой и никогда не было, – обжигает дыханием Ветров, и я ему верю. – Только ты. Всегда ты.
Рваное биение сердца оглушает. Признание эхом отдаётся в ушах и кажется нереальным. Забывая дышать, взволнованно шепчу «Прости» и непослушными пальцами снова тянусь к любимым чертам. И пока Сава прожигает взглядом во мне дыру, робко спускаюсь от заострённых скул к линии подбородка.
– За всё прости!
– И ты меня, Нана!
Сава перехватывает мою ладонь своей и сильно сжимает. Лбом упирается в мой. Мягко. Почти невесомо. Что-то шепчет, пытается объяснить, но думать о словах получается в последнюю очередь.
«Поцелуй меня, Ветер!» – вертится на языке, предательскими мурашками разбегаясь по телу, но смелости озвучить просьбу вслух не хватает. А Сава никуда спешит. Мучит меня. Играет. Позволяет своим рукам скользить по моим волосам, касаться плеч, горячему дыханию – щекотать кожу. Растворяюсь в неземных ощущениях и ненасытной кошкой прижимаюсь ближе, пока дверь в комнату Ветрова с ноги не открывает отец.
– Сава! Подъём! – басит он, не сразу замечая меня в объятиях парня.
В домашней одежде, небритый, взъерошенный, натянув на заспанное лицо недовольную физиономию, папа не скрывает своего раздражения. Видно, что-то случилось, раз он не поленился подняться на второй этаж в столь ранний час. Мне бы отпрыгнуть от Ветрова, спрятаться с глаз долой, но я больше не хочу стыдиться своих чувств, а потому сильнее цепляюсь за Саву и жду, когда нас разоблачат.
– К нам полиция по твою душу пожаловала! Ничего не хочешь объяснить, парень? – выбивает почву из-под ног отец и наконец обнаруживает в объятиях Ветрова меня. – Дочка?
В глазах отца испуг, и что-то мне подсказывает, тема незваных гостей сейчас волнует его куда меньше, чем наши с Савой переплетённые ладони.
Ветров обречённо выдыхает и, прикрыв глаза, улыбается своим каким-то мыслям. Смотрю на него, не переставая касаться напряжённых рук. Плевать, что подумает папа. Сейчас меня беспокоит только мой Ветер.
– Всё нормально, – тихо успокаивает меня парень и, чмокнув в лоб, решительно отстраняется. – Виноват – отвечу! – уже громче и явно не мне, чеканит он.
– В чём ты виноват? – мотаю головой, не желая отпускать от себя Саву дальше, чем на метр.
– Что здесь происходит? – по слогам, чтобы до нас с Ветровым дошло, произносит отец, продолжая ошарашенно смотреть в одну точку – на меня.
– Я всё объясню! – берёт на себя удар Сава, смело приближаясь к его шокированной персоне, застывшей на пороге. Но отец абсолютно никак не реагирует на парня, продолжая безотрывно рассматривать меня.
– Что с твоим лицом, дочь?
Кажется, или слова даются ему с трудом?
– С моим? – слепота отца смешит. Неужели он не видит, что лицо Ветрова куда более в плачевном состоянии. – Подумаешь, тушь потекла. Вон, у Савы вся губа…
– Марьяна! – свирепым ураганом сносит с ног. – Кто это сделал?
– Нана ничего не помнит, – вмешивается Ветров, отчаянно выискивая момент всё рассказать. Вот только папе ни до кого нет дела.
Наверно, я впервые вижу отца таким потерянным и беспомощным. Срываюсь с места и спешу к нему. Хочу обнять, попросить защиты для Савы и, наверно, извиниться, но замираю в полушаге от него, задыхаясь под тяжестью испуганного взгляда. Не моргая, папа смотрит на меня, будто видит впервые в жизни. Не слушает Ветрова, позабыл про полицию – просто смотрит. А потом протягивает ладонь к моей щеке. Отчего-то его прикосновения отзываются едкими пощипываниями, словно по коже прошлись грубой мочалкой.
– Ай, – невольно вырывается тонкий стон.
– Сава, – не прекращая разглядывать меня, надтреснутым и тихим голосом отец обращается к Ветрову. – Что именно не помнит моя дочь?
– Не переживайте. То, что вы видите, – самое страшное.
– Не переживать? – вновь взрывается отец, резко убрав ладонь с моего лица. – Марьяну избили, а ты предлагаешь не переживать?
Ветров хмыкает, но вовремя прикусывает язык.
Я же понимаю, что должна заступиться за Саву, но сама пребываю в растерянности.
– Избили? Меня? Кто? Булатов? – хватаюсь за лицо и, правда, прикосновения отзываются жгучей болью. Разворачиваюсь на пятках и бегу к зеркальной двери шкафа-купе, чтобы оценить размер бедствия.
– Игорь Александрович, можем мы с вами поговорить наедине? – настойчиво требует Ветров, пока я схожу с ума от алеющих ссадин на своей щеке. – Хватит с Марьяны потрясений. Я всё объясню. Если сочтёте нужным сдать меня полиции – дело ваше.
– Я тоже имею право знать! – дрожащим голосом вставляю свои пять копеек, продолжая ужасаться отражению в зеркале. И почему Сава сразу мне не сказал, что всё настолько плохо?
– Пошли! – громыхает отец, хватая Ветрова под локоть. – А ты, Марьяна, сидишь здесь. Поняла?
– Но, папа! – семеню за ними, хотя и знаю, что слово отца – закон.
– Никаких «но»! – хлопает дверью перед моим носом старик, оставляя и дальше изнывать в неизвестности. Неужели отцу невдомёк, что
сидеть без дела и изводить себя догадками – выше моих сил.
Нет, первые минут пять пролетают незаметно, пока любуюсь отвратительными отметинами на своей щеке. Вкупе с зарёванным лицом и спутанными волосами они создают яркий образ жертвы насилия. Единственное, что хоть как-то не даёт упасть духом – чёрная толстовка, доходящая длиной почти до колен. Пропитанная Ветровым, она согревает и дарит надежду, что всё образуется.
Ветров… От мыслей о нём голова идёт кру́гом. Раз сто подбегаю к двери с безумным намерением нарушить волю отца, чтобы быть рядом с Савой. Но ровно столько же отхожу назад: боюсь, что своим появлением только усугублю положение парня.
Позабыв про маникюр, раздражённо грызу ногти и неприкаянно хожу из угла в угол. А потом всё же сдаюсь.
На цыпочках, вымеряя каждый шаг, крадусь к лестнице
