class="p1">Объявление о наборе в гимназию я увидела в рекламе, пока переписывалась с Евой в соцсетях. В рекламе было написано: «Ты девятиклассник? Поступи в гимназию N»
О гимназии я никогда не слышала. Вбила в поисковике — и оказалось, что гимназия лучшая в Москве. Учиться с лучшими, быть лучшей. Я почувствовала запах тины: так пахла моя ГБОУ СОШ. В ней тонула я, в ней тонули все, но как будто не замечали этого.
Я написала в тетрадке карандашом, рядом на всякий положила ластик: сейчас как напишу глупости. Написалось вот что:
«Я не могу больше в этом болоте с этими… Кикиморами! Я не хочу быть сонной мухой, я не хочу больше! Я хочу поступить, только вырваться отсюда»
Демоверсии вступительных заданий казались сложными, но подъемными. Окрыленная, я поскакала в школу, но там ударилась об Еву — не плечом, конечно.
«Как хочешь, бросай тут все, они действительно не стоят тебя, — сказала Ева и тут прибавила, — а я?»
Я лепетала что-то о том, что Ева моя лучшая подруга, что мы будем так же переписываться и видеться, но Ева смотрела сквозь меня. Как говорят: свет горит, а дома никого нет.
Признаться честно, что-то противное внутри шевелилось и шептало: «А что если ты мелешь ерунду, что все неправда?»
Праздников праздник и торжество торжеств
9 класс, 15 апреля
Завтра Пасха — наш праздник. Соревнуешься в битье вареных яиц, ешь апельсиновую пасху и самые страшненькие и вкусные на свете куличи: у мамы каждый год проваливается куличная серединка, и мы пытаемся исправить положение сахарной пудрой. Ничего не выходит, и мы всегда позорно стоим в Страстную субботу рядом с красивыми куличами и краснеем.
Но главное в Пасхе совсем не куличи, а ночная служба, на которую мы традиционно ходили с папой, пока мама, еще до их развода, ждала нас с мясными салатами дома.
Пасха — это что-то типа Нового года, только с Богом вместо Деда Мороза: чувствуешь, что где-то, в слоях реальности, происходит чудо и наступает новое время. Это время для тех, кому так нужен второй шанс и вторая попытка.
Пасха — праздников праздник и торжество торжеств.
К нашему бибиревскому храму слетались тени людей, которые под фонарями превращались в наших соседей, знакомых и даже людей, каких каждый день встречаешь по дороге в одно и то же время.
В толпе я увидела нашего завуча Нину Ивановну. Обычно строгая и недовольная, она улыбнулась мне.
В храм было не зайти, поэтому мы встали у дверей. Хотелось спать. Я не разбирала слова молитвы и только крестилась вместе со всеми, но папа внимательно слушал и, кажется, плакал.
Всем зажгли свечи, и я встрепенулась: начиналось самое главное. Кучками мы пошли по весенней мерзлой ночи. Плечам было ужасно холодно, но пальцам горячо. На мой напряжённый, почему-то оттопыренный мизинец капал воск, как бы напоминая: твоя плоть жива и уязвима, и кто ты — по сравнению с Богом.
Над нами пролетели два белых голубя, и от них в темноте даже стало светлее.
«Это же как мама и папа. Может, Бог что-то хочет мне сказать? Дать подсказку? Боже, помоги мне понять, что же нужно», — напряжённо думала я.
Мы дошли до входа в храм. Я осмотрелась: на полунощницу собралось, кажется, всё Бибирево. Тут батюшка крикнул «Христос Воскресе» и люди грянули: «Воистину Воскресе!»
Я вздрогнула и от неожиданности заплакала. Никто не заметил, даже не взял за плечо, и на второй и третий раз я надрывно, немножко захлебываясь, кричала со всеми: «Воистину Воскресе!»
Тут я оглянулась и поняла: папы нигде не было как будто уже очень давно. Я позвонила папе один раз, потом еще, еще и еще, обежала вокруг храма, запрыгнула в сам храм. Потом, как меня учили, встала на месте, где потерялась.
Папа не пришёл и спустя полчаса, и спустя час. Я бегом возвращалась домой, стуча зубами и потирая себя ладонями. Пригибала голову, делалась сутулой и ускоряла шаг, когда проходила мимо приподъездных алкашей. Заходила в тень, когда видела крепких околофутбольщиков. Из носа от перевозбуждения пошла кровь вперемешку с соплями, которые сливались со слезами и затекали в рот.
Дома мама сразу всё поняла и долго отогревала чаем с куском кулича, обнимая меня за голову.
Когда мама поцеловала меня на ночь и выключила свет, я прокралась к полке над письменным столом, где стоял наш иконостас, взяла иконку с Иисусом и сказала ему: «Мне теперь больше некуда, понимаешь? Возьми меня с собой, пожалуйста, и дай мне знак, чтобы я знала, что ты есть»
Тут за дверью послышался грохот и мамин крик. Когда я прибежала, мама лежала на полу, обнимая себя за левое плечо, и плакала. Рядом в грязной луже валялась половая тряпка.
Почему мама решила помыть пол именно ночью? Почему разлила ведро? Почему в итоге получила просто синяк, а не перелом руки, который на несколько месяцев лишил бы её работы в оркестре? И почему всё случилось именно тогда?
В тот вечер Бог подал мне знак и сказал не умирать и позаботиться о маме.
«Ты теперь мой новый отец, — говорила я тихо иконе, пока мама мазала себе на плече йодовую сеточку, — я всегда-всегда буду тебя слушаться, только никуда не уходи, пожалуйста, и береги маму»
9 класс, май
Я хотела спуститься по лестнице. Паша проходил мимо и опять хотел сделать то, что делал всегда, но вдруг сзади подошла Ева и взяла его за запястье.
«Подойдешь к ней…» — начала Ева.
«Так что?» — сказал Паша.
Ева заорала: «Потому что нравишься ты ей, хватит!»
Ева толкнула его, Паша полетел с лестницы и ударился о кафель. В сознание он пришел не сразу.
Я испугалась, но подумала: «Надеюсь, он не вспомнит ее слова»
Ева, красная, подошла ко мне и выпалила: «Ты не стерва и никогда ей не будешь. И уходи, уходи отсюда»
Она отвернулась и высморкалась в рукав. На следующий день в школу пришла полиция с воспитательной беседой. Еву исключили совсем перед выпускными экзаменами.
9 класс, 20 мая
«До 20 мая включительно абитуриентам придут результаты вступительных испытаний на электронную почту», — эту новость на сайте гимназии я обновляла раз за разом: вдруг поменяют, вдруг результаты уже выслали, а письмо не пришло, вдруг они задерживаются.
20 мая я ждала последние два месяца, а в тот самый
