которого ты так жаждала?
Мне не нравилась сквозившая в его голосе насмешка. А в голове настойчиво билось: «Бойся, Лиля. Бойся своих желаний».
Но чего мне бояться? Правда была на моей стороне.
Поэтому я вздёрнула подбородок, понадеявшись, что излучаю легко читаемое безразличие:
— Рада, что ты наконец-то созрел до этого конструктива.
В синих глазах полыхнуло недоброе пламя.
— Конструктив. О да. Я очень надеюсь, что наш диалог окажется конструктивным. В кабинет.
— Вот только не нужно командовать. Мы и здесь можем поговорить.
И опять эта усмешка. Муж выразительно взглянул на входную дверь, которую загораживал от меня:
— Ну да. Конечно. Настроена не упускать свою главную цель из виду. Так не пойдёт.
В два шага он уничтожил расстояние между нами, подхватил меня под локоть и потащил к кабинету.
— Отпусти!
Его пальцы сжались на моей руке — сильно, но не больно.
— Всё правильно, — процедил он, таща меня к коридору, — давай соберём благодарную аудиторию. Прислуга изнывает от желания узнать, что приключилось. Не будем лишать их права быть проинформированными.
Он распахнул тяжёлую дубовую дверь, втолкнул меня в просторную, обшитую деревом комнату, и уютную тишину его кабинета нарушил щелчок закрываемого замка.
Он настроен серьёзно.
И теперь уже я вопреки рассудку ни о чём другом и думать не могла, кроме побега. Все разговоры вдруг показались мне бесполезными и ненужными. Пусть просто оставит меня в покое наедине с моей скорбью.
В конце концов, что тут ещё выяснять? Он изменил, потому что захотел другую женщину. Его признание разве исправит сам факт этой измены?
— А теперь поговорим, — муж развернулся посреди комнаты, оставив между нами расстояние в пару шагов, и сложил на груди руки. — Поговорим о том, на каких правах ты швыряешься обвинениями.
Я ошарашенно разглядывала его окаменевшее лицо, и меня затягивало в тёмный и глубокий омут крайне тревожное ощущение. Муж явился на эту дуэль с собственным арсеналом каких-то только ему ведомых аргументов.
Что он мог противопоставить, в конце концов, очевидному?
Чем он вообще мог оправдать то, что натворил?
Или это таким причудливым образом он переживал стадию отрицания?
— На каких правах? — переспросила я. — Это что, шутка такая? Я застала тебя в постели с другой! И ты мне говоришь о праве спрашивать с тебя за это?
— Не в постели.
— Ах, это действительно всё меняет! Верно. Моя вина в том, что я опоздала и не застала вас за… за соитием, так? Вот тогда у меня права сразу бы и появились!
— Они бы у тебя появились, если бы ты сама вела себя подобающе, — лицо Германа исказилось от гнева. — Если бы ты не явилась с корпоратива в почти невменяемом состоянии в платье, подаренном тебе твоим ухажёром!
Его слова хлестнули меня будто пощёчина — внезапная и обжигающая.
— Ты… да как ты смеешь…
— Как я смею! — зарычал муж. — Как я смею? Как ты смеешь смотреть на меня, будто на грязь под своими ногами, когда врала мне всё это время!
— Врала?.. Я тебе не врала…
Муж глубоко вдохнул и медленно выдохнул, явно сдерживая себя от новой вспышки гнева. Но когда он заговорил… лучше бы он продолжал бесноваться.
— Накануне вашего корпоратива тебе недвусмысленно намекнули на интрижку. Ты отшутилась. Но тебя такое предложение не возмутило. На корпоративе этот же человек преподнёс тебе в качестве извинения милый презент — коктейльное платье. Интересный выбор подарка. Но надо признать, оно идеально сидело, — с горькой усмешкой добавил муж. — Очевидно, глаз у этого парня намётанный. С размерами угадал.
— Герман…
Он не слышал меня. Продолжал говорить.
— Подарок ты поначалу не приняла. Похвальная стойкость. Но надо же было всему так сложиться в тот вечер… — он сглотнул, но заставил себя продолжить. — Запасное платье очень тебе пригодилось.
Я леденела от его ровного тона и от того, в каком извращённом свете звучало случившееся в его устах.
— Я… я не понимаю. Я ведь всё тогда тебе рассказала. Я всё объяснила. И ты… ты всё понял.
— Объяснила, — муж на меня не смотрел. — Не рассказав и половины того, что произошло.
— Это сильное преувеличение…
— Да неужели? — этого хватило, чтобы гнев вспыхнул в нём с новой силой. — И то, что у тебя есть ухажёр. И то, что он подарки тебе дарит, а ты их принимаешь. И то, что домой он тебя отвозит! И то…
Он осёкся, недоговорив. А я была слишком занята попытками сообразить, откуда он всё это знает, чтобы тут же требовать от него завершить свою мысль.
— Герман, это…
— …всё меняет, — ввернул он собственное продолжение фразы. — Понимаешь ты это или нет? Я не могу тебе доверять. Я не могу…
Он никогда бы не признался, что всё дело в тех, прежних его отношениях. Он не мог позволить выказать слабость. Признаться, как сильно и как глубоко его ранила измена любимой женщины.
Только разве же это повод колом кол вышибать? Отвечать на неискренность изменой! Тем, что когда-то разбило его собственное сердце? Да ещё и на основании перевранных, перекрученных фактов!
Но стоило мне подумать о фактах, как муж обрушил на меня ещё один аргумент.
— И это мы ещё не приступали к самому главному, верно?
— Н-не понимаю, о чём ты.
— Конечно, — с издёвкой бросил мне муж. — Ведь тут у нас случился главный пробел. Твоё таинственное исчезновение с мероприятия. Навеселе и под руку со своим ухажёром, я предполагаю?
Его взгляд прожигал меня насквозь, а у меня вся кровь отхлынула от лица.
Так чудовищно всё перекрутить…
— Герман, послушай…
— Послушать твою очередную ложь? — рявкнул он. — Что можно подумать о парочке, исчезающей в разгар веселья с чужих глаз? Вариантов, прямо скажем, не миллион!
— Герман, откуда ты всё это… кто всё это тебе рассказал?
— Какая, мать твою, разница! Главное, что ты ничего из этого и не отрицаешь!
— Д-да я даже не знаю, с чего здесь начать…
— С правды! — рявкнул он. — Почему-то с правды начать ты не пробовала!
— Да разве ты будешь теперь меня слушать?! — взорвалась я. Мне казалось, сейчас моя голова просто лопнет от попыток охватить мыслью всё, что на меня свалилось. — Ты же готовую картинку у себя в голове выстроил! Послушал какого-то чужого человека и поверил ему!
— Может, это потому что самый близкий мне человек принялся врать? — он качнул головой, предупреждая. — Не пытайся выкрутиться. Это тебе уже не поможет делать из меня идиота.
Я не знала, с какого края начать распутывать этот адский клубок. Мне нужно время разложить всё по полкам. Мне нужно понять,
