как и когда совершенно без моего ведома всё скатилось в эту адскую яму…
Сейчас я не смогла бы до него достучаться — Герман буквально горел гневом и болью. Любые мои попытки что-то ему доказать воспринимались в штыки.
И как, а главное, как долго он умудрился таскать в себе этот ад, даже не попытавшись со мной заговорить?..
— Нет смысла что-то сейчас выяснять. Ты глух и слеп к моим словам, — я отступила к двери. — Поговорим позже. Мне важно, чтобы ты меня слышал.
— И куда это ты собралась? — вопросил он угрюмо, пристально следя за моими телодвижениями.
— Это тебя не касается.
— Чёрта с два не касается, — в низком голосе снова зазвучала угроза. — Ты захотела решить этот вопрос. И мы его решим. Но пока мы его решаем, будь добра выполнять свои прямые обязанности.
— К-как это понимать?..
— Как то, что вступив в брак со мной, ты взяла на себя обязательство блюсти лицо и репутацию. Через несколько дней к нам приедут из журнала. Будь добра выполнить свою часть работы.
— Н-но в нашей с тобой ситуации это… это бессмысленно!
— Я не просил тебя давать оценку нашей с тобой ситуации. Я попросил тебя выполнить свою часть сделки.
— Как великодушно с твоей стороны, что ты не требуешь от меня выполнять и все остальные мои обязательства, — горько отозвалась я.
Муж посмотрел меня пристально и недобро:
— Я не стал бы тебя утруждать. Ведь в постель с изменщиком ты никогда не легла бы, верно? Я точно не лёг бы. Я это уже проходил. Одного раза хватило.
— Только посмей устраивать мне домашний арест, — мой голос дрожал, мысли путались, но я настырно сбрасывала в сумку вещи. — Ночевать я здесь не буду. Не после всего, что ты мне наговорил.
Муж высился в дверях нашей когда-то общей спальни и мрачно наблюдал за моими сборами. И тот факт, что он ничего не отвечал на мои слова, заставлял меня вибрировать от напряжения.
Я бросила свои лихорадочные метания, выпрямилась и посмотрела ему в глаза:
— Я помню про этот чёртов репортаж, понятно? Если этот никчемный и теперь уже насквозь лживый материал за каким-то чёртом тебе дался — бог с ним. Но это не значит, что я буду сидеть здесь на привязи в ожидании приезда гостей!
— То есть таков твой ответ на всё, что было сказано?
— А что было сказано? — я всплеснула руками. — Ты вывалил на меня целый ушат помойных, ничего не имеющих общего с правдой обвинений и предлагаешь мне от них отбиваться? Что-то тебе доказывать?
— Ты виновата как минимум в том, что сказала мне полуправду.
— Да потому что вся правда звучала так, что я знала — ты никогда в подобное не поверишь! Я не могу запретить Алексееву таскаться за мной, хотя я тысячу раз ему говорила, что замужем!
— Этот вопрос решался в два счёта. Тебе стоило сказать о его притязаниях мне!
— Чтобы ты его покалечил? Чтобы ты его наказал? — вскинулась я. — Герман, ты ведь попросту не умеешь что-то делать наполовину, вполсилы. У тебя ведь всё или ничего!
Пытаясь справиться с новой волной нервной дрожи, порядком измотавшей меня в течение нашего долгого разговора, я отвернулась к валявшейся на кровати полусобранной сумке, но не успела бросить туда зарядное от телефона. Герман в два счёта оказался напротив и одним махом смёл с кровати несчастную сумку. Теряя на лету своё содержимое, сумка рухнула на пол.
Я набрала в лёгкие воздух, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, но муж схватил меня за плечи и легонько встряхнул. Я оказалась лицом к лицу с просыпавшимся зверем:
— Ты права, — выдохнул он, едва себя сдерживая. — Всё или ничего. Ты моя жена. Моя женщина. Мой человек. И если какой-то левый мужик позволяет себе лишнее, ему стоит напомнить, на чью территорию он по ошибке забрёл, тебе так не кажется?
Я сглотнула.
— Вот тебе и ответ.
— Поясни, — нахмурился он.
— Ответ на твой главный вопрос: почему я не всё тебе рассказала.
Я видела по его напряжённому лицу и окаменевшей челюсти, что ему как никогда хочется выругаться.
Но вместо ругани он почти спокойно спросил:
— То есть так тебе виделся единственно верный выход из положения?
Я перевела дух и всё же решилась:
— Герман, ответь мне честно… Если бы я в тот вечер всё-всё тебе рассказала, как бы ты поступил?
Муж рассматривал моё лицо, продолжая сжимать мои уже нывшие плечи. Он не делал мне больно, но скопившееся во мне напряжение поневоле начинало скручивать мышцы.
— Нанёс бы визит вежливости этому Алексееву.
Я прикрыла глаза, едва заметно кивнув. Спасибо ему хотя бы за откровенность.
— Но дело не в том, что сделал бы я, — его пальцы чуть сильнее впились в мои несчастные плечи. — А в том, как поступила бы ты.
Ответ я прочла в его глазах прежде, чем он мне его озвучил:
— Ты бы уволилась, Лиля. На следующее же утро.
Я медленно кивнула:
— Всё верно. Ты и не подумал бы оставить выбор за мной. Никогда не поверил бы в мою способность самой разобраться с этой проблемой…
— А как ты с ней разбиралась? — хищно прищурился он. — результаты твоих стараний оказались, мягко говоря, противоречивыми.
— То есть тебе невдомёк, что женщины ведут себя и действуют по-другому? Обычно мы не срываемся по первому же зову своего первобытного «я» бить морды и жечь за собой все мосты, наплевав на то, кто на каком берегу оказался!
— Ну да. Как это я мог забыть, — он снова легонько меня встряхнул и отпустил, скривив губы, будто теперь ему было неприятно меня касаться. — Ты поступила по своему разумению. Отблагодарила дарящего и закрыла вопрос. А мужу о твоих методах знать необязательно!
Эти слова словно бритвой меня полоснули — настолько острой, что в первые секунды даже невдомёк, насколько глубоким оказался порез.
Я размахнулась и, вложив в удар все свои силы, влепила мужу пощёчину.
Ему бы хватило времени уклониться. Но он не стал этого делать.
Я отдёрнула руку. Он резко выдохнул.
— Сволочь… — шепнула я, схватила полусобранную сумку, сгребла в неё вывалившиеся вещи и вылетела за дверь.
— К-как? Вот просто к-как можно б-было… — я снова ревела. Но на этот раз в открытую и совершенно не заботясь о том, как непрезентабельно выгляжу
Потому что ревела я на кухне у лучшей подруги, которая не примется поджимать губы, не осудит и не выставит
