место новому чувству. Оно было тяжелым и неровным и пробивалось когтями из той части меня, о существовании которой я даже не подозревал. Я не чувствовал себя обескураженным или даже обиженным. Я был зол. Это был незнакомый мне гнев - тихий жар, возмущение, которое я видела у своей матери, но которое было безошибочно похоже на мое собственное.
Со временем я начал понимать, что этот инцидент был не первым признаком того, что инклюзивность моей семьи не была само собой разумеющейся вне дома. Большинство признаков были едва заметными, если не сказать неосязаемыми, например, закрадывалось подозрение, что учителя охотнее поощряли мальчиков, когда речь шла о математике и естественных науках. Другие были явными, как в тот раз, когда я вызвался играть в футбол в первом классе - не в "команде мальчиков", а в школьной команде - и мне сказали, что девочкам просто не разрешают играть.
Как ни шокировали меня слова учителя, я не разуверился. Они лишь усилили наказ моего воспитания: воображать нечто большее, чем окружающий мир, независимо от того, что может стоять на моем пути. Теперь я хотел не только видеть дальше, но и достигать дальше. Если такие области, как математика и естественные науки, были мальчишескими играми, то так тому и быть. Но это был не футбол. На этот раз они не могли помешать мне играть, и я был полон решимости победить.
В последующие годы, когда я поступила в магнитную среднюю школу для высокоуспевающих учеников по всему городу, мое нетерпение по поводу предположений, связанных с тем, что я девочка, вышло за рамки школьной работы. Я уже была тем, кого мое поколение назвало бы сорванцом, но слова моей учительницы, которые до сих пор звучат в моей памяти, превратили то, что начиналось как причуда, в нечто большее, чем личная миссия. Я стригла волосы так коротко, как только могла, отказывалась носить платья и с головой уходила в интересы, которые, как я знала, бросали вызов ожиданиям, особенно в аэрокосмическую науку, проектирование гиперзвуковых самолетов и даже паранормальные темы вроде НЛО.
Как и любому подростку, склонному воспринимать жизнь как мелодраму, мне было легко убедить себя в том, что я одинока в своей борьбе с китайскими гендерными нормами. Даже горстка друзей, к которым я тяготела все эти годы, казалось, не волновала меня так, как я волновалась, возможно, потому, что я уже привыкла общаться с преимущественно мужской компанией, которая каталась на велосипедах, любила грубые шутки и болтала об истребителях, а не о сплетнях на школьном дворе. Кроме того, у меня были соотечественники - каким бы изможденным я ни был, мои родители всегда были на моей стороне, и я это знал.
Мой отец был в восторге от тонких актов контраргументации, и эта традиция началась с наших общих генов - благодаря его самому заметному наследственному дару я уже выделялась как единственная девочка в классе с волнистыми волосами. Он постоянно искал возможности заявить о себе, переступая грань между глупостью и подрывной деятельностью. Одна из таких возможностей появилась во время моего обучения в начальной школе, когда каждой семье было предложено подготовить своих детей к предстоящему общешкольному спортивному мероприятию с помощью белой рубашки на пуговицах определенного фасона. Он подробно ознакомился с инструкциями, и на его лице расплылась коварная ухмылка, когда он убедился, что следует им в точности. Когда настал день, мои волосы уже не были моей единственной отличительной чертой; я был единственным учеником в море белых рубашек с пуговицами цвета радуги.
Однако в отличие от поддержки отца, в маминой поддержке не было ничего игривого. Если он был шутником, то она была защитницей и не стеснялась вмешиваться, когда чувствовала, что ее ценности - наши ценности - под вопросом. Этот урок один из моих учителей средней школы усвоил на собственном опыте во время особенно памятной встречи с ней.
"Миссис Ли, несомненно, ваша дочь - умная девочка, но я беспокоюсь, что она не относится к своему будущему так серьезно, как могла бы. Например, никогда не рано начинать готовиться к выпускным экзаменам, поэтому я часто прошу каждого ученика поделиться с классом книгами, которые он читает. Большинство ссылается на учебники, пособия по подготовке к экзаменам и подборки из утвержденного школьного списка литературы. Однако ответы Фей-Фей на этой неделе меня обеспокоили, и..."
"Моя дочь всю жизнь была заядлой читательницей, - вмешалась мама, не пытаясь скрыть своего презрения.
"Ну, да, конечно. И, конечно, она перечислила больше книг, чем кто-либо в классе..."
"Так в чем проблема?"
Учительница вздохнула. Было ясно, что этот разговор складывается не так, как она ожидала.
"Это то, что она читает. В смысле, "Невыносимую легкость бытия"? Сестер Бронте? И все эти журналы, на которые она подписана. Морская жизнь, истребители, что-то об НЛО... список можно продолжать. Она просто не отдает предпочтение литературе, которая отражает ценности и идеи учебной программы".
"Да? И?"
Я сидел рядом с мамой в наступившей тишине и изо всех сил старался, чтобы ликование, бурлящее в моих венах, не отразилось на лице. Напряжение висело в воздухе еще минуту или две, прежде чем учительница наклонилась вперед и сделала последнюю попытку, в ее голосе появилась новая суровость.
"Буду откровенен, миссис Ли. Ваша дочь может быть умной, но в ее классе много умных учеников. Поэтому интеллект - лишь одна из составляющих успеха. Другая - дисциплина, позволяющая отбросить личные интересы в пользу учебы, которая окажется наиболее полезной в ближайшие годы".
Я не уверен, что то, что мама сказала дальше, должно было быть ответом. Она опустила глаза и заговорила мягче, чем прежде. "Этого ли хочет Фей-Фей? Этого ли я хочу для нее?"
"Что это было, миссис Ли?" Учительница наклонилась ближе, явно смущенная не меньше меня.
Мама тихо вздохнула, а затем снова посмотрела на учительницу, и на ее лице появилось решительное выражение. Этого взгляда будет достаточно. Ей надоело бросать уколы. Она встала, поблагодарила учительницу за уделенное ей время и жестом показала мне, что мы уходим.
"Возможно, я слишком хорошо тебя учила, Фей-Фей", - смиренно сказала она, пока я старался не отставать от нее на выходе. "Тебе здесь не место, как и мне".
Все изменилось в 1989 году.
Все началось с обязательных отлучек из школы, с перерывов, которые растягивались на несколько дней и становились все длиннее и длиннее, что еще больше дезориентировало нас из-за отсутствия объяснений. Когда занятия наконец возобновились, поведение наших учителей изменилось. Нотки патриотизма
