КАЛОДЖЕРО (за сценой). Дженарино!
Семья размещается в глубине сцены.
КАЛОДЖЕРО (входя). Где спагетти?
ДЖЕНАРИНО. Здесь! Здесь, синьор!
КАЛОДЖЕРО (садится, собирается есть и замечает через некоторое время семью). Добрый день, мои дорогие: мама, братья, и шурин!
Смотрит на них как на статуи в музее.
Ничто не изменилось в вас, вы мне кажетесь словно в самой очевидной и действительной реальности. Вылитые образы атавистического чувства. Мама Матильда плачет, брат гневается из-за зависти, сестра в вечном сомнении, шурин — жаден. Вы совершенны в своих чертах. Я вам не предлагаю спагетти, чтобы но заставлять вас делать бесполезные жесты. Я заинтересован, чтобы кончилась поскорей игра, а вам — наплевать на мое спагетти.
Величественный и непреклонный в своем умственном превосходство, цепляет на вилку спагетти.
ГРЕГОРИО (занимает место справа перед Калоджеро, Матильда, Роза и Оресте становятся по бокам). Слушай, Калоджеро! Вот уже четыре года ты пребываешь в таком состоянии. Сейчас мы все здесь, чтобы сделать последнюю попытку…
КАЛОДЖЕРО. И потом?
ГРЕГОРИО. Послушай, ты больше не собираемся скрывать от тебя правду. Твоя жена…
КАЛОДЖЕРО. А что ты можешь сказать о моей жене, ты, который всегда клеветал на меня, как хотел, пытаясь унизить меня в надежде поставить с собой рядом на тот же уровень.
ГРЕГОРИО (лицемерно). Я?
КАЛОДЖЕРО (безжалостно). Да! Ты! Сегодня, полагая, что я побежден в неравном с вами положении, ты хватаешься за законы родства, которые могли бы помочь тебе стать опекуном и когда ты до этого дорвешься, твои притворное лицемерие и тонкая грусть наконец-то будут сполна оплачены всем тем, что ты получишь.
ГРЕГОРИО (задетый за живое, словно застигнут на месте преступления). Ну, ты шутишь!
КАЛОДЖЕРО. Нет, мой любимый братец, я говорю совершенно серьезно. И чтобы осуществить свои грязные планы, ты делаешь все возможное, чтобы обмануть нашу, впавшую детство, мать, ставшую никому не нужной…
МАТИЛЬДА (глубоко сбиженная). Калоджеро! Как ты мог сказать такое? Я же твоя мать?
КАЛОДЖЕРО. Не хотелось мне говорить об этом, мама, но если я не скажу о том, что думаю, игра никогда не кончится.
ГРЕГОРИО. В таком случае, ты думал о том, что сказал?
КАЛОДЖЕРО (просто). Естественно. Я думал об этом и раньше, но не говорил, так как усердно контролировал свой мозг.
РОЗА. Значит, раньше перед нами ты кривил душой?
КАЛОДЖЕРО. Кривил, дорогие родственники! Еще как кривил!
ГРЕГОРИО. Отлично. В таком случае я хочу сказать тебе все: твоя жена убежала с любовником и ты остался здесь в дураках на четыре года!
РОЗА (с такой злобой). И раньше она изменила тебе!
Обращаясь к Оресте
Ведь верно?
ОРЕСТЕ. Сущая правда!
ГРЕГОРИО (обращаясь к Матильде). Не правда ли, мама?
МАТИЛЬДА. Вот уже сорок лет как я плачу…
КАЛОДЖЕРО. Сорок лет — ты думаешь! На самом деле ты плачешь веками, тысячелетиями…
Обращаясь к матери.
Ты — еще одна игра! Ты, Грегорио, — еще один опыт!.. И ты, Роза… И ты, Оресте… И ты, Дженарино. Вы говорите, что моя жена четыре года назад убежала с любовником и до этого изменяла мне? А почему вы сразу не предупредили меня? Отчего же вы не сказали мне об этом, когда жена моя была рядом со мной? Потому, что все вы были составной частью игры, и в таком случае все вы кажетесь мне существами живыми и реальными, но на самом деле вы ни что иное, чем образы атавистичного сознания!
ОРЕСТЕ. Этот бред вложил тебе в голову профессор Марвульо, который изо дня в день обирает тебя до нитки.
ГРЕГОРИО. Хватит болтовни, ты, сумасшедший!
Матери.
И этот бродячий фокусник обрекает нас не только на разорение, он виной тому, что наше имя сегодня на устах у всех. И сверх того, он выворачивает наизнанку все то, что было
добрыми традициями нашей семьи…
КАЛОДЖЕРО (улыбаясь, с чувством превосходства). Шут!
ГРЕГОРИО (вне себя). Я?
КАЛОДЖЕРО. Именно!
Снова цепляет вилкой спагетти.
ГРЕГОРИО. Я думаю, что ты, будучи сумасшедшим, ко всему еще и преступник.
РОЗА. И кончишь очень плохо.
КАЛОДЖЕРО (зовет.) Профессор! Где профессор?
ОТТО. Я здесь!
КАЛОДЖЕРО (указывая на семью). Тебя интересуют эти образы?
ОТТО. Нет.
КАЛОДЖЕРО. Если они лишние в нашей игре, то лучше будет, если они исчезнут.
ОТТО. В целях игры, они ни к чему. Если они тебе надоели, я сделаю так, что они исчезнут!
Подходит к семье и неожиданно сообщает им.
Вернулась жена!
ГРЕГОРИО (удивленно). Когда?
ОТТО. Несколько секунд тому назад.
РОЗА. Где она?
ОТТО. В той комнате.
Домашние Калоджеро советуются, затем гуськом выходят в переднюю.
Они исчезли.
КАЛОДЖЕРО. Спасибо.
ОТТО. Ты еще нуждаешься в чем-либо?
КАЛОДЖЕРО. Да. Попросите слугу.
ОТТО (зовет). Дженарино! Тебя зовет хозяин.
Выходит.
ДЖЕНАРИНО (входя). К вашим услугам.
КАЛОДЖЕРО. Образ сыра мне!
ДЖЕНАРИНО (притворно огорчаясь). Сыра больше нет. Сегодня утром я поддался своему инстинкту и чтобы принять участие в игре, я его съел.
КАЛОДЖЕРО (искренне). И хорошо сделал. Неужели не осталось даже ощущения?
ДЖЕНАРИНО. Ничего, синьор, даже ни фотограмма!
КАЛОДЖЕРО. В таком случае имей воображение, чтобы принести мне стакан вина.
ДЖЕНАРИНО. Я имел воображение для того, чтобы принести последние четыре бутылки в свой собственный дом и выпить их за ужином со своей женой. Воображение было настолько полным, что мы были бы рады, если бы это произошло на самом деле.
КАЛОДЖЕРО. Отлично, но на кухне что-нибудь осталось?
ДЖЕНАРИНО (с готовностью). Ничего, синьор. Остался образ пустой кладовой.
КАЛОДЖЕРО. В таком случае пойди образно на рынок и купи образы продуктов.
ДЖЕНАРИНО. Сейчас, синьор! Но для этого, очевидно, я должен взять образ денег из ящика вашего письменного стола? Потому, что если образы торговцев не видят образа денег, они откажутся принимать участие в игре.
КАЛОДЖЕРО. Действуй!
ДЖЕНАРИНО (собирается уходить, но затем возвращается). Фотография блюда из спагетти вам понравилась?
КАЛОДЖЕРО (щелкает языком от удовольствия). Отлично получилось!
ДЖЕНАРИНО (удовлетворенно). Ну, что ж, вам остается только проявить ее!
Уходит.
Калоджеро остается один, умиротворенно улыбается. Через некоторое время выходит к центру сцены и начинает петь:
«Сияют звезды…»
КАЛОДЖЕРО. Знаете, это не обыкновенно! Мне приходит в голову этот мотив, я должен напевать его и я не сопротивляюсь.
Разглядывает себя в зеркале шкатулки.
Волосы еще седые, игра не окончена.
Забавляясь.
Кто знает, как это будет выглядеть, когда игра окончится и я снова буду с черными волосами. Но видите ли какая беда! Когда я думаю об этом, я готов на самом деле сойти с ума! Да, да, потому что это игра, которая может дать мне лишь ощущение старости. Лицо, покрытое морщинами и катаракта… В один прекрасный день, когда я увижу себя в зеркале, я буду беззубым. Я дрожу, но это только впечатление, и, быть может, мне будет придан образ смерти. Я буду бояться? Вот! Чего я должен бояться? Завершения игры? Не думаю! А в общем, все зависит от меня. Если я захочу закончить игру — для этого ни его не надо, я должен поддаться инстинкту. Думает ли мозг что-нибудь? И я это должен сказать! Это же — слово! Как мне быть? Иногда я думаю о стольких вещах одновременно. Гипотезы, желания и мысли…
Оживляясь, раскрывает глаза, глядя перед собой, поднимает руку и шевелит всеми пальцами. Затем, вытягивает вперед пятерню, словно хватает что-то и говорит.
Вот термометр! А при чем здесь термометр? Я думал о нем? Тогда ясно, что он при чем!
Повторяет прежний жест.
