Постой же… Дай-ка на тебя посмотреть… Виктор Иванович, прошу жаловать: это мой большой друг. Ошивенский. Айда в погреб, Федор Федорович.
Ошивенский и Федор Федорович уходят в дверь направо.
ТАУБЕНДОРФ:
(Смеется.) Мой шеф глуховат. Но он — золотой человек. Ну, Алеша, скорей — пока мы одни — рассказывай!
КУЗНЕЦОВ:
Это неприятно: отчего ты волнуешься?
ТАУБЕНДОРФ:
Ну, рассказывай же!.. Ты надолго приехал?
КУЗНЕЦОВ:
Погодя. Я только с вокзала и раньше всего хочу знать…
ТАУБЕНДОРФ:
Нет, это удивительно! Ты чорт знает что видел, что делал, — чорт знает какая была опасность… и вот опять появляешься — и как ни в чем не бывало!.. Тихоня…
КУЗНЕЦОВ:
(Садится.) Ты бы, вероятно, хотел меня видеть с опереточной саблей, с золотыми бранденбургами? Не в этом дело. Где живет теперь моя жена?
ТАУБЕНДОРФ:
(Стоит перед ним.) Гегелыптрассе, пятьдесят три, пансион Браун.
КУЗНЕЦОВ:
А-ха. Я с вокзала катнул туда, где она жила в мой последний приезд. Там не знали ее адреса. Здорова?
ТАУБЕНДОРФ:
Да, вполне.
КУЗНЕЦОВ:
Я ей дважды писал. Раз из Москвы и раз из Саратова. Получила?
ТАУБЕНДОРФ:
Так точно. Ей пересылала городская почта.
КУЗНЕЦОВ:
А как у нее с деньгами? Я тебе что-нибудь должен?
ТАУБЕНДОРФ:
Нет, у нее хватило. Живет она очень скромно. Алеша, я больше не могу, — расскажи мне, как обстоит дело?
КУЗНЕЦОВ:
Значит, так: адрес, здоровье, деньги… Что еще? Да. Любовника она не завела?
ТАУБЕНДОРФ:
Конечно, нет!
КУЗНЕЦОВ:
Жаль.
ТАУБЕНДОРФ:
И вообще — это возмутительный вопрос. Она такая прелесть — твоя жена. Я никогда не пойму, как ты мог с ней разойтись…
КУЗНЕЦОВ:
Пошевели мозгами, мое счастье, — и поймешь. Еще один вопрос: почему у тебя глаза подкрашены?
ТАУБЕНДОРФ:
(Смеется.) Ах, это грим. Он очень туго сходит.
КУЗНЕЦОВ:
Да чем ты сегодня занимался?
ТАУБЕНДОРФ:
Статистикой.
КУЗНЕЦОВ:
Не понимаю?
ТАУБЕНДОРФ:
По вечерам я здесь лакей, — а днем я статист на съемках. Сейчас снимают дурацкую картину из русской жизни.
КУЗНЕЦОВ:
Теперь перейдем к делу. Все обстоит отлично. Товарищ Громов, которого я, кстати сказать, завтра увижу в полпредстве, намекает мне на повышение по службе — что, конечно, очень приятно. Но по-прежнему мало у меня монеты. Необходимо это поправить: я должен здесь встретиться с целым рядом лиц. Теперь слушай: послезавтра из Лондона приезжает сюда Вернер. Ты ему передашь вот это… и вот это… (Дает два письма.)
ТАУБЕНДОРФ:
Алеша, а помнишь, что ты мне обещал последний раз?
КУЗНЕЦОВ:
Помню. Но этого пока не нужно.
ТАУБЕНДОРФ:
Но я только пешка. Мое дело сводится к таким пустякам. Я ничего не знаю. Ты мне ничего не хочешь рассказать. Я не желаю быть пешкой. Я не желаю заниматься передаваньем писем. Ты обещал мне, Алеша, что возьмешь меня с собой в Россию…
КУЗНЕЦОВ:
Дурак. Значит, ты это передашь Вернеру и, кроме того, ему скажешь…
Ошивенекий и Федор Федорович возвращаются с бутылками.
ТАУБЕНДОРФ:
Алеша, они идут обратно…
КУЗНЕЦОВ:
…что цены на гвозди устойчивы… Ты же будь у меня завтра в восемь часов. Я остановился в гостинице «Элизиум»{4}.
ТАУБЕНДОРФ:
Завтра что — вторник? Да — у меня как раз завтра выходной вечер.
КУЗНЕЦОВ:
Отлично. Поговорим — а потом поищем каких-нибудь дамочек.
ОШИВЕНСКИЙ:
Барон, вы бы тут помогли. Скоро начнут собираться. (Кузнецову.) Можно вам предложить коньяку?
КУЗНЕЦОВ:
Благодарствуйте, не откажусь. Как отсюда пройти на улицу Гегеля?
ОШИВЕНСКИЙ:
Близехонько: отсюда направо — и третий поворот: это она самая и есть.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
(Разливая коньяк.) Гегельянская.
ТАУБЕНДОРФ:
Да вы, Виктор Иванович, знакомы с женой господина Кузнецова.
КУЗНЕЦОВ:
Позвольте представиться.
ОШИВЕНСКИЙ:
Ошивенский. (Пожатие рук.) Ах! Простите, это я нынче молотком тяпнул по пальцу.
КУЗНЕЦОВ:
Вы что — левша?
ОШИВЕНСКИЙ:
Как же, как же, знаком. На Пасхе познакомились. Моя жена, Евгения Васильевна, с вашей супругой в большой дружбе.
ТАУБЕНДОРФ:
Послушай, как ты угадал, что Виктор Иванович левша?
КУЗНЕЦОВ:
В какой руке держишь гвоздь? Умная головушка.
ОШИВЕНСКИЙ:
Вы, кажется, были в отъезде?
КУЗНЕЦОВ:
Да, был в отъезде.
ОШИВЕНСКИЙ:
В Варшаве, кажется? Ольга Павловна что-то говорила…
КУЗНЕЦОВ:
Побывал и в Варшаве. За ваше здоровье.
Входит Марианна. Она в светло-сером платье-таер{5}, стриженая. По ногам и губам можно в ней сразу признать русскую. Походка с развальцем.
ТАУБЕНДОРФ:
Здравия желаю, Марианна Сергеевна.
МАРИАННА:
Вы ужасный свинтус, барон! Что это вы меня не подождали? Мозер меня привез обратно на автомобиле, — и для вас было бы место.
ТАУБЕНДОРФ:
Я, Марианночка, одурел от съемки, от юпитеров, от гвалта. И проголодался.
МАРИАННА:
Могли меня предупредить. Я вас там искала.
ТАУБЕНДОРФ:
Я прошу прощения. Мелкий статист просит прощения у фильмовой дивы.
МАРИАННА:
Нет, я очень на вас обижена. И не думайте, пожалуйста, что я зашла сюда только для того, чтобы вам это сказать. Мне нужно позвонить по телефону. Гутенабенд, Виктор Иванович.
ОШИВЕНСКИЙ:
Пора вам перестать хорошеть, Марианна Сергеевна: это может принять размеры чудовищные. Господин Кузнецов, вот эта знаменитая актрисочка живет в том же скромном пансионе, как и ваша супруга.
МАРИАННА:
Здравствуйте. (Кивает Кузнецову.) Виктор Иванович, можно поговорить по телефону?
ОШИВЕНСКИЙ:
Сколько вашей душе угодно.
Марианна подходит к двери направо, возле которой телефон.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
А со мной никто не хочет поздороваться.
МАРИАННА:
Ах, простите, Федор Федорович. Кстати, покажите мне, как тут нужно соединить.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
Сперва нажмите сосочек: вот эту красную кнопочку.
КУЗНЕЦОВ:
(Таубендорфу.) Коля, вот что называется: богатый бабец. Или еще так говорят: недурная канашка. (Смеется.) Артистка?
ТАУБЕНДОРФ:
Да, мы с ней участвуем в фильме. Только я играю толпу и получаю десять марок, а она играет соперницу и получает пятьдесят.
МАРИАННА:
(У телефона.) Битте, драй унд драйсих, айне нуль.[1]
КУЗНЕЦОВ:
Это, конечно, не главная роль?
ТАУБЕНДОРФ:
Нет. Соперница всегда получает меньше, чем сама героиня.
КУЗНЕЦОВ:
Фамилия?
ТАУБЕНДОРФ:
Таль. Марианна Сергеевна Таль.
КУЗНЕЦОВ:
Удобно, что она живет в том же пансионе. Она меня и проводит.
МАРИАННА:
(У телефона.) Битте: фрейляйн Рубанская{6}. Ах, это ты, Люля. Я не узнала твой голос. Отчего ты не была на съемке?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
Пожалуй, уж можно дать полный свет, Виктор Иванович. Скоро десять.
ОШИВЕНСКИЙ:
Как хотите… У меня такое чувство, что сегодня никто не придет.
Федор Федорович включает полный свет.
МАРИАННА:
(У телефона.) Глупости. Откуда ты это взяла? Последняя съемка через неделю, они страшно торопят. Да.
ТАУБЕНДОРФ:
Алеша, прости, но я хочу тебя спросить: неужели ты все-таки — ну хоть чуть-чуть — не торопишься видеть жену?
МАРИАННА:
(У телефона.) Ах, он так пристает… Что ты говоришь? Нет, — конечно, нет. Я не могу сказать, — я тут не одна. Спроси что-нибудь, — я отвечу. Ах, какая ты глупая, — ну конечно, нет. Да, он обыкновенно сам правит, но сегодня — нет. Что ты говоришь?
КУЗНЕЦОВ:
А тебе, собственно, какое дело, тороплюсь ли я или нет? Она замужем?
ТАУБЕНДОРФ:
Кто?
КУЗНЕЦОВ:
Да вот эта…
ТАУБЕНДОРФ:
Ах, эта… Да, кажется. Впрочем, она живет одна.
МАРИАННА:
(У телефона.) Какая гадость! Неужели он это сказал? (Смеется.) Что? Ты должна кончать? Кто тебе там мешает говорить? Ах, понимаю, понимаю… (Певуче.) Ауфвидерзээйн.
