благопристойном доме. Нада не хочет, чтобы ее ребенок рос в такой семье. Она уезжает вместе с Ветриным в большой город. И, как в настоящей мелодраме, герои «Блудного сына» проявляют кротость и покорность судьбе: они отпускают Наду, ни в чем не упрекнув ее. Отец, Мира и Зофия по-прежнему остаются одни. Все пойдет как раньше: мелкие семейные ссоры, домашние хлопоты, а по праздникам — пение трогательных песенок…
Тема борьбы против мещанства не была неожиданной для послевоенной литературы Югославии. Ей посвятил свои разительные сатиры Эрих Кош, на эту же тему написаны романы и повести Бено Зупанчича, комедии Александра Поповича. Их, как и многих других художников, тревожили духовные последствия перехода от героических, полных лишений времен народно-освободительной борьбы к благополучию мирной жизни. Югославские писатели разоблачают как мещанина «новейшей формации» — оголтелого потребителя и накопителя, так и тихого, скромного его старшего собрата, который, пересидев в уголке все войны и революции, в глубине души уверен, что мир по-прежнему существует для него и ему подобных.
Андрей Хинг заговорил в полный голос об опасности потребительства духовного, не менее страшного, чем тяга к накоплению материальных благ. Не случайно он дал своему «антигерою» профессию учителя. Эгоист и фарисей в роли воспитателя социально опасен. Он воспитывает себе подобных. Зофия, приемная дочь Отца, духовно близкое ему существо. Такая же нудная, лживая, по-мещански сентиментальная, она становится агрессивной и безжалостной, когда затронуты ее личные интересы. Чтобы отстоять неприкосновенность своего мирка, она готова на преступление.
Писатель вернулся к тревожному мотиву своих ранних произведений: предатели и лицемеры духовно разлагают окружающих, влияют на них пагубно и опустошительно. Умилительное трио в финале мелодрамы о блудном сыне не успокаивает, а настораживает, заставляет глубоко задуматься.
Вторая пьеса о мещанах — «Женихи» — написана пять лет спустя. «Пьеса с переодеванием» — гласит ее подзаголовок. Драматург опять обращается к традиционному жанру, вкладывая в него остросовременное содержание. «Женихи» — пьеса сатирическая, гротесковая. Сельский богач Залокар — один из тех хозяйчиков, что переждали социальные потрясения, приспосабливаясь к любой ситуации, — строит новый дом. Свой переезд в роскошные хоромы он обставляет торжественно. Залокар упивается не только своим богатством, но и победой своих жизненных принципов: умеренностью и рачительным ведением хозяйства он достиг всего, о чем мечтал. Теперь шестидесятилетнему вдовцу впору жениться, дело только за невестой, которая бы соответствовала его положению первого во всей округе жениха.
И снова, как в «Блудном сыне», семейный праздник испорчен появлением ближайшей родни. Правда, «обличитель» — Мирко Залокар — ничуть не лучше своего брата. Хинг ставит рядом две ипостаси современного мещанства. Ремесленник Стане — традиционный мещанин с фикусами, с безвкусной мебелью — был жесток со своей покойной женой, он груб с тещей и с бедными соседями, он невежествен и откровенно хвалится своим толстым бумажником. Брат его — профессор университета — мещанин эстетствующий. В сущности, братья очень похожи. Важны не внешние признаки культуры, утверждает автор, а подлинная культура человеческих отношений, гуманизм. Этими качествами ни один из «женихов» не обладает. Трогательная встреча родственников кончается убийством. И как заклинание звучат последние слова пьесы: «Проклятие Залокарам! Всем!» Всем Залокарам — социальному типу, паразитирующему за счет общества.
«Женихи» — пьеса сатирическая, с чертами фарса, вернее, трагифарса, ибо содержание ее горько. В ней нет ни одного хотя бы условно положительного персонажа. Все претендующие на эту роль — теща Залокара, его племянник, Вида — развенчаны. Бесславные «герои» разоблачают себя кто символическим костюмом, кто песенкой-зонгом. Эти зонги, стилизованные то под народные попевки, то под оперную арию, то под современный эстрадный шлягер, оживляют действие и подчеркивают ироническую позицию автора.
Расчет Хинга с мещанством беспощаден. Действие порой приобретает черты фантасмагории, где ненавистные сатирику пороки доведены до логического абсурда. И в то же время «Женихи» можно считать психологической драмой — настолько точно выверены в пьесе все оттенки человеческого поведения и реальные ситуации действительности.
Андрей Хинг принадлежит к тем писателям, которые ценят и уважают своего читателя. «Литература без читателей — это мертвая литература… Всякое честное и правдивое произведение литературы по природе своей тяготеет к коммуникативности», — утверждает он. Но уважение к читателю не есть заискивание перед ним. Драматург ставит острые вопросы большого общественного звучания, книги его адресованы серьезному, мыслящему читателю.
Н. Вагапова
КОНКИСТАДОР
Трагикомедия в трех действиях
Перевод М. Бершадской.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
П е д р о.
П а б л о.
К а э т а н а.
Б а л т а з а р.
С е к р е т а р ь.
С у а н ц а.
Д о л г о в я з ы й.
К о р е н а с т ы й.
Ф е л и п е.
М а р г е р и т а.
Р и в е р а.
К о н к и с т а д о р ы.
И н д е й ц ы.
С л у г и.
Эта пьеса завершает цикл «об испанцах». По материалу она является исторической, однако автор ее стремился говорить о нашем времени.
Я прошу простить меня за большое количество сценических ремарок. До сих пор я писал прозу и потому без пояснений сам себе не доверяю, постановщикам тем более; несмотря на это, я буду очень рад, если режиссер и актеры внимательно прочитают ремарки.
Я предлагаю единое решение сценической площадки и декорации, хотя бы с налетом фантастического.
Конкистадоры из первого действия пусть играют индейцев во втором — ради экономии, а в какой-то степени и для экстравагантности.
Прошу прощения у заведующего реквизиторским цехом за петуха, которого я подсунул ему во втором действии. Если актеры, занятые в этой сцене, не переносят перьев, пускай воспользуются перчатками.
Прошу обеспечить хороший, натуральный реквизит.
И пусть гротеска в исполнении и в режиссуре будет несколько меньше, чем это сейчас модно в наших театрах, — разумеется, если только это возможно.
Место действия: зал, украшенный зеркалами. На первом плане, у обоих порталов, стоят камер-лакеи П е д р о и П а б л о. Они наблюдают за с л у г а м и, которые накрывают праздничные столы. Все происходит в полной тишине, словно какое-то торжественное действо. Во время этой церемонии до нас доносится хоровое пение индейцев, которое никоим образом не должно быть непосредственно связано с развивающимися на сцене событиями — это всего лишь звуковой фон.
О белый конь, о белый бог!..
Белым был снег,
Белою — кожа,
Белыми — розы
И облака…
О белый конь, о белый бог!..
Красною стала стена
И кровавыми — розы,
Побагровели кусты,
Пепел на наших губах…
О белый конь, о белый бог!..
Плесень так зелена,
Сердце земли — зеленое,
Пересыхают ручьи,
В реках нет больше рыб…
О белый конь, о белый бог!..
Черные горы вокруг,
Солнце в наряде черном,
Птицы в ветвях