Суд идет!
Все встают. Входит с у д е й с к а я к о л л е г и я.
С у д ь я. Сесть. (Молчит.) Мда. Ну, все уже всё сказали, и подсудимые выступили лихо. Но бывает, что в последнюю минуту человек понимает… В нарушение порядка (адвокату) — вы извините? — предоставляю последнее слово подсудимым еще раз. Пашина Зинаида Борисовна.
З и н а (встает). Торжественно обещаю искупить самоотверженным трудом на благо… эт, куда Родина пошлет… эт… хм, ну! (Тупо изучает потолок. Садится.)
С у д ь я. Цыпкина Василиса Юрьевна.
Ц ы п к и н а (улыбчиво оглядывает зал. Малярке). В последних словах, значит, кланяйтесь от меня на стройке. Привет всем! Все. (Садится.)
М а л я р к а. И тебе кланяться велели — Дуня Сомина, теть Сима, Нина Бузакова. (Испуганно прикрывает рот, покосившись на судью.)
С у д ь я. Белова Инга Владленовна.
И н г а (самой себе). Встать! (Встает.) Похристарадничать, что ли? А вдруг я не раскаялась?! Раскаялась или нет? (Гадает на пальцах, с закрытыми глазами сближая в воздухе указательные пальцы — сойдутся или нет? Не сошлось.) Ай-яй, подсудимая не раскаялась. И не хочет в хор! (Командует себе.) Сесть.
С у д ь я. Для оглашения приговора прошу всех встать.
Все встают. Перестройка конвоя — двое, печатая шаг, берут под стражу Цыпкину, четверо замирают по стойке «смирно» рядом с Ингой и Зиной. Таков порядок — усиленный конвой при оглашении приговора.
(Оглашается приговор.) «Суд в составе председательствующего и народных заседателей, заслушав и рассмотрев дело по обвинению несовершеннолетних Пашиной, Беловой и Цыпкиной в избиении Арбузовой и Хоревой, на основании Уголовного кодекса РСФСР, постановляет: первое — отвергнуть как недоказанное нетрезвое состояние подсудимых…»
М а т ь Ц ы п к и н о й. Дай бог тебе здоровья!
С у д ь я. «Второе. Суд не доверяет показаниям свидетелей Грибовой, Карповой, Сёмина и расценивает как оговор факт употребления подсудимыми нецензурных выражений. Суд выражает вышеназванным свидетелям порицание за оскорбления в адрес подсудимых». Приношу извинения также от себя лично. Я кричал тут…
Радостный шум в зале. Белов с облегчением утирает испарину со лба.
М а т ь Ц ы п к и н о й. Да на нас не крикнуть — мы ж!..
С у д ь я. «Третье. В эпизодах от тридцатого января, восьмого марта и первого апреля подсудимые Пашина, Белова и Цыпкина беспричинно, из хулиганских побуждений…»
Общий шепот ужаса: «Двести шестая!..»
«…избили Арбузову и Хореву с нанесением Арбузовой легких телесных повреждений. Суд квалифицирует дело по статье…»
Зал разом подается вперед.
«…двести шестая, часть вторая Уголовного кодекса РСФСР…»
Шепот-выдох зала: «А-а-а!»
«…и постановляет назначить наказание, связанное с лишением свободы: Пашиной Зинаиде Борисовне — три года с отбыванием в колонии общего режима, Беловой Инге Владленовне — три года с отбыванием в колонии общего режима, Цыпкиной Василисе Юрьевне — два года с отбыва…»
И н г а (насмешливо, перебивая судью). А хор в колонии есть?
З и н а (весело). Есть! Споем? (Выламываясь, поет веселенькую мелодию.)
Пашина в ужасе бросается к дочери. Мать Цыпкиной и малярка спешно суют Цыпкиной вещи и пакет с апельсинами. У той все врассыпную. Апельсины катятся по полу. Конвой сцепляет руки локоть в локоть, преграждая доступ к подсудимым. Цыпкина ползает у ног конвоя, подгребая оттуда, «с воли», раскатившиеся апельсины.
С у д ь я (вне себя). Цыпкина, встать!!
Ц ы п к и н а. Чё?
С у д ь я. Стоять перед законом! (Дочитывает приговор.) «Цыпкиной Василисе Юрьевне два года с отбыванием в колонии общего режима. Но учитывая, что подсудимые молодые девушки, что они будущие матери и жены, учитывая то высокое уважение, какое оказывает наше общество женщине, суд считает возможным применить условную меру наказания, освободив из-под стражи в зале суда…»
Он читает дальше, перечисляя их фамилии, но этого уже не слышно — крик, плач. По-деревенски голосит Цыпкина, захлебываются от слез Зина, Инга, Галя.
Конвой: «Кругом… арш!» — покидает зал.
Ц ы п к и н а (с криком роняя апельсины). Дяденька, родненький, я ж обманула! Я ж ударила Галу! (Бросается не то на колени, не то за апельсинами.)
С у д ь я (вне себя). Цыпкина, встать! Вон, понимаешь! Дай договорить! Как напутствие молодежи предлагается заслушать доклад. (Надевает очки, раскрывает пухлую красную папку.) «Роль советской женщины велика. В годы Великой Отечественной войны она, невзирая на пули…»
З и н а (кричит, захлебываясь от слез). Я вспомнила, вспомнила — я «Овод» читала! Он любил и уехал, потому что никто не верил. Никто! Никто! Ник-то! (Беззвучно плачет, рухнув лицом в колени.)
С у д ь я. «В годы Великой Отечественной войны…» (Захлопывает папку. Молчит, сняв очки.) В годы войны, а конкретно в сорок первом… (показывая на прокурора) вот Оля наша… наша Оля, знаете. (Молчит, волнуясь.)
Все смотрят на прокурора. Та деловито — устали глаза! — протирает глаза под очками. Прячет лицо — из-под сдавленного ладонями лица вырывается, кажется, ее обычный резкий смешок. Быстро выходит из зала, пряча сдавленные рыдания. Все молчат.
Домой идите, девочки. Суд окончен.
Выходит из-за стола, из зала — на улицу. Присев на ящиках у ларька, пытается закурить — руки не слушаются. Дебрин дает ему прикурить. Молча курят. Девочки, оцепенев, сидят на своих местах.
М а т ь Ц ы п к и н о й (идет к дочери). Долго ты меня будешь мучить, халява?! (Замахивается на дочь — обнимает, плачет.)
П а ш и н а (улыбаясь, с узелком идет к дочери). Я тебе пирожков напекла — пеку ночью… одна. (Роняет пирожки, оцепенев.)
И н г а (обняв отца). Папа… папка!
М а л я р к а (обняв и раскачиваясь, успокаивает рыдающую Галю). Держись… ты мать! Ты мать… держись!
Раскаты грома — гроза. В зале темнеет. Судья и Дебрин курят у ларька. Выхваченное из полутьмы лицо судьи…
С у д ь я. Ночь сочинял — курам на смех… Там, в сорок первом, нашу деревню расстреляли. Вывели баб на расстрел, а они, как львы, на пули скачут — детей заслоняют. Не судил бы я женщин! Судим их — мужики! А они родят и на крест пойдут… О, идут!
Хватившись судьи, к нему идут зареванные д е в о ч к и и их р о д и т е л и.
Ц ы п к и н а. Я… я… землю есть буду!
С у д ь я (в гневе). Цыпкина, вон! Смилуйся, сгинь! Вот вы у меня где (пилит себя ребром ладони по шее), вот! Видеть вас не… Марш по домам!
Шум накрапывающего дождя. Девушки жмутся ближе к судье. Адвокат раскрывает зонт.
З а с е д а т е л ь-ж е н щ и н а (прикрывшись от дождя газетой). Передохнуть дайте! Ступайте… марш! Нервов нет?!
З а с е д а т е л ь-м у ж ч и н а. Вы любого доведете… вы… вы!.. (Умолкает, сунув под язык валидол.)
И н г а (сняла с себя куртку, укрыв отца). А на воле дождь…
А р б у з о в а (раскрыв зонт над Верой и Галей). Развезет теперь окопы-то…
З а с е д а т е л ь-ж е н щ и н а. Да расходитесь наконец! Не насиделись в суде? Марш!
З и н а (плачет). Я читала! У меня была собака — мы гуляли… Потом папа ушел… Я читала!
С у д ь я. Уйдите — прошу… Люди вы, люди, к плохому привычны, а от хорошего плачете?.. Идите, девочки, — промокнете. Ноги простудите.
Сильный шум дождя. Никто не уходит. Стоит, замечтавшись, под зонтиком адвокат. Притулились под одним
