ЭРИКА (наклоняется, нюхает его подмышку). Ты брызгаешь его слишком много. Слишком много.
МАРТИН. Слишком много?
ЭРИКА. Не хочешь ощущать свой собственный запах?
МАРТИН (смущенно смеется). Я не хочу ощущать свой собственный запах?
ЭРИКА. Я хочу сказать, Мохаммед по крайней мере пахнет правдой, а ты чем пахнешь? Каким-то трендом… В США уже нельзя пользоваться духами сколько хочешь и где попало… И что теперь, надо, чтобы от тебя пахло, как от монаха? Старым сырым монастырем с выщербленными стенами, засушенными розочками, сердцем из колючей проволоки, опадающих лепестков, крови? Ты что, не знаешь — в США хотят ввести запрет на сильные ароматы в общественных местах, потому что люди не желают дышать химией в лифтах, в автобусах, в ресторанах и туалетах; для людей, которые захотят подушиться «Эскейп» или «Шанель», будут отведены отдельные места, потому что очень многие сейчас страдают аллергией, а к тому же это опасно, реально намного опаснее, чем можно подумать, — от дезодорантов можно вообще впасть в маразм… Разве я не рассказывала?
МАРТИН. Рассказывала?
ЭРИКА. Это правда, но ты мне не веришь. Но если хочешь впасть в маразм в сорок пять, пожалуйста… Может, у тебя как раз из-за этого волосы поседели.
МАРТИН. У меня из-за этого волосы поседели?
ЭРИКА. Это алюминий, это алюминий в дезодорантах.
МАРТИН. Да, я знаю, что это алюминий в дезодорантах.
ЭРИКА. Нет, ничего ты не знаешь. Ты так говоришь, просто чтобы не молчать в ответ. А волосы у тебя поседели именно из-за этого. Это алюминий, а не наследственность. (МОХАММЕДУ.) Ты пользуешься дезодорантом? Это, наверное, ни к чему, когда пережил то, что пережил ты. Тогда просто пытаешься сохранять чистоту. Видишь только самое важное. Добро и зло… Ты — доказательство того, что Бог убивает и что даже это можно пережить. Лучше уж так, чем медленно увядать от дезодорантов и духов. Правда же? Моя мама говорит, что на меня наложат штраф, если я не перестану говорить «правда же».
МОХАММЕД не отвечает, ЭРИКА снова обращается к МАРТИНУ.
Ей, в таком случае, придется платить штраф каждый раз, когда она меня не понимает… Почему ты здесь? Я всех об этом спрашиваю. Любовь? Ты никому не нужен? И это при том, что ты работаешь в рекламе и так популярен?
МАРТИН. Я популярен?
ЭРИКА. Garçon populaire… Trop populaire[18].
МАРТИН. Garçon populaire…
ЭРИКА. Trés… Trés[19], кажется, говорят в таких случаях. Но я так давно не была в Париже.
МАРТИН. Pas populaire[20].
ЭРИКА. Trés populaire… Но как бы я хотела туда съездить. (Небольшая пауза.) Sans?[21]
МАРТИН. Pas populaire.
ЭРИКА. Не populaire? Pas? Не популярный? Ты?
МАРТИН. Yes.
ХАРРИ, пожилой мужчина, вкатывает тележку с кофе.
ЭРИКА. Это потому, что ты дико симпатичный — если, конечно, кому-то нравится такой тип внешности. Но неужели ты со своими проблемами должен быть здесь, здесь, среди пролетариев, ты что, не мог подыскать себе что-нибудь получше?
АНДЕРС поднимается, заслышав звук открывающихся дверей, отходит и встает там, где обычно стоит тележка с кофе. Он кажется добрым, обескураженным, много улыбается, двигается очень медленно.
Ты же наверняка тот еще подлец. Девушек меняешь как перчатки.
МАРТИН. Почему ты надо мной издеваешься?
ЭРИКА. Я не издеваюсь, просто хочу встряхнуть тебя, чтобы добиться хоть какого-то контакта. Может, если сломить эту крепость, которую ты возвел вокруг себя, ты сможешь начать жить?
МАРТИН. Да ты же ничего обо мне не знаешь.
ЭРИКА. Ну почему же, все знаю… почти все… Ну то есть какие-то твои тайны я не трону… потому что некоторые тайны — это как золотая пыльца на крыльях бабочки, если снять ее, бабочка умрет… Я хочу снять с тебя только фальшь.
МАРТИН. Это совершенно не обязательно.
МОД. Наконец-то. (Медленно встает. Она с трудом передвигается и ходит — она сломала шейку бедра, когда пыталась покончить с собой и выпрыгнула с шестого этажа дома в Хандене.)
ТОМАС (подходит к тележке, чтобы помочь раздать кофе). Кофе!
ЭРИКА (замечает СОФИЮ — она переоделась и собирается в душ; бросается к ней почти бегом). Привет! Как дела?
СОФИЯ не отвечает.
Ты прочла книгу, которую я тебе дала? «Там, где ангелы боятся ступать» — или как это лучше перевести? Тебе кажется, что язык слишком трудный. Это дело техники, я знаю, но не сдавайся.
СОФИЯ. Я читаю очень медленно.
ЭРИКА. А я нет. Я читаю быстро-быстро. Иногда слишком быстро.
СОФИЯ. Иногда по три года читаю одну книжку.
МОД (РОГЕРУ, который все еще сидит и смотрит в свою книгу). Кофе.
РОГЕР. Мне некогда.
МОД. Кофе дают.
РОГЕР. Мне некогда.
МОД. Что ты там делаешь?
РОГЕР. Я читаю. Я читаю теорию. У меня экзамен на той неделе.
МОД. Ты уже три года его сдаешь, иди, потом дочитаешь.
РОГЕР. Да хватит уже бубнить… Иди спать. И накройся собственной мандой.
МОД. Зачем тебе машина? Тебе все равно не дадут место для парковки.
РОГЕР. Заткнись, манда.
МОД. Тебе понадобится место для парковки… Ты что, не понимаешь? Если ты вообще получишь права.
РОГЕР. Слышь ты, уродина, у тебя месячные. У тебя месячные. Ты засрала весь диван и ковер своей мерзкой кровью, а сейчас и телик, и нас всех тут забрызгаешь. Я воткну нож в твою сраную манду, а потом нассу на твою могилу, чтобы там ничего не росло и чтобы от нее так воняет, что ее никто не захочет навещать.
МОД. Господи, ну насмешил.
РОГЕР. Ты у меня посмеешься!
МОД. О господи, ну насмешил, сколько радости ты реем вокруг доставляешь! Столько радости!
РОГЕР. Когда ты подохнешь, я насру тебе на рожу.
МОД. Ах, как приятно.
РОГЕР. Дохохочешься у меня! А потом я насру прямо на твой телик.
МОД. Не страшно, там все равно показывают одно дерьмо.
РОГЕР. У тебя будут только дерьмовые передачи. Тебя будут вышвыривать отовсюду, куда бы ты ни пришла, потому что от тебя воняет.
АНДЕРС (тихим голосом читает на доске объявлений меню на завтрашний день). Завтра свиные отбивные. (МОХАММЕДУ, который встал у него за спиной.) А вы всё едите?
РОГЕР. Завтра вместо свиной отбивной будет жопа Мод!
ТОМАС. Хватит.
РОГЕР. Это она начала! Она сказала, что я не сдам на права!
МОД. Нет, я сказала, что подали кофе, что можно подойти взять кофе.
РОГЕР. Сука поганая, ты сказала, что я не сдам на права!
АНДЕРС. Вы всё едите?
МОХАММЕД. Мы не едим свинину.
РОГЕР. Тупая манда, жопа сраная.
АНДЕРС. Вы не едите свинину.
МОД. Не понимаю, как манда может быть тупая ты это себе представляешь?
РОГЕР. Твоя может быть какая угодно. У тебя она все равно что жопа.
ТОМАС. Значит, вам полагается отдельный стол, (РОГЕРУ.) Твоя мама звонила.
РОГЕР. Чтобы вычистить ее, надо звать санитаров которые писсуары моют.
ТОМАС (подает МАРТИНУ кофе. МАРТИН уходит и садится в холле). Она спрашивала, говорил ли ты с куратором.
МОД (берет кофе, садится на диван рядом с МАРТИНОМ). Я сяду здесь?
МАРТИН. Да… Пожалуйста.
МОД. Где-то же надо сесть.
МАРК берет газету, разрывает ее на тонкие полоски, облизывает их, жует, сворачивает, а потом что-то из них строит, возможно маленький домик.
МОД. Может, лучше выпьешь кофе? Марк… Эй.
МАРТИН (тихо). Он не должен тут быть.
МОД (агрессивно). А куда, к чертям собачьим, ты его желаешь запихнуть?
МАРТИН. Нет, но… я хочу сказать… Его надо было поместить в другое место, где ему бы уделяли больше внимания.
МОД. И где же это, интересно знать? Где?
МАРТИН. Нет, но…
МОД. А что? Лишь бы с глаз долой.
МАРТИН (спокойно). Нет, но… Я совсем не это хотел сказать. Конечно же нет.
МОД. С глаз долой. Закопать его где-нибудь, что «вообще не видеть… А что ты хотел сказать?
МАРТИН. Нет, я хотел сказать… здесь же никто за и» не ухаживает, здесь никто не может о нем как следует позаботиться — он просто слоняется из угла в угол, и… ему только хуже. Ему же совсем не становится лучше. Такое ощущение, что ему все хуже и хуже.
