РОГЕР. Что с тобой? Хватит.
МАМА. Дым.
РОГЕР. Ну выйди тогда.
МАМА. Нельзя столько курить.
РОГЕР. Иди домой.
МАРТИН (стоит возле телефона в коридоре, набирает какой-то номер — звонит жене, ждет, потом быстро говорит). Привет, это я — Мартин. (Она тут же вешает трубку.) Алло?
Пауза. МАРК стоит совсем рядом с ним, МАРТИН чувствуй раздражение, хочет резко оттолкнуть его, но вместо этого осторожно отодвигает его от себя. МАРК, пятясь, снова делает несколько шагов по направлению к МАРТИНУ, стоит к МАРТИНУ спиной.
Алло!
Пауза.
Алло!
МАРТИН убирает трубку от уха, держит ее на некотором расстоянии и какое-то время не вешает ее, кусает нижнюю губу, начинает нервничать, злится, впадает в отчаяние.
Ну пожалуйста… можешь отойти?
Пауза.
Ну что ты надо мной навис? (Пауза.) Что с тобой, черт тебя дери?
МАРТИН ходит, смотрит на МАРКА.
Э-эй. Кто-нибудь дома? (Короткая пауза.) Господи… Вдруг я стану, как ты. Что мне тогда делать? (Короткая пауза.) Тогда уже будет неважно. (Короткая пауза.) Нет, я покончу с собой. (Подает голос). Я покончу с собой… Я сделаю это, пока у меня еще есть выбор. Ведь у нас всегда есть выбор, какой бы шаг мы ни предприняли. Правда же? Пока я еще могу что-то предпринять. (Короткая пауза.) Раз я дошел до такого, может, это будет не так уж и трудно. Может, это будет естественно.
Пауза.
А? (Короткая пауза.) Ты меня слышишь? (Короткая пауза.) Я с тобой говорю. Слышишь? (Пихает МАРКА.) Эй… Нет.
ТОМАС (идет с МОХАММЕДОМ и МОД играть в бильярд). Может, сыграем партию?
МАРТИН. Нет.
ТОМАС. Почему?
МАРТИН. Нет… Не хочется. Я не очень хорошо играю.
МОД. Какая разница?
ТОМАС. Тебе надо тренироваться — у тебя плохо с концентрацией.
МАРТИН. Да. Наверняка.
МАМА РОГЕРА (отмахивается от дыма). Пойдем лучше в твою палату.
РОГЕР. Нет, не пойдем. (Кричит ТОМАСУ.) А можно мы тоже пойдем на рейв-парти?
МАМА. Ну почему? Тут так накурено.
РОГЕР. Конечно, накурено. Это курилка. Здесь курят. Здесь же курят! Начни курить. Ты вообще не врубаешься.
МАМА. Нет, видимо, нет.
РОГЕР. Вот именно. Ты права. (Короткая пауза.) Ты не врубаешься.
МАМА. Ну почему надо столько курить?
РОГЕР. По кочану. Это успокаивает мои нервы. (Короткая пауза.) А тебе разве не пора в церковь? Бог начнет с минуты на минуту. Вдруг он рассердится на тебя, если тебя там не будет? (Смотрит на сумку.) Что ты вечно таскаешь этот мешок?
МАМА. А что такого? Мне же нужно… мне же нужно в чем-то носить свои вещи.
РОГЕР. Какие еще вещи? Нет у тебя никаких вещей. У тебя ничего нет.
МАМА. У меня ключи и деньги…
РОГЕР. У тебя деньги? Как кстати, одолжи-ка мне немного.
МАМА. Ты говорил с доктором?
РОГЕР. Я тебя про другое спрашиваю — есть у тебя деньги?..
МАМА. С куратором то есть. Ты говорил с ней. (Небольшая пауза.) Они там где-то в Серафене. Или в Норртулле?
РОГЕР. Да что ты знаешь?
МАМА. Я говорила с кем-то оттуда, да, точно, тебе должны были позвонить из Норртулля… Она позвонила? У нее еще финский акцент.
РОГЕР. Да мне насрать. У меня нет денег… Мне нужно несколько сотен.
МАМА. Несколько сотен?
РОГЕР. Че ты все за мной повторяешь? Ты воняешь.
МАМА. Но ты же получил деньги по больничному… Ты должен…
РОГЕР. Да, я столько всего должен! Это вообще ничего. Я получил гораздо меньше, чем в прошлый раз. На это нельзя прожить. Я хочу досрочно выйти на пенсию. Чтобы меня оставили наконец в покое.
МАМА. Да, но ты должен… Эта программа, о которой говорила куратор, это социальный тренинг, она хочет, чтобы ты этим занялся… Ты должен научиться быть в коллективе и научиться вещам, которые должны уметь все люди которые хотят жить в обществе, — ты же не можешь сидеть…
РОГЕР. Да на хрен мне это общество! Мне и тут неплохо — и вам я не мешаю. Зачем мне чему-то учиться! Да че там делать, там вообще нечего делать. Я, может, собираюсь свалить в Австралию.
МАМА. Да… пожалуйста… но сначала надо научиться другим вещам — ездить на автобусе, на метро, убирать за собой… ходить в магазин, платить за квартиру, самостоятельно убирать свою кровать — нельзя же не спать целыми ночами и слушать музыку…
РОГЕР. Да что ты, блин, привязалась! Я и так сам убираю кровать! Каждое утро убираю! Спроси у них! Спроси Томаса!
МАМА. Да, но это только потому что здесь тебя заставляют… Когда ты живешь дома и тебя никто не заставляет…
РОГЕР. Да что тебе надо вообще? Что тебе надо? Че ты сюда приперлась и несешь всякую чушь, мымра гребаная? Ты вообще ничего не знаешь!
МАМА. Не кричи так… Рогер — я же не хочу…
РОГЕР. Заткнись! Как хочу, так и разговариваю! А если тебя не устраивает, можешь валить отсюда! Я тебя не просил сюда приходить!
ЭРИКА входит в холл, на ней красивое платье с высоким воротом, темно-синее с серыми языками пламени, она причесалась и накрасилась.
ЭРИКА. Привет. Как я выгляжу? У меня не слишком яркие румяна? Я накрасилась. Не слишком сильно? А что здесь еще делать… остается заниматься своей внешностью… Как я выгляжу, у меня не слишком яркие румяна — на щеках?
МАРТИН. Нет… ты хорошо выглядишь.
ЭРИКА. Ах, ты вогнал меня в краску… Какой энтузиазм… Тебе бы тоже не мешало немного накраситься.
РОГЕР (пуская идеально круглое колечко дыма маме в пах). Класс.
МАМА. Хватит… прошу тебя.
РОГЕР. Что-нибудь чувствуешь?
МАМА. Пахнет дымом. Одежда теперь вся пропахнет дымом.
РОГЕР. Да. (Пускает в нее еще несколько колеи, дыма.)
МАМА. Ты говорил с доктором?
РОГЕР. Элвис спал со своей мамашей до двадцати пяти или вроде того.
МАМА. С куратором то есть.
РОГЕР. Он спал в одной постели со своей матерью до двадцати пяти лет или вроде того. Хотя был женат.
МАМА. Ты говорил с куратором?
РОГЕР. Ты слышала, что я сказал?
Пауза.
Ты слышала, что я сказал?
Пауза.
Мне нужно несколько сотен взаймы.
МАМА. Но разве у тебя не осталось ничего от тех денег, которые ты получил по больничному?
РОГЕР. Нет, я купил форд и поместье, где я буду держать лошадей. Потратил все до последней кроны. Потому что теперь я получаю гораздо меньше, чем мне причитается, только из-за того, что у меня длительный больничный, поэтому они воруют мои деньги, а мне же тоже надо на что-то жить — хотя я тут не живу, а подыхаю, может, мне почитать какую-нибудь газету или что-то еще, пока я здесь…
ЭРИКА. Господи, как я возмущена… Ну правда же, я выгляжу гораздо лучше? Ну разве у меня не красивая грудь?
МАРТИН. Выглядишь ли ты лучше? Да, но ты… ты очень хорошо выглядишь.
ЭРИКА. Хорошо? Что это значит? Я же очень красивая, красивее, чем Шэрон Стоун.
МАРТИН. Шэрон Стоун?
ЭРИКА. Она красивая?
МАРТИН. Красивая?
ЭРИКА. Я не знаю, но я-то потрясающе красива, и это мое проклятье. Какое странное, однако, слово — «красивая»… Звучит точно как его противоположность. «Вызывающая». А что ты делаешь, что ты тут сидишь? Почему ты тут сидишь?
МАРТИН. Что я делаю? Я…
ЭРИКА. Почему ты повторяешь все мои вопросы?
МАРТИН. Разве я повторяю?
ЭРИКА. Повторяешь. Это «макинтош»? У меня тоже такой, правда, модель пятилетней давности, но пока что еще работает. Знаешь, я родилась в шестидесятые, правда, вы, женатые на озлобленных старухах, которые хотят всем за все отомстить, вас больше интересует поколение X, вы следите за их музыкальными пристрастиями, присваиваете себе их одежду, моду, мысли, только сами ничего им не даете, вы ничего не даете взамен, присваиваете себе их девушек… читать они не читают — такие как Рогер, они же окаменели, он скинхед, идиот, он опасен для жизни, они же не хотят думать, они хотят толькореагировать, он бы мог стать каким-нибудь экспертом, правда, мне кажется, что эти «приличные» нацисты еще хуже, только они сюда не попадают. Здесь только пролетарии. Ну вот, я опять приняла душ, но какое я имею право быть чистой в мире грязи, в грязном мире? Ты бисексуал? Вероятно… Я тоже не могу быть в палате, София все плачет и плачет, сегодня ночью она проплакала два часа, у нее, должно быть, полное обезвоживание, но она не хочет, чтобы ее утешали. Ну и что тут поделаешь, не навязываться же со своими утешениями? Нет, так нельзя. Ты холост?
