ЭРИКА. А я — не Опра Уинфри.
МАРТИН. По крайней мере сейчас… Я не могу ничего поделать. Я два месяца откладывал это, после того как получил результаты. Это было в начале августа. В июле было ужасно, но она думала, что у меня кризис среднего возраста… Я снова начал работать. Я пришел домой, она была на кухне, она повесила на кухонное окно новые занавески с картинками овощей и итальянскими названиями, скорее для детей, чтобы повеселить детей, но цвета были ярковаты… У нас красивый дом в Юрхольмс-Эсбю, не очень большой, но нам нравится — сначала мы жили в жутком гадюшнике на Фолькунгагатан с двумя детьми, а потом вот нашли этот дом, его построили в тридцатые, такой, в стиле функционализма, отличные пропорции, в хорошем состоянии, большой сад на заднем дворе — те, кто продал его, жили в нем с самого начала, и они были рады, что он достался именно нам… Но мы сделали ремонт, перекрасили его так, как нам хотелось, и теперь он почти готов… В прошлое Рождество съехались все родственники, но… Теперь она не хочет, чтобы я виделся с детьми — она, конечно, в шоке… До нее теперь не достучишься. Она даже говорить со мной не хочет. Она не имеет права не давать мне видеться с детьми, но меня как будто парализовало… Думаю, все рано или поздно нормализуется, но сейчас между нами лед, она ненавидит меня и ведет себя некрасиво… говорит, что ей гадко, что все, что мы делали, оказалось ложью. Что так мне и надо, что я умру от СПИДа и так далее… Я вынужден ждать.
Пауза.
Я просто сижу и планирую детали своих похорон — какая будет музыка, урна, как будет украшена капелла, и все такое… «Round About Midnight» Майлза Дэвиса, и трагично, и сильно… Не рассказывай остальным. Это я так реагирую на несчастье, я должен сортировать, вдаваться в детали — создать новый файл, постепенно, шаг за шагом… Другие реагируют иначе, а я, я стараюсь структурировать то, что можно… В кризисных ситуациях я всегда начинаю структурировать, выделять главное — что надо сделать и что невозможно сделать никакими средствами, а потом уже можно подключить чувства, то есть я создаю место, пространство, где можно не испытывать такого отчаяния, а посмотреть на вещи более абстрактно… И даже если мне предстоит что-то очень трудное и ответственное, я стараюсь как-то себя похвалить… например думать, что я сделал все от меня зависящее… А потом, если угодно, у меня может случиться нервный срыв… После агентства я обычно сразу иду в антикварные магазины и аукционные склады и занимаюсь поисками вещей из бакелита сороковых и пятидесятых годов, я их коллекционирую… я увлекаюсь современным дизайном… Это такой способ продолжать интенсивно жить, как на работе, только уже исключительно для себя… это как увлекательный отдых… и это вполне можно сочетать с работой, с рекламой — я и учусь чему-то новому, и в то же время получаю удовлетворение… Проблема в том, что очень хочется поделиться с кем-то страстью, но в таком случае ты рискуешь тем, что людей, которые этим интересуются, станет больше и будет сложнее добыть то, что ты коллекционируешь.
Пауза.
Она знает, что я здесь. Я рассказал это автоответчику, но она сюда не приедет… Вообще-то мы прожили вместе пятнадцать лет.
Пауза.
Вообще-то я отец нашим детям… Даже если они меня сейчас ненавидят… Им было бы лучше проводить со мной как можно больше времени.
Пауза.
Но сейчас я хочу разрешить все практические вопросы, чтобы все было готово к тому времени, когда я буду так плох, что не смогу ничего делать… Как можно проще и чище… Кто-нибудь прочтет что-то из… этого я еще не решил… Или вообще без слов, просто спокойная тишина, просто тишина… чтобы люди могли немного побыть в тишине.
АНДЕРС. У тебя есть собака?
Пауза.
Собака… Обычная собака… Ты держал когда-нибудь собаку?
МАРК. Нет. Я боюсь собак.
АНДЕРС. Это ты зря.
МАРК. Ну, значит, они боятся меня… Я же могу их укусить.
АНДЕРС. Каков хозяин, такая и собака… надо уметь выбирать. У меня было много собак… Я как-то жил с одной женщиной, несколько лет тому назад, и у меня был доберман. Ну, мы не совсем жили вместе. Она иногда жила у меня. Она много пила. Алкоголичка. Не очень чистоплотная, но иногда она оставалась у меня ночевать. (Короткая пауза.) Но лучше иметь собаку чем женщину… Это куда проще… Собака всегда все понимает… Когда он чувствовал, что мы хотим потрахаться, он сразу забирался в постель, он знал, что сейчас будет. У доберманов довольно мощный хер.
МАРК. Что?
АНДЕРС. У доберманов довольно мощный хер.
МАМА. Ну, мне надо идти. Уже начало восьмого.
РОГЕР. Ты к своему Иисусу… Давай вали.
МАМА. Мне больше нельзя здесь оставаться… Что ты будешь делать?
РОГЕР. Чего? В каком, блин, смысле? Ничего я не буду делать. Что, по-твоему, тут можно делать?
МАМА. Ну да…
РОГЕР. Ну да, вот именно… Головой своей подумай.
МАМА. Ну да… Может быть, ты прав…
РОГЕР. Никаких «может быть»!
МАМА. Да, да… но не забудь поговорить с куратором. Может быть…
РОГЕР. Да хватит уже, достала! Хватит нудеть! Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Рехнуться можно! Так ведь по-настоящему рехнуться можно! Давай веди сюда эту суку, я нассу ей в лицо, чтобы она уже отвяла от меня!
МАМА. Ну не надо так…
РОГЕР. А как надо? Чтобы вам было удобно? Я говорю так, как могу… А вам должно быть насрать на это!
МАМА. Ну, не знаю. (Встает.) Выйдешь со мной? Проводишь меня до двери?
РОГЕР. Блин… Это еще зачем? (Короткая пауза.) И без меня доберешься. Ты же, блин, проторчала здесь столько же, сколько и я — почти что.
МАМА. Да… Ну тогда… тогда я пошла.
РОГЕР. Давай… Отдохну хоть немного. Достала меня уже.
МАМА. Ну ладно, пойду.
Пауза.
Ну что ж… Тогда пойду, пожалуй. Пока.
РОГЕР. Чего? А, пока.
МАМА. Ну… Пока.
РОГЕР. Ну все. Пока. (Короткая пауза.) Когда придешь… когда придешь в следующий раз?
МАМА. Ну я думала… Приду в воскресенье… В воскресенье, как обычно.
РОГЕР. Ладно, неважно, но можешь захватить мне сигареты, блок «Мальборо»… Если не тяжело… Когда ты придешь?
МАМА. В воскресенье, я же сказала…
РОГЕР. Да, но когда в воскресенье? Во сколько?
МАМА. После обеда, как обычно.
РОГЕР. Меня, может, не будет. Посмотрим.
МАМА. Ну, ты мог бы не уходить, раз я…
РОГЕР. Да, да, не нуди… У меня, может, другие дела будут… Ты же хочешь, чтобы я чем-нибудь занимался.
ЭРИКА. Томас ушел. Теперь пришел другой, старый. Этот получше. Мне не нравится Томас. Я боюсь его. Я не знаю, чего от него ждать.
АНДЕРС. Животные лучше людей. (Короткая пауза.) Когда я выйду, я куплю себе новую собаку… Они забрали у меня добермана. Когда я ложился сюда. (Короткая пауза.) Этого я вообще понять не могу. Я хорошо с ним обращался… Я ничего ему не делал плохого. Ему было хорошо. (Короткая пауза.) Но если не умеешь говорить, у тебя все отнимают… И женщину я эту давно не видел… Не знаю, жива ли она… Но я теперь куплю суку.
БИРГИТ входит в курилку, садится, достает сигарету.
МАРТИН. Помню, еще вначале, мы были в ресторане и за соседним столиком сидела пара, он на несколько лет старше ее, с маленьким ребенком, и через какое-то время моя жена тихо говорит: «Мы не перестанем говорить друг с другом, когда у нас будут дети»… Тогда мы оба заметили, что они не сказали друг другу ни слова с тех пор, как вошли, только сделали заказ, и все. «Нет, — ответил я — не перестанем»… Но они, может, устали…
ЭРИКА. Пойду поговорю с Биргит, пока она здесь. Я ее целый день не видела.
МАРТИН. Потом, через год или два, мы перестали говорить друг с другом. Я не знаю почему. Не получалось. Не знаю, может, нам больше нечего было сказать друг другу. Только было больно. Каждая попытка нарушить тишину или обычные бытовые разговоры причиняли боль. Почти физическую.
МОД (выходит из своей палаты, входит в курилку). Ты тоже сюда?
ЭРИКА. Да. Можно?
МОД. Ты же не куришь. Ты просто зажигаешь сигарету, а потом она лежит и дымится.
ЭРИКА. Да что ты. (Входит.) Привет.
БИРГИТ. Привет… Привет.
ЭРИКА. Как дела?
МОД. Что, вернулась к жизни?
БИРГИТ. Да. Немного.
