Ознакомительная версия.
Чужой
По вторникам у меня час на радио,
С 20 до 21 часа.
Ежедневно пишу тексты, —
Употребляю компьютер, пишу за сорок минут статью,
Сплю довольно часто днём, накрывшись старым бушлатом,
По пятницам у меня заседания рабочей группы.
Кульминация моего дня —
Поздний обед с красным вином,
Ну Лукулл обедает у Лукулла…
Однако вчера ко мне приезжали дети
В сопровождении бывшей жены,
Они визжали, и ели мороженое,
И гоняли друг друга,
Я был вежлив и гостеприимен,
Но мне было неинтересно…
Раз в год у меня бывают приступы астмы,
Длятся от недели до четырёх недель,
Тогда я обильно кашляю, задыхаюсь
И употребляю вентолин…
Вот иди, толкай коляску!
И ребёнка прижимай!
Пахнет хлебом и колбаской
Этот мальчик–каравай…
Пахнет прелым юным телом,
Сгустком клеток и белков,
Волосишки, нимбом белым,
Пальчики из рукавов…
Жизнь процесс–то кулинарный!
Кушать будет, какать вслед,
Будет мальчик он бездарный,
Не дурак, но не поэт.
Не Иосиф бледный Бродский.
Ну иди себе, толкай!
Фаэтончик идиотский,
Детский фирменный трамвай.
Многие столь бесполезны,
Удручающе пусты,
Появляются из бездны,
Чтоб потом уйти в кусты…
Они погибали по–разному.
Так был выброшен из окна Витя Золотарёв, мой
проводник по Алтаю в 2000‑м…
Нескольких бросили под поезд…
13 марта 2001‑го погиб от побоев майор Бурыгин,
ходивший со мной на Алтай первый раз, погиб в Электростали.
Андрей Гребнев был зарезан в Питере ночью, труп утром нашли на тротуаре…
Юре Червочкину раздробили череп у конфетной фабрики
в городе Серпухов.
Андрей Сухорада погиб от полицейских пуль
в Уссурийске, приморский партизан,
В тюрьме в Роттердаме повесили Сашу
Долматова,
В боях в Донбассе погибли Илья Гурьев
и Женя Павленко. Труп первого сожгли в
своих целях укропы, труп Жени Павленко хорошо
Сохранился, пожелтел только…
Оглянешься, — целая кровавая дорожка,
Наш путь окрашен кровью…
И моя пуля догонит меня, не опоздает,
Моя куля не запiзницця…
* * *
Птички небесные,
Из пуха созданья прелестные,
Тонкие клювики,
И пищат они, словно клюковки…
Птички, клюющие почки,
Раздирающие червячков,
Птицы — отдельные одиночки,
И целые стайки летучих волков…
Воробьишки мои желтобрюхие,
Длинноногие и безухие,
Динозавров потомки летающие,
В гуще липы теперь обитающие…
К вам прилипли мои глаза,
Я с любовью всех ваших «за».
Роду вашему дружное «да!»
И Григорий Сковорода…
* * *
От моей матери остался синий дым,
Была ты сожжена в обнимку с одеялом,
Раиса Фёдоровна! С сыном ты таким,
Вовеки не умрёшь, хоть ты меня ругала!
Дешёвенькой плитой родители мои
Отделены от нас. Спокойный колумбарий,
Совместный запах туи и хвои,
И запах облаков, бензина, лета, гари…
Трагедия проста, ведь смертен человек,
И потому подрагивают днища
У лубяных гробов, в которых краткий бег,
Мы совершаем путь к отцам сквозь пепелища…
* * *
Ну чего теперь ехать мне в этот Париж?
Там ты, юная, посередине дня не спишь,
Не лежишь в тёмной спальне, окно во двор
Я не сяду на кровать, не начну разговор…
«Опять поздно пришла и была пьяна»…
И стучал там дождь от окна,
Приглушённое радио, пел Брассанс,
Мы богема, и мы декаданс…
Не кричит консьержка внизу во дворе,
Косоглазая дочь не выходит в ноябре,
Под печальный дождь с одноногой метлой,
Мне Париж уже весь не свой…
Ну чего теперь ехать мне в город чужой,
Ты не одеваешься, чтоб идти одной
До метро Сент — Поль, спешить в кабаре
Под печальный дождь в ноябре…
Как года пробежали шумной толпой,
Близкий город уже не свой.
Так не делай ошибки, туда не езжай,
Там разрушен Ваш общий Рай,
Как Адам, озирающий свой Эдем,
Я стою, и плода не ем,
Ибо та, что протягивала мне плод,
Среди нас давно не живёт…
* * *
Я думал о старческом доме…
Молочные берега?
Лежат там в дерьме на соломе?
Там дьяволы кажут рога?
Там ходят помочь малолетки,
Близ мерзких старух, стариков?
Болезни там злые нередки,
На всех по десятку зубов?
Я думал о старческом доме,
Не дай Бог туда мне попасть,
Мне нужно в Гоморре, в Содоме,
Восстать за советскую власть…
За женщин обобществленье,
За страшную месть по утру,
За то чтоб сгорели селенья,
Окрестные, в эту жару.
Чтоб мне униформа прилипла.
Чтоб в поле скончался от ран!
Ругается дико и хрипло
Библейской войны ветеран…
Неяркое солнце, страна виноградников,
Черви шуршат по виноградным листьям,
У либертинов и безобразников
Пуговицы грозят от штанов отвалиться…
Маркиз и слуга его La Jeunesse:
Юность, в переводе с французского,
Проехав через неяркий лес,
Углубились в тени проезда узкого.
Горные щели, как чёрные дыры,
Там звери и птицы имеют квартиры,
Великолепна природа восемнадцатого!
Века весёлого, шпора, не бряцай ты!..
«Вот мы и доехали, добрый Sir,
Что же, снимайте синий мундир,
Sir, капитан мушкетёров»,
Ну до чего же хитёр он!
Вот и доехали. Замок зелёный
В чащу лесов целиком утоплённый,
Резвые пленницы ткут из цветов
Бравым воякам подобье ковров.
Ознакомительная версия.
