Ознакомительная версия.
К фотографии моего сына
Мальчик мой, ты похож на Артюра Рембо,
Кулачки твои сжаты, в глазах твоих вызов,
Сто сезонов в Аду подожжёшь ты собой,
Ты пройдёшь, словно шторм, среди штилей и бризов…
* * *
Я сам стал Арагоном и Вольтером.
Ехиден, седовлас и знаменит,
Я нависаю грозно над партером,
Как самый молодой кариатид…
Я сам стал Гёте, Фаустом, Бодлером
И королём пространства и времён,
Я как хотел, — стал Вашим кавалером,
Юдифь, и Клеопатра, и Манон…
Страшненькие сказки,
Где коньки, салазки,
Мачеха седая,
Грубая такая…
Где пытают деток,
Чтоб плохих отметок…
В дом не приносили в табелях, —
Жарят на углях…
Зимние невзгоды.
Малолеток роды
От родных отцов:
Графов и купцов…
Взрослые и дети
Встали на рассвете,
Выпили слегка,
Бражка–то крепка…
Страшненькие сказки,
Про лихие ласки…
Анусов и писек,
Животов и сисек…
* * *
Автомобиль краснеет издали,
Снег приминают новенькие шины,
Не внятен запах молодой резины,
Однако приближается в пыли…
А за рулём красотки силуэт,
Нахальной девки двадцати двух лет,
Оторвы рыжей, суки молодой,
Ещё и с сигаретой под губой…
* * *
Василий Сергеич, вишнёвый Ваш сад,
Бассейн, над которым качели висят…
Вам скоро понадобится пулемёт,
Поскольку народ это всё отберёт.
Василий Сергеич! Вы пьян и Вы хмур,
И Вам не поможет воскресный Амур,
Сидящий как моль на велюровой шторе,
У сына у Вашего дебит в конторе…
«Банкротство! Банкротство!», — кричит попугай,
И тут пулемёт не поможет.
А лучше, держась за бассейна край,
Вам утонуть смерть предложит…
* * *
Семёрки дней, спелёнутые туго.
Надземный мир со звёздами в пыли,
Походкою покойного супруга,
Вы, милый друг, мимо неё прошли…
Кронштадт, Кронштадт, клубки лиловых туч,
Замёрзнувших над ними в виде пятен,
Идёт матрос, спокоен и опрятен,
И как супруг, задумчив и могуч…
* * *
Кричит весёлая Фифи,
На кухне попою играя,
Тарелки с полки доставая,
Почти совсем порнографи…
Зачем ты голой ходишь, девка?
Одевши чёрные чулки.
Не мышка скромная полевка,
Но ягодицы — мотыльки…
Трепещет попа, между прочим,
Сквозь кухню музыка свистит,
То Майклом Джексоном пророчит,
То Миком Джаггером рычит…
Кто видел пирамиды с Нила,
На барке, тент, коты, друзья…
Как Петисушес — крокодила,
Несёт река Аму — Дарья,
Над Сыр — Дарьёю с револьвером,
В фуражке, шрам через щеку,
Джеймс Бонд блестящим офицером
В Генштабе служит Колчаку…
Озябла Золушка на Новый год!
По снегу страшному она идёт,
Ботинки утлые, худые протекли,
А замок всё манит, тяжёлый, издали…
Он не приблизился, всё так же зол и хмур,
Снег шпарит перьями давно умерших кур,
Страдает Золушка и рукавичкой трёт
Под утлым рубищем беременный живот…
Бес волосатый прыгает вблизи,
От беса серою и водкою разит,
Служанкой девушку он в замок провожает,
Про графа Дракулу она ещё не знает…
Беременная Золушка в слезах,
Живот прикрыт рогожкою и шубкой,
Вот пробирается красивою и хрупкой
У вóронов и вóлков на глазах…
А чёрный лес, стволы поставив в снег,
Играет роль напыщенной природы.
Ей угрожают выкидыш, иль роды?
Санитария с гигиеной? — Смех!
Нет ни воды хоть тёплой, ни шприцов,
Лишь волосатый бес хвостом виляет,
Бес к замку Золушку сопровождает,
Но пособить не может, хоть готов…
Прыжками параллельным курсом, гном,
Зеленоватый скачет и косматый,
«Вот здесь, — он говорит, — прошли солдаты,
Но мы за ними, фройляйн, не свернём…
Солдат жесток, увидит Ваш живот,
И всё пропало, станете потехой,
В пехотной роте каждый пулемёт,
Воспользуется Вашею прорехой…»
Так медленно они идут сквозь лес,
И Золушка ругается сквозь слезы,
«Хотите ветчины?» — ей молвит бес.
«Как надоели все эти берёзы!»
У прусских феодалов есть камин,
Семья большая, дети, Отто, Фрицы,
Валашский феодал живёт один,
Плюёт на пальцы, теребит страницы…
Папирус разворачивает чёрт,
И булочку в вино ему макает,
Граф Дракула, сидит в тепле, читает,
В окне двор замка видит старичок…
Там на колах проткнуты янычары,
Он мучит турок, православный граф!
О, во дворе кровавые кошмары!
(Нам всем известно, Дракула — кровав…)
Но булочку с вином вкушает Влад,
И водит по страницам костяными,
Фалангами, с бриллиантами большими,
Невиданных, неслыханных карат…
И Золушку ведут на кухню…
Собаки, слуги, повара,
А плод ворочается, пухнет,
Поскольку в замке–то жара…
«Озябла? — говорит дворецкий, —
Замёрзла, бедное дитя?!»
Орех раскалывает грецкий,
Глинтвейн готовит ей, шутя…
«Какие древние чертоги!
Как здесь уютно и тепло!
О, Боги, о, святые боги!
Нас в Рай с малюткой занесло!»
По коридорам раздаётся
Дремучей палки древний стук,
Граф Дракула спешит, смеётся.
«О, дочь моя!» — кричит Паук…
«Отец! — Она его целует —
Едва до дому добралась..!»
Вся Трансильвания пирует,
У графа дочь его нашлась…
Граф гладит дочери живот,
Целует в щёки, граф доволен,
В колокола народ валашский бьёт
С высоких старых колоколен…
Один из этих, непонятных, дед,
Одетых в длиннобелые халаты
И с обручами, что словно ушаты,
У каждого на голову надет.
Он умер, King старинный Абдалла,
О нём заплачет нежная смола,
Из тел у пальм зелёных Эр — Рияда,
Но кингам умирать всё время надо,
Чтобы сквозь них династия росла…
«А нефть?» — готов спросить нас обыватель.
«Ну подожди, не будь свиньёй, приятель!
Дай хоть душе к Аллаху отлететь!
Что Ваша нефть, чтоб ей в Аду гореть!»
Вот сколько его встретит гурий Рая?
Вот ведь задача сложная какая,
И что они ему предложат спеть?
* * *
Начинает воздух гнуться,
В комья лепится вода,
Эре войн и революций
Мы сказали: «Да!»
Киев старый и бывалый
Зиму всю кипел,
Вот котёл его усталый,
И не уцелел…
Из котла, который в клочья,
Бесы их страны
Пролетели одной ночью,
Словно кабаны…
Со скалы сигает стадо,
Бесов молодых,
Что ж хохлы, Вам так и надо,
Участей свиных…
* * *
Где Гоголь свои байки размещал,
Где в шароварах бегал запорожец,
Теперь зубов враждебный нам оскал,
И он всё строже…
И охмелевший, «братский» нам народ,
Став людоед, глотает наше мясо,
И стариков, захочет коль, убьёт
На площадях несчастного Донбасса…
Народ народу ныне только волк,
Народ народу будет конвоиром,
И Бульба отвратительный грядёт
С Андреем и Остапом, но не с миром!
Прекрасная Варшава тут как тут,
Льёт масло на огонь, довольна пани,
А в Киеве примолкшем не живут,
Но существуют блохами в стакане…
* * *
Я — военный в отставке,
Я — полковник Савенко,
У меня в кабинете
Золотая тарелка…
И широкая сабля,
И кавказская бурка,
Я когда–то был парень,
Был я в Харькове урка,
Умер всякий свидетель,
Мои батько i мати,
Кого только не встретил,
Хороши экспонаты…
Но сырых девок ляжки
Не тревожат мне память,
И хохлушки, и ляшки,
Я спокоен как камень…
Я военный в отставке,
Я — полковник Савенко,
Я москаль длиннозубый,
Я поджарый как гренка…
У меня своё кредо,
У меня своя сфера,
Дорога мне, вот, стенка —
Карта эСэСэСэРа.
Я — полковник Савенко.
Я — полковник Савенко.
Я — полковник Савенко…
* * *
И грянут на войне крутой,
Свалившейся на нас с налёта,
Железный голос пулемёта,
Комдива властный позывной…
До этого мы жили просто.
Сезоны, все четыре в год,
Мужчинами большого роста
И женщинами без забот.
Но вот войною нам подуло,
Свинцовый запах, свист стальной,
И города наши разуло,
Обезголовило, смахнуло,
Пустыней стали ледяной…
Где нежных кож ребёнок шёл,
Там свист и вой, снарядов взрывы.
Нам Киев не поведал злой,
Какие у него мотивы…
Но в камуфляжах утонувший,
Таща тяжёлое ружьё,
Явился в страшный ветер дувший,
Как зомби ряженый в тряпьё,
Каратель наших лучших дней,
Палач для счастья и ночлега,
Солдат с клубками диких змей,
И смерть влекла его, — телега…
Нас кто спасёт теперь с тобой?
Другого нет у нас расчета.
Железный голос пулемёта,
Комдива властный позывной…
* * *
А силуэт красивой сучки,
Напоминает нам о случке
О разных способах любви,
Которые кипят в крови…
Царапая взаимно кожи
И эпидермами скользя,
Мы на кого с тобой похожи?
Ночными членами разя?
Свеча горит нам со стола,
Луна в углу окна сияет,
«Мой тот, что я ему мила
Твоя», она об этом знает.
Скольжений, ласк, взаимных мук,
Губа закушена над другом,
— Где север, если ты мой юг?
— Юг, юг, юг, юг, — служи супругом…
Хватаний яростных порыв
И змеевидное вращенье.
Подруги взрезан был нарыв,
И полилось нам угощенье..!
* * *
Снег исключительно тяжёлый…
Представим: сонный скандинав,
Брак заключивши однополый,
Рыдает, среди ночи встав…
Пришёл во сне к нему укором,
Кровавый пращур — злой норманн,
Избил, испепеливши взором,
И крикнул: «Что ты сделал, son?!»
Такой вот снег, кромешно белый,
Россия, родина, снега…
Какую драку ты не сделай,
Она кивнёт тебе: «Ага!»
Какую ты не выкинь штуку,
Россия всё тебе простит,
Но только помни её руку,
Что тебя кормит и крестит…
Предательство — табу для сына,
А так, — гуляй себе окрест.
Разбойник ли, судья, скотина —
Всё хорошо для наших мест…
Но не клянись чужому флагу,
В страну врагов не призывай!
Молись Валгалле и ГУЛАГу,
Но мать свою не оставляй…
* * *
Третий месяц зимы…
Не устали ли мы?
Да, пожалуй, устали.
Солнца мы возжелали,
Как сидельцы тюрьмы…
Облаков полудетских
И пейзажей турецких,
Чтоб долой из Москвы
Где деревья мертвы…
* * *
Женщины, двигавшие утюгами,
Варившие в тазах бельё,
Находятся от нас с Вами
В миллионах световых льё.
Вкрученные в космос, лежат во льду,
Кому они могут понадобиться?
Возможно, Верховному вдруг суду?
Будет он женщинам радоваться?
За радужными облаками прошла та жизнь,
Выварки, доски, мыло…
Бельём отдавали все этажи…
И Родина нас любила…
* * *
How do you do?
Are you прекрасно doing?
Над облаками, в солнечном дыму…
Уносит Вас четверокрылый «Боинг»,
Как серафим, с улыбкой до Крыму.
Вы как живёте? Есть ещё надежда?
Есть парень ли, мужик в расцвете сил?
Кто может Вас отвлечь от жизни прежней,
От созерцанья глубины могил…
Любимая, меня Вы не любили,
Вы увлекались глупыми Пьеро,
Когда в одно со мною время жили…
И я сидел напротив Вас с пером…
Ознакомительная версия.
