Ознакомительная версия.
В Париже
Там же живёт Франсуа Лальé,
Так же выходит курить на pallier,
Мир приключений не для него,
Вырастил, верю, сынка своего…
Мир приключений! Мир приключений!
Среди тропических ярких растений
Или же стены сырые тюрьмы…
Награждены приключением мы…
Ты — умерла, я в тюрьме отсидел,
Пáтрик Бессон таковых не хотел,
От приключений — остался в Paris,
Где как цветы по утрам фонари…
* * *
Бродил по берегу я Ангары,
Байкала камни я лизал,
Смотрел на море я с горы,
Полынь зубами растирал…
Ну что же, Азия, она
Вещественная и живая,
В меня зачем–то влюблена,
Меня шаманила, лихая,
Меня бурханила всего,
И к Будде под ноги бросала.
Я стóю, разве, твоего
Вниманья, чтобы так трепала?
* * *
Как хан Мамай над русским городком,
Фифи два дня ревела и владела,
Теперь, как после встречи с мясником,
Мне жжёт, саднит, и раздирает тело…
* * *
Сидят, прижавшись, воробьишки
В причёске липы молодой,
И бьются робкие сердчишки:
«О, Бог наш, липа, Бог живой!
Храни нас против хищной птицы,
И против кошки площадной,
Позволь нам тихо приютиться
В твоей запазухе большой.
Мы только маленькие птички,
Мы — ребятишки–воробьи,
Поём, наклюкавшись водички,
Мы, подопечные твои…»
* * *
В тиши библиотек, где молодой суглинок
Зияет в мокрое окно,
Надену я стремительный ботинок,
Поеду я туда, где модно, как в кино.
Где телеострова, рассыпанные густо,
Где рыбы прыгают в ночи,
И где холодное, красивое искусство
Гуляет в пиджаках и с сумками «Гуччи»…
Там, где в порту лежат ленивые матросы,
Где булькает Гоген, и кашляет Сезанн,
Я закурю твои с гашишем папиросы,
О, праздник для Души, Великий Рамадан.
Аллах в своей чалме глядит на Магомеда,
У ног его лежит весёлая Айша,
Их розовой водой политая беседа,
И у холодных плит забыты два ковша.
Противный Европей и глупые Гонконги
Нам не нужны с тобой, нам не нужны с тобой,
Тела мы окунём в бассейны, как в шезлонги,
И в воздух голубой, и в воздух голубой…
* * *
Так мы росли. Восточная Европа.
Кремль из подушек. Храм из одеял.
Никто не видел дальше микроскопа,
И телевизор не существовал…
На телевизор вскоре все молились,
По вечерам как в церковь в гости шли,
Причёсанные, важные, садились,
В подарок булок и конфет несли.
Мы западная Азия из глины —
Печальные и мрачные хунну,
И потому мы отдали грузину
Большую, неуютную страну.
И потому под взгляд его мордатый
И черные блестящие усы,
Шли мрачно азиатские солдаты
На Ваш Берлин, из лесополосы…
* * *
Те растения ещё живы,
Тех животных давно там нет,
Черемши самострел счастливый,
Рыб играние в лунный свет…
Моя молодость на Алтае
Вдруг прильнула к моим щекам,
В Казахстане, что близ Китая,
По ущельям и по горам…
В этих чащах гнездились волки,
И трещал по кустам медведь,
Там маралы живут без толку,
Чтобы доблестно умереть…
Там проезжий калмык с лошадки
Ищет, где его Чингисхан,
И луну созерцая сладко,
Крепко держится за стакан,
Там грибы с валуны размером,
И на крошечном КПП
С кривоногим милиционером,
Вдетым в тесные галифе,
Рассуждаем про корень чёрный,
В те прославленные года
Представлялся я как учёный,
«Академик», — звала орда…
* * *
Ты прибываешь в мир мужчины…
Коньяк, табак, клинки, морщины,
Одеколон и хриплый бас.
Всё, барышни, волнует вас…
Достанет старый дневничок,
Глотками пьёт, губами «чмок»,
Ха–ха–ха-ха, и словно змей
К тебе вползает без затей…
Стихи, рукою трёт о ляжку,
И опрокинул вдруг бедняжку!
Клюёт и разгребает вдоль!
И поперёк уже позволь!
А вечером, зардев лицом,
Она уж кошкою с котом
Так изгибает её спину,
Что сиси лягут на перину,
И возят о неё сосками.
«А он умён, и он с усами!
Ну чёрт, ну дьявол, ну, ну, ну!
Прославленный на всю страну
А как под моим брюхом водит!
Зачем же он сейчас уходит?
А, это он, чтобы нежней,
Вернуться тот час, и сильней…»
Такие мягкие мыслишки,
У барышни, как у воришки,
Проходят в буйной голове,
Порою даже целых две…
«Постой! Ещё! Давай, давай!
Я для тебя горячий рай!
А ты лечи мою чесотку!
Плюй, джентльмен на сковородку!
И как ошпаренный кричи!
Учи меня, ещё учи!»
* * *
Вставай мой друг, обнаружь себя
В кладбищенском ты лесу,
Когда мертвецы, скуля и трубя
Жуют свою колбасу…
Пройдёт гладковыбритый англосакс,
Северный мэн в шарфе,
Завязан у горла он туго так…
Перчатки его в траве…
Пройдёт по дороге на старый пруд,
Где пёрышки лебедей.
Своею метелью совсем сотрут
Докучных следы людей.
И где покосившийся есть сарай,
А за сараем волк,
Он войско своё сколотил из стай,
Тюремный волчиный полк…
Пойди, мой друг, загляни в «Блумингдэйл»,
Куда ты тогда ходил,
Когда ещё не изобрёл e-mail
Стив Джобс — молодой крокодил…
Ты боссу здесь покупал трусы
До этого, в их буфет
Лепил пельмени такой красы,
Которых прекрасней нет…
Где Рэми Сондерс, и Шмаков где?
Где пламенная Мэдисон?
Они утонули в той воде,
Где стирано флотских кальсон…
Где Сильвер с ногой деревянной, скрип,
Где Студио «Фифти Фор»,
И где допотопный ядерный Гриб
За Никсоном стал в упор…
Земля обратилась сто тысяч раз,
За это время дожди
Лишили Вас Ваших лживых глаз,
О, сладостные вожди!
Пойди, мой друг, обнаружь себя,
На кладбище в ранний час,
Когда мертвецы скуля и трубя
Стоят у могил как раз…
* * *
Город прибранный, противный,
Весь в асфальте, без травы,
Абсолютно негативный,
В нём таком живёте Вы.
Животастый, лысоватый
И коротконогий жлоб,
Мимо Вас бегут солдаты,
Чтоб стрелять друг другу в лоб.
Так, войны боясь гражданской,
Прячась от неё в подвал,
Рядом с площадью Таганской
Обыватель прозябал.
Всласть орудья грохотали,
Танки дёргались, паля,
Он сидел в своём подвале,
Волосами шевеля…
Пейзаж госпиталей и запах хирургий.
Святая тишина закрытых тюрем,
Подходит твой конец, давай себе не лги,
Ну, жизненный твой путь был, офицер, недурен…
Внутри госпиталей кровавые бинты
И капельниц скелеты, словно краны,
Хватает ли тебе, приятель, остроты?
Дошёл ли под ножом хирурга до нирваны?
Тяжёлая вчера погода налегла.
На окна, на твой лоб, на твёрдую подушку,
Ты умираешь, брат, плохи твои дела,
Ну, что ты там грызёшь надежду, словно сушку…
В тиши библиотек, о, сумасшедший дом,
Подростком ты провёл суровые два года…
Карболкой с этих пор твой пахнет каждый том,
И хлоркой, и тюрьмой, и запахом народа…
Когда же на войне ты оказался вдруг,
В суровую войну ты намертво влюбился,
Ты стал тогда её невенчанный супруг,
И мрачною женой ты вдоволь насладился…
Пейзаж госпиталей и запах хирургий,
И слабою рукой нам не поднять стакана,
Подходит твой конец, давай себе не лги:
Матросу утонуть в глубинах океана.
* * *
Можно было жить в Париже, как в яйце,
Штурмовать твердыню Академии.
И шмелём, по девочек пыльце
Педофилом ползать, ждущим премии…
Можно было садом Люксембург,
Расстегнувши плащ, кашне на шее,
Проходить, как будто Эренбург,
И как все они, Хемингуэи…
Но такой, из Харькова пацан…
Ну не мог он становиться фраером,
Франция осталась среди стран,
Наряду с Алтаем и Сараевом…
Франция. Баллоны с божоле,
Трусики, что письками закушены,
Золушки прекрасные в золе,
Фартучки крахмалом пересушены…
И ноябрь спускался, загремев,
С дымных крыш выстреливал каминами,
Всё же хороши хвосты у дев,
В сочетаньи с грудками утиными…
* * *
Человек, как поломанная игрушка,
Ноги срезанные висят,
Вот что делает даже не пушка,
А один минометный снаряд…
Человек, как упавшая с крыши кошка,
Череп треснул, кишки висят,
Вот что делает лишь немножко
Чуть задевший его «Град».
Человек, как раздавленная собака,
Тесто тонкое, как бельё,
Вот что делает танка трака,
Лишь одна, коль попал под неё.
Человеку с железом трудно,
Он — весь мягкий, оно — твердо
Вот и в госпитале многолюдно
Переломано от и до…
Ознакомительная версия.
