На литературной карте Серебряного века Ирина Одоевцева, «маленькая поэтесса с большим бантом», как она себя называла, и любимая ученица Николая Гумилева, занимает особое место. Ее первый сборник «Двор чудес» (1922) стал заметным событием в литературной жизни и был дружно одобрен критикой. «…Чутье стиля в такой мере, как у Одоевцевой, – признак дарования очень крупного», – писал Владимир Пяст. И даже язвительный Лев Троцкий удостоил Одоевцеву своей похвалы, выделив «Двор чудес» среди «книжечек и книжонок»: «Очень, очень милые стихи». Однако известность пришла к ней еще раньше. На поэтических вечерах юная Одоевцева пользовалась большой популярностью и с блеском читала свои стихи, включая знаменитую «Балладу о толченом стекле». Ее сразу отметил Александр Блок, ею восхищались Корней Чуковский, Михаил Лозинский и Георгий Иванов. В 1922 году Ирина Одоевцева уехала из России и большую часть жизни провела во Франции, но в 1987 году вернулась на родину, где ей довелось увидеть свои книги изданными в СССР огромными тиражами. Помимо мемуарной прозы, творчество Одоевцевой включает несколько романов, переведенных на многие языки, а также семь поэтических сборников, ставших неотъемлемой частью русской поэзии ХХ века.
встречи —
Банально-бальный разговор,
Твои сияющие плечи,
Твой романтично-лживый взор.
Какою нежной и покорной
Ты притворяешься теперь!
Над суетою жизни вздорной
Ты раскрываешь веер черный,
Как в церковь открывают дверь.
«В этот вечер парижский, взволнованно-синий…»
В этот вечер парижский, взволнованно-синий,
Чтобы встречи дождаться и время убить,
От витрины к витрине в большом магазине —
Помодней, подешевле, получше купить.
С неудачной любовью… Другой не бывает —
У красивых, жестоких и праздных, как ты.
В зеркалах электрический свет расцветает
Фантастически-нежно, как ночью цветы.
И зачем накупаешь ты шарфы и шляпки,
Кружева и перчатки? Конечно, тебе
Не помогут ничем эти модные тряпки
В гениально-бессмысленной женской судьбе.
«– В этом мире любила ли что-нибудь ты…»
– В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
– Ты, должно быть, смеешься! Конечно любила.
– Что? – Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,
И еще зеркала… Остальное забыла.
1950
Все снится мне прибой
И крылья белых птиц,
Волшебно-голубой
Весенний Биарриц.
И как обрывок сна,
Случайной встречи вздор,
Холодный, как волна,
Влюбленный синий взор.
Над водой луна уснула,
Светляки горят в траве,
Здесь когда-то утонула
Я с венком на голове.
…За Днепром белеет Киев,
У Днепра поет русалка.
Блеск идет от чешуи…
Может быть, меня ей жалко —
У нее глаза такие
Голубые, как мои.
1950
Но кто такой Роберт Пентегью
И где мне его отыскать?
«Баллада о Роберте Пентегью» И. О.
В такие вот вечера
Цветут на столе георгины,
А в окнах заката парча.
Сегодня мои именины
(Не завтра и не вчера).
Поздравлять приходили трое,
И каждый подарок принес:
Первый – стихи о Трое,
Второй – пакет папирос.
А третий мне поклонился:
– Я вам луну подарю,
Подарок такой не снился
Египетскому царю…
(Ни Роберту Пентегью).
1950
«В легкой лодке на шумной реке…»
В легкой лодке на шумной реке
Пела девушка в пестром платке.
Перегнувшись за борт от тоски,
Разрывала письмо на клочки.
А потом, словно с лодки весло,
Соскользнула на темное дно.
Стало тихо и стало светло,
Будто в рай распахнулось окно.
1950
Потомись еще немножко
В этой скуке кружевной.
На высокой крыше кошка
Голосит в тиши ночной.
Тянется она к огромной,
Влажной мартовской луне.
По-кошачьи я бездомна,
По-кошачьи тошно мне.
1950
Я помню только всего
Вечер дождливого дня,
Я провожала его,
Поцеловал он меня.
Дрожало пламя свечи,
Я плакала от любви.
– На лестнице не стучи,
Горничной не зови!
Прощай… Для тебя, о тебе,
До гроба, везде и всегда…
По водосточной трубе
Шумно бежала вода.
Ему я глядела вслед,
На низком сидя окне…
…Мне было пятнадцать лет,
И это приснилось мне…
«Каждый дом меня как будто знает…»
Каждый дом меня как будто знает.
Окна так приветливо глядят.
Вот тот крайний чуть ли не кивает,
Чуть ли не кричит мне: «Как я рад!
Здравствуйте. Что вас давно не видно?
Не ходили вы четыре дня.
А я весь облез, мне так обидно,
Хоть бы вы покрасили меня».
Две усталые худые клячи
Катафалк потрепанный везут.
Кланяюсь. Желаю им удачи.
Да какая уж удача тут!
Медленно встает луна большая,
Так по-петербургски голуба,
И спешат прохожие, не зная,
До чего трагична их судьба.
«– Теперь уж скоро мы приедем…»
– Теперь уж скоро мы приедем,
Над белой дачей вспыхнет флаг.
И всем соседкам и соседям,
И всем лисицам и медведям
Известен будет каждый шаг.
Безвыездно на белой даче
Мы проживем за годом год.
Не будем рады мы удаче,
Да ведь она и не придет.
Но ты не слушаешь, ты плачешь,
По-детски открывая рот…
«Как неподвижна в зеркале луна…»
Как неподвижна в зеркале луна,
Как будто в зеркало вросла она.
А под луной печальное лицо,
На пальце обручальное кольцо.
В гостиной плачет младшая сестра:
От этой свадьбы ей не ждать добра.
– О чем ты, Ася? Отчего не спишь?
– Ах, Зоя, увези меня в Париж!
За окнами осенний сад дрожит,
На чердаке крысиный яд лежит.
Игру разыгрывают две сестры,
Но ни одной не выиграть игры.
На свадьбе пировали, пили мед,
Он тек и тек, не попадая в рот.
Год жизни Зоиной. Последний год.
«Облокотясь на бархат ложи…»
