Вадим Пугач - Антропный принцип

Сняв очки, иду по парку.
Я спокоен. Не бурлю.
Узнаю ворон по карку,
Зяблика – по тюрлюрлю.

Зяблик, что меня морочишь,
Распаляясь добела?
То ли дождик ты пророчишь,
То ль подруга не дала?

Что ж ты так однообразно
Запускаешь пузыри?
Если празднуешь, то празднуй,
Если хочешь смерти – мри.

Жизнь расписана под Палех —
Красный лак и черный лак.
Что же ты во всех деталях
Так совпал со мной, дурак?

О, вечерних кузнечиков вереск,
Тонкий треск мирозданья по шву,
Приспособь меня к маленькой вере: ск —
Олько надо – столько живу.

И сегодня до самого верха т —
Еатрально заштопали твердь
Одуванчика поздняя перхоть
И случайного яблока смерть.

Залюбуюсь его безобразьем
И потрогаю ногтем гнильцу,
И представлю, как падало наземь
И лицом прилегало к лицу.

И напрасно, особою жилкой
Утверждая, что жребий тяжел,
Со своею газонокосилкой
Здесь газонокосильщик прошел.

Механическим ревом, наскоком
Он едва ль переплюнет когда
Насекомого в шуме высоком
И молчащих цветка и плода.

Или память вовсе отказала,
Или просто хуже год от года,
Но однажды, едучи с вокзала,
Вдруг я понял, что не помню кода.

Перекрестье улиц, номер дома, —
Мне еще казалось на вокзале, —
Лифт, этаж, квартира, – все знакомо.
Но теперь и эти ускользали.

Будто все над бездною зависло,
Будто сам я рухну и растаю,
Будто все названия и числа
Улетают, вытянувшись в стаю.

Вышел из метро и пешим ходом
Я на каждом камне, как на мине,
Рвался к дому. Я ошибся с кодом:
Кода в доме не было в помине.

Вход свободен. Я ведь знал, однако
Так ли мною понята свобода
Отличать в природе знак от знака,
Сон от сна во сне и код от кода?

Я думал о сытном обеде,
И это нормально, раз тут
Аз вырос. А буки и веди,
Как буки и вязы, растут.

Я думал о мясе, надоях,
О том, как румян пирожок.
А эти деревья – никто их
Давно не сажал и не жег.

Похрипывал старый кассетник,
Но я на него не роптал.
И Гете, как тайный советник,
Мне на ухо вдруг нашептал:

– Не пылит дорога,
Не дрожат листы.
Сколько же у бога
Вот таких, как ты?

Гнусен, как ехидна,
И цена – пятак.

– Все равно не стыдно,
Даже если так.

И я, не смущенный приплясом
Советника, вышел в эфир,
Где меж овощами и мясом
Текут молоко и кефир,

Где в пику восточным стандартам
С каким-то нездешним азартом —
Как хочешь его постигай —
Над розой изныл попугай,

Где выперло буки и вязы
В надзвездный простор мировой
И мятая роза из вазы
Своей помавает главой.

В этой квартире часы не идут,
Будто поймав на движенье коротком
Липкие стрелки, которые тут
Бегают только по дамским колготкам.

Здесь никогда ничего не вернут,
Здесь бесполезны пророк и оракул.
Даже наткнувшись на пару минут —
Двух обаятельных маленьких дракул,

Жди – не дождешься. Души не трави,
Слушая их демонический гогот;
Дело не в том, что растут на крови,
Просто в часах отразиться не могут.

Думаешь, вот – не бегут, не летят,
Значит, и все каменеет, немеет?
Просто по кругу они не хотят,
А по-другому никто не умеет.

Просто глаголов моих реквизит
Не составляет системы единой.
Может быть, век не идет, а висит
Прямо на стрелках пустой паутиной.

Может, иные глаголы в ходу?
Или же, как неудачник и олух,
Я не найду их? А я их найду.
Мы еще спляшем на этих глаголах.

Я засыпал и просыпался,
Стонал и снова засыпал,
Как будто снегом просыпался,
Квадрат асфальта засыпал.

Во сне над папертью дурдома
Кидались в бой колокола,
И жизнь была как бы ведома,
Как будто вообще была.

Я на вихрастую пружину
Напарывался ребром,
Проглатывал не рюмку джину,
А лишь валосердин и бром.

И снова в воздухе звенящем
Ложился на асфальт мертво:
Чего мы только не обрящем,
Когда не ищем ничего.

Я спал. В соседнем помещенье,
Отчаясь разогнать тоску,
Садилась дочка на колени
К очередному чудаку.

И, им обоим не мешая,
К сомлевшей парочке впритык,
В упор смотрела дочь меньшая
Непроходимый боевик.

Квадрат двора. Дурдом овала.
Переключаемый канал.
Пел попугай. Жена сновала.
Я просыпался и стонал.

Как будто на углу событий
Стоим, и не уйти с угла
В сон, из которого не выйти,
И в жизнь, которая была.

Слушайте музыку. Будьте на уровне
Битой посуды и траченых польт.
Может, споет бессловесная дура вне
Здравого смысла и жизненных польз.

Или навеет про участь двуспальную
Метафизический ветер в башке,
Про подоконник обшарпанный с пальмою,
Дико растущей в домашнем горшке?

Может, и я еще вырасту, выживу
Из пиджака и не влезу в штаны,
Прошкандыбаю по гизлому жижеву,
Как говорила подруга жены.

Или язык, оттого что глаголю им,
Свяжет распавшееся на куски?
Благо, не бездна у ног, а линолеум,
Вяло сползающий с ветхой доски.

Какой-то пригород, обочина,
Квадрат пространства, гаражи;
Вот, Муза, ты всему обучена,
Так действуй, выход подскажи,

Чтоб был поэкзистенциальнее,
Просчитывался с трудом;
Семерка пик, дорога дальняя,
Бубновый туз, казенный дом.

Не хочешь? Ладно, не подсказывай.
Аптеки нет, но бензобак
И на углу конторы газовой
Случайный выводок собак.

Куда маршрутка нас ни вывези,
В какую даль ни завези,
Везде собаки не на привязи,
Ни с чем серьезным не в связи.

Всего, на что ни глянешь, – поровну —
Деревьев, снега, гаражей, —
И все разрознено и порвано,
И ветер резче и свежей.

Сейчас задует, разбодается;
Прощайте, меры и веса, —
И все на свете распадается
На обороте колеса.

Наконец-то настала свобода,
Равновесье желаний и сил:
Я деревьям прочел Гесиода —
Мне скворец уголок уступил.

Я не стал монументом, итогом,
Не свихнулся, не сел на иглу,
И за то за воздушным порогом
Проживаю у птицы в углу.

До такого отказа распахнут
Угловой полуптичий уют,
Что скворцы расцветают и пахнут,
И деревья под ветром поют.

И неважно, какие там грузы
Опускаются на рамена,
Потому что прекрасные узы
Существуют на все времена.

И осенние листья, которым
Вышли сроки, и все нипочем,
Поднимают шуршание хором,
Опадая под первым лучом.

О, как себя мы мучим и неволим!
Я, где бы ни присел и ни прилег,
Держу под неслабеющим контролем
Часы, ключи, очки и кошелек.

Я скован ограниченным набором
Возможностей утратить. Я прожду
Всю жизнь, изнемогая под напором,
Таинственную чувствуя вражду.

О, я не смог бы пережить утрату
И этой грани не пересеку.
Я только жалкий сторож. Но не брату —
Часам, ключам, очкам и кошельку.

Сам по себе не ценный и не важный,
Случайный сдвиг в фигуре речевой,
Я только металлический, бумажный,
Очковый, часовой и ключевой,

Всечасно погребаемый под догмой,
Везде подстерегаемый врагом…
О, как меня изматывает долг мой,
Когда живешь и дышишь о другом!

Все жестче и безоговорочней
Диктует гнилое нутро
Подкладывать пальцы под поручни,
Не жить по законам метро;

Однажды с глазами навыкате
В вагоне по-волчьи завыть,
Потом ненароком на выходе
Портфель с динамитом забыть.

А, собственно, что в ней законного —
В подземной железной петле,
Где пеший сошел бы за конного,
Когда бы сидел на метле;

Где кажется небо овчинкою,
Где поезд, туннели сверля,
Позвякивает чертовщинкою,
Проталкиваемой в сверх-я?

Толкай, истолковывай, вытолки —
Вот бестолочь туч наверху;
И небо не стоило б выделки,
Когда бы не гром по стиху;

Когда бы не то, что мы выразим,
Чтоб перло – таи не таи,
Чтоб город, как женщина с вырезом,
Проветривал храмы свои.