Анатолий Бергер - Подсудимые песни

В краснеющем огне рассвета

Малина красная, как лето,

И лето красное вокруг.

Туман над заливом.

Набрякли веки.

Чайки и лодки. Пляж. Деревца.

И всё бесконечно и всё навеки,

И ни начала, и ни конца.

Необратимость. Неразрешимость.

Спрятанность солнца.

Призрачность дня.

Вечность, как вечная необходимость,

Вечность, что в двух шагах от меня.

1978 г.

Изнемогая от жары

И в ней барахтаясь, как в тине,

Провижу в луже я миры —

Как бы оазисы в пустыне.

Разбрызгивая небосвод

И зыбкую архитектуру,

Я чувствую стихов полёт,

Таинственную их фактуру.

Бальзамом ото всех скорбей

Переливается их гамма,

А рядом скачет воробей

И пьёт из лужи той же самой.

1965 г.

Чайки кружатся, криком крича

Над коробками зданий, над шпалами,

Их движения чудятся шалыми,

Словно ссорятся, знай, сгоряча.

Будто не поделить им простора

Там, где звёзды и синева,

Ветер вздрагивает от ора

И дрожит внезапно трава.

С дальней бойни летят к заливу,

Крик всё злей, круче крыл размах,

Видно, даже там, в небесах

Позабыть не могут поживу.

1975 г.

Какие звуки издаёт

Залив? Быть может, он поёт?

Медлительной игрой шипящих

С шуршаньем шевеля песок…

Такой фонетики образчик

Какой лингвист понять бы смог?

Назад откатываясь снова,

Разбрасывая пены дрожь,

Вдруг из одних согласных слово

Рождая, голубое сплошь?

Иль вдалеке сперва неслышно

Волна волне вослед спеша,

Вся в ореоле пены пышной

Созвучьем гласных хороша.

Но как постигнуть это пенье,

Чья музыка душе близка?

Понять волны произношенье,

Спряженье пены и песка…

Налетает на берег косая волна

И обрушивается бурливо,

В этот миг и хотела б настать тишина,

Но слышнее дыханье залива.

Убегающий вдаль голубой полукруг

И небесного тяжесть навеса,

И высокие сосны столпились вокруг —

Удивлённые жители леса.

1981 г.

Два драгоценные крыла

Она внезапно развернула,

Их темно-бархатная мгла,

На солнце вспыхнув, полыхнула.

И полетела косо прочь,

Как отступающая ночь…

1980 г.

Дождь нескончаемый с утра,

Ручей уносит пятна тины —

Зелёных точек веера,

Как будто живопись Сера

Сошла сюда с его картины.

Всё ниже клонится трава

К земле и не ползёт едва.

Промокшие до нитки листья,

Знай, вздрагивают вразнобой,

Взлетают воробьи гурьбой,

Растерянность в их зябком свисте.

И капель шорох там и тут,

Соседский вечный пересуд

Старушек на скамейке словно,

Конца, начала не найдёшь,

Не отличишь от правды ложь,

Однообразный, смутно-ровный.

Но будто возроптав в ответ,

Забарабанил дождь: «Нет, нет!»

И всё протяжнее, всё шире,

Поит леса, поит поля,

И слухом полнится земля

Про летний дождь, шумящий в мире.

1986 г.

Там, где нет водопровода,

Где высок небес покой,

«Календарь овощевода»

Оказался под рукой.

В нём весь путь круглогодичный

От семян и до цветка

Колеёй течёт привычной,

Как в прошедшие века.

«Агротехника рассады»,

«Парниковые сорта»…

А душа чему-то рада,

Словно чем-то занята.

Мудрость древняя народа,

Быт старинный и уклад —

«Календарь овощевода» —

Я находке этой рад.

Не позабывать прополку,

Август-месяц на носу,

И поют, знай, безумолку

Птицы в утреннем лесу.

1988 г.

Каким жестоким холодом подуло,

Какой покрылось небо пеленой!

Стемнело

и ни отсвета, ни гула,

Я знаю, знаю, кто тому виной,

Кто подстерёг, кто высмотрел умело,

Когда зелёный лист устал на миг,

И тотчас желтизна его одела

Под ветра посвист, под вороний крик,

Кто всё настойчивей, неотвратимей,

Как исподволь, но резче с каждым днём

Упорными поджогами своими

Всё обнимает золотым огнём.

1986 г.

Я устал.

Пощади меня, боль,

Пожалей меня, жалость земная,

Приюти меня, осень сырая,

В желтизне твоей скрыться позволь.

Ты единственная, как сестра,

Твоё злато не корысти ради,

Ты строку мне подскажешь с утра,

И другую шепнёшь на ночь глядя.

Сколько раз ты спасала меня,

Утешала светло и искусно,

Твоего дай мне снова огня,

Мне сегодня особенно грустно.

1974 г.

А над Прибалтикой дожди,

Теперь иного и не жди,

Теперь иного и не требуй,

Метеосводки хоть и врут,

Но попадая пальцем в небо,

В струю дождя и попадут.

И чайки улетают прочь

От берегов в пустые дали,

День смутен, всё темнее ночь,

И звёзды и луна пропали.

И лишь залив шумит, шумит,

То затихает, то штормит,

С дождём вдвоём и в одиночку,

То дополняя гул дождя,

То ритм вдруг новый находя,

Не зная, где поставить точку.

Ну хоть один нашёлся б гриб!

Я от ауканий охрип.

А под ногами в лёжку

Лист палый,

мокрый мох да прель,

Иголок ломких канитель

Застлала всю дорожку.

А станция за три версты,

И небо смотрит с высоты —

Подглядывает словно,

Как люди по лесу кружат,

Деревья на ветру дрожат

Протяжно-многословно.

Всё ниже папоротник.

Свист

Какой-то птицы.

Жёлтый лист

Качается в полёте.

И гул кругом и тишина.

В сыром лесу земля черна.

Конец грибной охоте.

1985 г.

Сырая осень на дворе,

И утки, оттопырив лапки,

Плывут в ручье, а дождь тире

И точки ставит на воде,

Не думая зачем и где,

Кустов разбросаны охапки,

Ерошит ветер их с утра,

Дорога вязкая пестра.

Сырая осень, туч ряды,

И ни начала, ни конца ей,

И оторвавшись от воды,

Прочь улетают утки стаей,

Их шеи вытянуты в нить

Сквозь дождь, уставший моросить.

1981 г.

По следу шороха иду

Сквозь дрожь травы простоволосой,

Из тины ветхой на пруду

Торчит осока криво-косо.

На чёрном пне присохший лист,

Сквозь мутность лужи неба клочья,

И одинокий птичий свист

Прощальный, словно многоточье.

1982 г.

Унылая томительная сырость,

Такой не помню осени давно,

Дождь день и ночь твердит, твердит одно,

А в лужи поглядишь — но где же дно?

Где было небо — всё темным-темно,

Куда ж оно и впрямь запропастилось?

Вповалку листья и трава, склонясь,

Над ними плачет, после битвы словно

На поле брани жёны плачут вдовно,

И всё равно теперь — дружинник, князь —

Век вековать одной… Осенней гнили

Меж тем не перейти. Брожу в дожде,

И сам уже не знаю — кто я, где,

То явь вокруг или былого были?

В октябре расшумелись ветра,

Расшатались древесные кроны,

Ветки чёрные тянут с утра

Свою дрожь к синеве небосклона.

Но не все ещё листья легли,

Среди трав и коряг замирая, —

Вот слетела и ищет земли,

Трепеща, золотистая стая.

А другие ещё наверху,

Но не в силах унять они дрожи.

На коротком их жадном веку

Этот час им всего и дороже.

1983 г.

Выбирает ребёнок листья