Вадим Шефнер - Избранные стихи

Как все здесь неуклюже и негладко,
Пороги вязнут в вековой грязи,
И храма циклопическая кладки
Бесформенною кажется вблизи.

Уходит ввысь уверенно и хмуро
Замшелая бугристая стена,
И камня первозданная фактура
Щербата и ничем не смягчена.

Но вверх взгляни — над сизыми холмами
Увидишь ты ожившую мечту:
Как дым костра в безветрии, как пламя,
Как песня, храм струится в высоту.

Он рвется ввысь, торжественно и строго,
Певучей силой камень окрылен, —
Для бога он иль не для бога строен,
Но Человеком был воздвигнут он.

И нет в нем лицемерного смиренья, —
Безвестный зодчий был правдив и смел:
Он стал творцом — и окрылил каменья.
И гордость в них свою запечатлел.

И ты стоишь на каменном пороге,
И за людей душа твоя горда, —
Приходят боги и уходят боги,
Но Человек бессмертен навсегда.

От бога осталась нам шкура,
Осталась остистая готика,
Соборная архитектура,
Строительная экзотика.

Снимая тела и конечности,
И лица недобрых и добрых,
У всепобеждающей вечности
Мгновенья ворует фотограф.

Ты здесь посерьезнел, осунулся,
Но там, словно в утренней дымке,
Живешь в нескончаемой юности
На тихо тускнеющем снимке.

Там белою магией магния,
Короткою вспышкой слепою
Ты явлен из времени давнего
На очную ставку с собою.

Вглядись почестней и попристальней
В черты отдаленного брата,—
Ведь всё еще слышится издали
Внезапный щелчок аппарата.

Статистика, строгая муза,
Ты реешь над каждой судьбой.
Ничто для тебя не обуза,
Никто не обижен тобой.

Не всматриваешься ты в лица
И в душу не лезешь, — а все ж
Для каждой людской единицы
В таблицах ты место найдешь.

В радах твоей жесткой цифири,
В подсчеты и сводки включен,
Живу я, единственный в мире,
Но имя мое — легион.

Умру — и меня понемногу
Забудут друзья и родня.
Статистика, муза Итогов,
Лишь ты не забудешь меня!

В простор без конца и границы,
Бессмертной дорогой живых
Шагает моя единица
В дивизиях чисел твоих.

Ни в саду, ни на пляже,
Ни на горке крутой —
Мы не встретимся даже
За могильной плитой.

Фараон воздвигал пирамиду,
Приближаясь к преклонным летам,
Пирамиду он строил для виду,
А устроился вовсе не там.

Он гробницу секретную сделал
И с собою не взял ни гроша, —
И легко отделившись от тела,
Рядом с ним поселилась душа.

Он своих повелений не помнит,
Он ушел от войны, от жены,
От парадных раскрашенных комнат
В потаенный чулан тишины.

Он теперь — только мелкая сошка.
Хорошо отдыхать одному.
И душа, как домашняя кошка,
Что-то тихо мурлычет ему.

Пробившись к небу сквозь каменья,
Не зная хворей и простуд,
Седые лилии забвенья
Над неизвестностью цветут.

Вдали звенят бубенчики коров,
Поет пастух, а здесь безлюдно, дико,
Густая зелень затянула ров,
И на валу алеет земляника.

Потрескавшийся камень темно-бур,
Изъела ржа чугунные засовы,
И, вылетев из черных амбразур,
По вечерам тревожно кычут совы.

Пусть крепость неприступною была,
Но время двинулось само на приступ,
И мост подгнил, и бастиона выступ
Мечтательная зелень оплела.

Где ядра тратил понапрасну враг,
Где воины не ведали измены,
Теперь полынь и огнецветный мак,
Без боя взяли рухнувшие стены.

Ты скажешь: вот — вонзались башни ввысь,
Чернели рвы, — а что осталось ныне!
Не у камней бессмертию учись,
А у цветов и у стеблей полыни.

Мы взглядом простор окинем,
Взойдя на бархан крутой.
Весною цветет пустыня,
Казавшаяся пустой.

Растенья-эфемериды
Так рады, выйдя на свет,—
Для грусти и для обиды
Минутки свободной нет.

Не жить им в разгаре лета,
Никто не обережет,—
Но травы тянутся к свету,
К солнцу, что их сожжет.

В их жизни, такой недлинной,
Многое им дано,—
Как мед в бутыли старинной,
Время их сгущено.

И рады они, как дети,
И славят ясные дни,
И пресного долголетья
Не просят себе они.

Нам у вас учиться надо,
Облака и журавли, —
Все, чего не сыщешь рядом,
Обозначится вдали.

Не зная дорог и обочин,
Шагаю в лесной глубине.
Какие просторные ночи
Подарены осенью мне!

Под этим таинственным кровом
Земля — словно дальняя весть,
Весь мир темнотой зашифрован,
Его невозможно прочесть.

Он полон надежд и наитий,
В нем нет ни вещей, ни имен,
Он праздничен и первобытен,
Как в детстве приснившийся сон.

В нем спутала все расстоянья
Ночная нестрашная мгла —
Чтоб тайная радость незнанья,
Как в сказке, к открытьям вела.

По копейке — ни много ни мало —
Шла в орлянку лихая игра,
И квадратное небо сняло
Над кирпичным колодцем двора.

Вдруг я выхлопы сверху услышал —
Будто чудо творя задарма,
К нам примчался, газуя по крышам,
Мотогонщик, сошедший с ума.

Вот он выпростал крылья и въехал
В тот небесный квадрат голубой,
Многократное рваное эхо
По задворкам таща за собой.

Тень его, распростершая руки.
Осенила провалы дворов,
Канализационные люки
И сырые поленницы дров.

Был под крыльями воздух спрессован,
Он слоился, блестел и гудел,
И, доверясь прозрачным рессорам,
Человек над землею летел.

И беды никакой не случилось.
Он давно промелькнул и утих, —
А старуха тревожно крестилась.
У помойки ведро опустив.

При ходьбе набив мозоли,
Путь-дороженьку кляня,
Пешеход, кряхтя от боли,
Взял да выдумал коня.

Голый выдумал одежду,
Нищий выдумал суму,
Утопающий — надежду
(Чтоб тонуть не одному).

А меня, земного сына,
Не выдумывал творец —
Просто вылепил из глины,
Взяв себя за образец.

На Земле, на круглом месте,
Я торжественно живу,
Ореол ночных созвездий
Увенчал мою главу.

Неплоха моя планета.
Ею правлю я, как бог,
Но уже мне тесен этот
Рай, простершийся у ног.

Снится мне, что к звездам взмыл я,
Пламя реет за спиной…
Нет, не ангельские крылья
Будут выдуманы мной!

Невидимое мы узрели
И неделимое разъяли,
Но так же дождь стучит в апреле,
Как при Софокле и Дедале.

И тот же зной томит в июле,
И нереиды плещут в море,
И ходят звезды в карауле,
Как при Навуходоносоре.

Земля еще не стала раем,
Где каждый атом на учете,
И мы во сне над ней летаем
В неуправляемом полете.

Еще мы смертны, слава богу,
Еще смеемся мы и плачем,
И то, что кажется итогом, —
Всего лишь правила задачи.