Юрий Мандельштам - Собрание стихотворений

Налетает беда, налетает
Черной тучей удушливых снов.
В сердце хрупкое счастье растает —
Я очнусь безотраден и вдов,

Без любви, без друзей, на чужбине,
Не считая обид и утрат,
Настоящим изгнанником ныне,
Без надежды на близкий возврат.

Все проиграно в жизненном споре.
Замолчали живые ручьи.
Не хочу я удерживать горе
И холодные слезы мои.

От неосознанной обиды
Проснешься ночью, сам не свой,
Как у подножья пирамиды —
Один в пустыне мировой.

Стучат часы над головою
С бесстрастной точностью вины,
Как будто не самим тобою
Они вчера заведены.

И больше ничего от века —
Во времени заброшен ты:
Ни радости, ни человека,
Ни утешительной мечты.

Встаешь в тоске неисцелимой —
Все та же пустота в ответ.
А за окном струится мимо
Косым лучом фонарный свет,

Без жалости, без снисхожденья,
И кажется, что на стене
Отчетливое отраженье
Того, что в тайной глубине,

Средь одиночества и боли,
Помимо воли, против воли,
Но все же сам, по мере сил,
Ты своенравно возрастил.

Все это — обманчиво и зыбко,
Я не верю песне и мечте.
Напоказ цветет твоя улыбка
В лживой и притворной простоте.

Напоказ пронзительность и нежность,
А за ними — нищета и труд,
И, наверно, страх и безнадежность
В тайной глубине твоей живут.

Ты давно привыкла лицемерить:
Как тебя мне в этом упрекнуть?
Но смотрю, и не могу не верить
В этот царственный и вечный путь.

Что мне в том, что жизнь твоя убога,
Что ведешь деньгам и ласкам счет,
Если неподдельная тревога
Мне сегодня вечером поет,

Если танцем, голосом и скрипкой
Скорбный мир ты вдруг преобразишь,
И на краткий миг своей улыбкой
Радость и бессмертие даришь.

Все тягостней, все непробудней
И все безотчетной скучней
Мои неподкупные будни,
Упорство медлительных дней.

И только в тревожном сияньи
Раскосых и ласковых глаз,
И только в неверном дыханьи,
Еще разделяющем нас,

Я вдруг забываю о честном
И бедном сознаньи моем.
Есть властная прелесть в безвестном,
Неверном, раскосом, чужом.

Как будто цыганское пенье
И горькая легкость ночей
Сожгли вековое терпенье
Сияньем тревожных лучей.

Зачем нужна эта легкость без края
В мире бесчувственном и тяжелом,
И этот отблеск забытого рая,
Когда мне больше не быть веселым?

Зачем нужна эта мерность и точность,
Когда за нею — не счастье свиданья,
А навсегда — неверность, непрочность,
Молчанье, незнанье, расставанье?

Зачем эта грусть, и прелесть, и нежность,
Раз нет у них судьбы и значенья,
А только — жажда и неизбежность,
Бессмысленность, пустота, мученье?

И все же сердце живет невозможным,
Поет, исходит в сладкой истоме, —
Пока не очнешься с дыханьем тревожным,
Как нищий в своем углу на соломе.

Эта легкость и эта отрада,
Этот сумрачный утренний свет,
Милый друг, разве это награда
За утрату растраченных лет.

Да, мы, точно, когда-то встречались,
Но ведь мы разошлись без труда,
Мы как дети с тобой целовались
И в любви не клялись никогда.

Для чего же ты хочешь заставить
Полюбить нелюбимое мной?
Для чего же ты хочешь исправить
То, что не было нашей виной?

Милый друг, мы давно повзрослели:
Память вечности, горечь минут —
Безразлично. Сорвались качели,
Нас без чувств на земле подберут.

Все повторяется, как в сказке:
Пускай отчаяньем дыша,
Навстречу радости и ласке
По-детски тянется душа.

Она чудесно оживает
В сиянии лучистых глаз,
В которых тайный свет мерцает —
Коричневый, на этот раз.

Увы, любовь — не этот шепот,
Не ласка этих нежных рук,
А страстный опыт, страшный опыт
Тревог, страданий и разлук.

И вот уже опять над нами
Тот вихрь встает, тот смерч летит,
Колеблет, разжигает пламя
И погубить навек грозит.

Но я других путей не знаю
И, с трепетом вступая в тьму,
Мой грозный искус принимаю,
Как другу кланяюсь ему.

Говорили — все погибнет в мире,
Если это повторится вновь.
Но луна плывет в небесной пыли,
Но волнуется живая кровь.

Нет, не все подвластно разрушенью!
Даже в дни печали и войны
Сердце внемлет радостному пенью,
Веянью зенитной тишины.

Нет, не воем полночной сирены,
Не огнем, не мечом, не свинцом,
Не пальбой, сотрясающей стены,
Не угрозой, не близким концом —

Ты меня побеждаешь иначе,
Беспросветное бремя войны:
Содроганьем в безропотном плаче
Одинокой сутулой спины,

Отворотом солдатской шинели,
Заколоченным наспех окном,
Редким звуком шагов на панели
В наступившем молчаньи ночном.

Какая ночь! Какая тишина!
Над спящею столицею луна
Торжественною радостью сияет.
Вдали звезда неясная мерцает
Зеленым, синим, розовым огнем.
И мы у темного окна, вдвоем,
В торжественном спокойствии молчанья —
Как будто нет ни горя, ни войны —
Внимаем вечной песне мирозданья,
Блаженству без конца обручены.

…Война! Летят аэропланы,
Смертельной тяжестью нагружены.
Кровавый груз выносят океаны
На гребне каждой гибельной волны.

Незыблемая попрана граница
Несчетными подошвами сапог.
В руках врага изнемогла столица…
Но с нами Бог. Но с нами всюду Бог.

Еще победу торжествует враг
На воздухе, на море и на суше.
А твой незримый, твой любимый шаг,
Поэзия, все тише и все глуше.
По городам, разрушенным в ночи,
Кощунственным огнем опустошенным,
Едва-едва скользят твои лучи,
Едва-едва заметные влюбленным,

Мечтателям, бродягам и больным,
Пока густым, удушливым туманом
Их не заслонит орудийный дым —
Препятствие стальным аэропланам.

И вдоль болот они едва скользят,
Где танки вязнут на дорогах грязных,
И вдоль сухих лесов и нищих хат,
И вдоль полей, заброшенных и праздных.

И в сердце человека в поздний час
Они, как путник, жалобно стучатся:
«Впусти и приюти бездомных нас!
Нам недоело по миру скитаться,

Мы голодны, мы выбились из сил.
А помнишь ли — как долгими ночами
О радости небесной ты просил?
Вот мы пришли к тебе сегодня сами!»

Но человек бесчувственен и глух:
Он злом живет и ненавистью дышит.
Напрасно сердце напрягает слух,
Оно шагов и слов твоих не слышит.

И все же только там, где ты прошла,
Где ты прозрачною мелькнула тенью,
Немного легче скорбь, и реже мгла,
И безысходность верит утешенью.