пытаюсь найти я начала всему в этом мире.
Сердце мира – Число. Будь то Восемь, иль Два, иль Четыре,
Эти Числа – цари над земным и над солнечным диском,
Над загадочным миром, где грохот рифмуется с писком,
Миром, песня которого невыразима на лире.
Этот песенный мир я прошел через многие смерти.
Я рождался не раз. Умирал, чтобы снова рождаться,
Чтобы песнею сфер в облаченьях других наслаждаться.
Семь таинственных сфер, издавая семь звуков различных,
Семизвучно поют. Это слышно душе гармоничной,
Нужно только прислушаться… Мудрые, верьте мне, верьте!
* * *
Мы говорим: душа – как чистый лист.
Глубокой этой мысли есть граница:
Когда душа есть чистая страница,
Как мы мудреем, если всякий – чист?
Да, понимать способна птичий свист
И детская душа. С природой слиться
Она не хуже взрослой ухитрится,
Как ни противодействуй «реалист».
С душою чистой только ль их ватаги?
Ей славны также пифии и маги,
Иначе же зачем им колдовать?
Неси им не амброзии, а браги:
Карандашу свободно на бумаге,
Он только не умеет рисовать.
Я – Сиддхартха, принц шакьев. И мне позапрошлое лето
В храме буйвологлавцев загадало четыре загадки.
На четыре загадки нашел я четыре ответа,
И с тех пор я брожу по лимонным дорогам Магадхи.
Жизнь – пустая затея. Ах, прочно усвоил я это!
Жизнь бессмысленна, даже если все в ней мгновения сладки.
Но страданием полны все стороны этого света,
Если есть мир иной, то и там все не в большем порядке.
Но мудрец, размышляя, неизбежно придет к заключенью:
Жизнь бессмысленна – лишь для того, кто идет за брахманом,
Мудрецу же она не бесцельна, как средство к спасенью.
Так иду. И со мной – мои Пять; мир мне – с ними – не скучен;
Людям я говорю о Пути – он им кажется странным.
Что же в том? Кто не видит, тот зренью не будет обучен!
Но все меньше селений в Магадхе храпят под туманом.
Один гуру свалился в пропасть как-то раз.
Ты скажешь: как, гуру? Ужель он не предвидел?
Увы, гуру был слеп и пропасти не видел:
У этого гуру был только третий глаз.
Что сухие слова? Содержание книги – полнее.
Снова я повторю: что же могут сухие слова.
Мне легендой библейской так близки теперь иудеи,
А легенда не словом, но образом только жива.
Больше сотни столетий с тех пор пролетело, наверно…
Жил Адам на земле – землепашец, познавший добро,
И жена его Ева – красива, но слишком манерна,
И росли сыновья. Уж прищурился Каин хитро.
Но однажды Адам, в настроеньи гуляя прескверном,
Услыхал чей-то голос – как будто скала говорит:
«Хорошо ли, Адам? Все не то и не так и неверно,
Если чуждую Еву предпочел ты Сестрице Лилит!»
Был ответ его тих: «Я исправлюсь, увидишь – исправлюсь.
Так вернись. Мир забыт, если с Братом Сестра говорит…»
«Я вернусь, и не раз, и не раз тебе снова понравлюсь,
Не теперь. Но потом. Суждено!» – отвечала Лилит.
Ах, Адам! Кто же Ева, и Ева ль она? Иегова
Был творцом ее также, но воля и знанье – цена…
Не начать все сначала… Но в мире родишься ты снова,
И Сестра тебя встретит, и будет судьбою она.
Сто промчалось веков. Беспредельно умножилось знанье.
Но опять и опять, в облаченьях цариц и актрис,
В мир приходит Лилит – длиннокудрое напоминанье:
«Эй, Адам, ты забыл, кем ты был, с кем ты был! Оглянись!
* * *
На похоронах светила.
Живи, твори и вдохновляй
Мирского ради ничесоже
Сок нашей умной молодежи,
Веди в свой самодельный рай.
Паси свой первородный грех
Неразрешимости вопросов.
Знай: лучше всех – и хуже всех
Тебя поймет, кто не философ.
Но будь готов к своей судьбе,
Творя и думая отважно:
К тому, что вот венок бумажный
При жизни смастерят тебе.
И верь, о, верь! Взойдет она,
Звезда твоей научной славы:
Тебе поставят крестик ржавый
На гроб глазетовый без дна…
Как этих терний избежать?
Как примириться с смертью званской?
Прожить в манере партизанской.
Свасьян К.А. Европа. Два некролога. М., 2003.
Но возвратный порывъ возвратному порыву рознь: одно дѣло, когда это обращеніе къ прошлому не предполагаетъ развитія, продвиженія впередъ (словомъ: меча) и, къ сожалѣнію, мы зримъ это нынѣ, въ эпоху духовной ночи, выказывающей себя приматомъ: демократіи и демократовъ, ноля и нолей, плоти, vagin’ы, заступающаго и крѣпнущаго матріархата… – короче безпросвѣтною нищетою; инымъ случаемъ является Ренессансъ и малый ренессансъ – Серебряный вѣкъ: онъ – мечъ и стрѣла, – когда само обращеніе къ прошлому, эпистрофе обернулось движеньемъ впередъ, поскольку было на него направлено: такова была воля творцовъ, опредѣлившихъ духъ того времени.
Шичалин Ю.А. «Античность – Европа – История». М. 1999.
Евангеліе отъ Филиппа: «Истина не пришла въ міръ обнаженной, но она пришла въ символахъ и образахъ. Онъ не получитъ её по-другому». – Ср. съ: «Символъ – окно въ вѣчность» (Андрей Бѣлый), а также съ: «Символъ – окно въ безконечность» (Ф.Сологубъ). Сюда же: Бѣлый вполнѣ осознавалъ: «Символизмъ – это методъ выраженія переживаній въ образахъ. Въ этомъ смыслѣ всякое искусство явно или скрыто символично». «Символъ есть предѣлъ всѣмъ познавательнымъ, творческимъ и этическимъ нормамъ: Символъ есть въ этомъ смыслѣ предѣлъ предѣловъ». «Всякое искусство символично – настоящее, прошлое, будущее». «Символизмъ подводитъ искусство къ той роковой чертѣ, за которой оно перестаетъ быть искусствомъ; оно становится новой жизнью и религіей свободнаго человѣчества» (Андрей Бѣлый). «Это
