Зинаида КОННАН
Время жатвы настало: октябрь, и закончилось лето.
Скоро тыквами скалиться станет во тьме Хэллоуин.
Вновь раскрылся ракитник на мантии Плантагенета…
Мы устали; целебным напитком ты нас напои!
Сколько нажито за год ненужного, набрано скверны…
Как покинуть земную реальность с таким багажом?
Пусть другие кутят – в ноябре делать нечего, верно.
Мы же – нежный побег с благодарностью снимем ножом.
Сновидения нам пусть дадут на вопросы ответы,
И с покоем в душе мы проводим, очистившись, год.
Семена рассыпая по мантии Плантагенета,
Ярко-жёлтый цветок дух наш к странствиям дальним зовёт.
Опять брожу – почти в потемках —
По своему особняку.
Прекрасной дамой, Незнакомкой
Себя сама я нареку.
Вот выхожу в оранжерейно —
Декоративно-зимний сад,
Где белизна цветов лилейна
И сыплет в стекла снегопад.
Я комнат обойду десяток:
Заброшенных и обжитых,
Где роскошь и царит порядок, —
И незаконченно-пустых.
Шум улиц и жилых кварталов
И парк за стрельчатым окном
Покой не нарушает залов,
Скрываемых особняком.
Здесь каждый интерьер продуман,
И значим тут любой пустяк;
Лишь населяют сны и думы
Души заветный особняк.
Скалят сфинксы черепа в усмешке,
Мрачен в блеске мёртвенном гранит.
Пустотой, безлюдностью прибрежной
Душит минотавров лабиринт.
Серостью унылый давит камень,
Алчно жертвы требуют мосты.
В вязком, оглушительном тумане
Багровеют за Невой «Кресты».
… Милая, что с нами было в прошлом!..
Не забыть?.. Я тоже не могу;
Но давай о чём-нибудь хорошем:
Нынче мы – на этом берегу.
Неприветлив, бесприютен вечер, —
Не одна ты: я с тобой стою;
Мне так хочется обнять за плечи
Статую холодную твою.
В память о любимом Летнем саде
Оставляю розы на снегу;
Помни о чугунной той ограде
На суровом невском берегу.
Наши сердца не остынут,
Всё у нас будет, как прежде.
Только удел наш отныне —
Жить на морском побережье.
Пусть за своею стеною
Старый укроет нас Город
И набежавшей волною
Море следы наши смоет.
Я откажусь от комфорта,
Ты – от холщовых палаток,
Чтоб поселиться близ порта
В сказочно-древнем Спалато, —
Там, где вползают на склоны
Улиц кривых лабиринты,
Где неподвластны законам
Нравы, устои, инстинкты.
Пусть ходуном дом наш ходит
В музыке шаткого скрипа,
В звуках народных мелодий
И незатейливых скрипок.
Станет оливковой кожа,
Речь – по-романски певучей
И осенит наше ложе
Лаской волшебных созвучий.
Наши сердца не остынут,
Всё у нас будет, как прежде.
Только удел наш отныне —
Жить на морском побережье.
Вход Господень в Иерусалим
Невозможно мечтами одними
Жить, твердя, что фортуна слепа.
Нынче праздник в Иерусалиме
И ликует от счастья толпа.
Он, Мессия, явился! Осанна!
Значит, грянули вновь времена,
Когда с неба посыплется манна
И пойдёт за волною волна
Божьей милости, ну а покуда
Едет Сын Его, весел и бодр.
Улыбается сладко Иуда,
И в глаза смотрит преданно Пётр.
Вновь – осанна! И вновь загалдели,
Захлебнувшись восторгом, они…
Оставалось чуть меньше недели
До убийственных криков: «Распни!!!»
Из ничего создав немало драм,
К себе всегда относимся нестрого…
Легка, светла, чиста дорога в Храм,
Но ускользает из-под ног дорога.
Вдали горит заветный огонёк
И кажется – рукой подать дотуда,
Но падаю, споткнувшись о пенёк
Внезапно разгулявшегося блуда.
Поднявшись, каюсь, чтобы вновь шагать,
Уверенный, что буду чист отныне.
И чувствую внезапно, что опять
Залез в болото собственной гордыни.
Встаю, иду, но снова я не там:
То в яме лжи, то в грубости берлоге…
Легка, светла, чиста дорога в Храм,
Вот только как остаться на дороге?
Мы замерли в молитве сокровенной
Мы замерли в молитве сокровенной,
И никого для нас на свете нет —
Лишь две души, скользящих по Вселенной
Средь множества созвездий и планет.
Застыло небо, полное жемчужин,
Притих устало сонный окоём…
Наш мир общенья до предела сужен:
Ведь нас так много – мы с тобой вдвоём.
Дождь идёт мерзопакостный, нудный
Дождь идёт мерзопакостный, нудный,
Душу тащит в тиски маяты.
Я б загнил здесь в хандре непробудной,
Запил горькую, если б не ты.
Серым летом с ненастьем осенним,
Когда, кажется, мысль на лету
Намокает, ты стала спасеньем,
Заполняя собой пустоту
Блёклых будней холодного лета,
Вместо солнца мне даришь тепло…
Две похожих души, два поэта,
Нам и в тяготе не тяжело.
Нам сегодня не до идей —
В Ленинграде, в Москве и на БАМе
Толпы рвущихся к цели людей
Отправляются за грибами.
За дарами, что в поздней агонии
Оставляет нам лето несмелое…
А в лесу, там своя гегемония —
Свои красные, свои белые…
Я – вне партий, и мне всё равно,
Мне-то что до делишек разных?
И, подобно батьке Махно,
Режу белых, и режу красных.
Я бреду, и внимательный взгляд
Не пропустит ни лист, ни былинку.
Вот он – белый аристократ!
Режу гада, кладу в корзинку.
Столько сил извожу не напрасно я:
Труд усилен – финал ускорен.
В листьях прячешься, сволочь красная! —
Вырезаю его под корень.
Пополняю свою суму.
Что мне классы? Мне б прибыль обозами! —
Я коричневую чуму
Нарезаю себе под берёзами.
Груз не тянет рук, коль он мой, —
Мне легко свою ношу в пути нести, —
И, счастливый, тащу домой
Целый короб многопартийности.
Сколь языком с эстрады ни мели,
А не хватает окаянных денег.
И вот сижу я снова на мели,
Потрёпанный, как после бани веник.
И сколь бы мне в финансах ни везло,
Купюры, словно снег весною, тают.
Давно известно: деньги – это зло,
Но именно его мне не хватает.
Разве юность свою мы забудем?
Эта ночь, как легенда, светла.
Эта ночь своей белою грудью
На Васильевский остров легла.
М. Светлов
Я люблю тишину и безлюдье.
Ночью вышел – ну что за дела?
Эта ночь своей белою грудью
На Васильевский остров легла.
Хоть бы как-то прикрылась, нахалка,
Чтобы сраму никто не видал.
Так-то что?
Пусть лежит, мне не жалко!
Но кругом интуристы – скандал!
Рты раскрыли мосты над Невою,
Замер всадник, глаза округлив, —
Ведь уткнулась она головою
В чуть подсоленный Финский залив.
При теперешнем слабом порядке
Может год пролежать так пластом.
Лишь виднеются голые пятки
Где-то за Володарским мостом.
Как с ней быть, даже в Смольном не знали.
Сам дежурный от страха дрожит:
Грудь-то что! На Московском вокзале
Срамотища какая лежит!
Лучше б нам наводненье иль вьюгу —
Мы б тогда не страдали зазря…
Бог помог – убрала нахалюгу
Подоспевшая к сроку заря.
И спасибо ей – с Богом, без Бога ль,
Но сумела нам всё же помочь.
Но не зря ведь воспел мудрый Гоголь
Украинскую тёмную ночь!
А мне вросли фиалки в кожу,
И я не вырву их, не срежу.
Чем крепче вмазывают в рожу,
Тем глубже всё, о чём я брежу…
Е.Евтушенко
Мне не везёт – ну просто смех,
Судьба в колёса ставит палки –
В местах, где волосы у всех,
На мне вдруг выросли фиалки.
Вначале был я страшно рад
И любовался то и дело
На пахнущее, словно сад,
Изящное, как клумба, тело.
Потом от этой красоты
Мне стало как-то неуютно:
Кругом кричат: «Продай цветы!» –
Стремясь цветок сорвать попутно.
И я крепился, сколько мог,
Но, не стерпев, взмолился Богу,
Когда огромный чёрный дог,
Меня обнюхав, поднял ногу.
Я отогнал его пинком,
Кричу хозяину: «Ты что же…»
Меня прервал он кулаком,
Мои фиалки вмазав в рожу.
И я, обиженный вполне,
Стал отступать домой помалу…
Росли бы кактусы на мне,
Я б показал тому нахалу!
Утро безросно.
Дождливому дню
Быть предстоит по примете.
Поздно расцветший шиповник к плетню
Жмётся, не зная о лете.
Так вот и я, припадая к плечу,
Не предававшему, стыну…
Осень пришла,
Лета было чуть-чуть,
Строго зима смотрит в спину.
Февраль. Уже светло. Кричат вороны в сквере
