Павел Якушкин - Народные стихи и песни

   Романъ князь Митріёвичъ младъ,
   Поѣзжалъ онъ въ чисто поле
   Сбирать дани за тѣ годы, за старые;
   И унимаетъ его княгиня Марья Юрьевна:
   «Душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ!
   Ни уѣдь ты въ далеко чисто поле
   Сбирать тѣ дани, сударь, пошлины:
   Какъ ночесь мнѣ, Марьѣ Юрьевнѣ,
   Мало спалось, много видѣлось,
   Много видѣлось, во снѣ грезилось:
   Будто спалъ у меня, у Марьюшки, злаченъ перстень
   Съ меньшова перста, съ мизеночка,
   И разсыпался на мелкія зёрнотка, на мушенки.
   Тутъ изъ далеча, далеча, изъ чиста поля
   Прилетѣло стадо черныхъ вороновъ,
   Расклевали, мой, Марьюшкявъ, злаченъ перстень
   Кто бы могъ мой сонъ теперь розсудить?»
   Говоритъ князь Романъ, сударь Митріевичъ:
   «Ты не плачь, княгиня Марья Юрьевна,
   Юрьевна, ты лебедь бѣлая!
   Я какъ съѣзжу въ далеко чисто поле,
   Такъ съищу тамъ много знахарей,
   Что могутъ тебѣ разсудить твой сонъ».
   Говоритъ княгиня, Марья Юрьевна:
   «Ты, душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ,
   Не надо мнѣ твоихъ много знахорей,
   Я могу этотъ сонъ сама весь розсудить!
   Какъ ты уѣдешь въ далече чисто поле,
   Такъ изъ той земли, изъ бусурманскія,
   Наѣдутъ многи погани татарове
   На трехъ червленихъ новыхъ корабляхъ;
   Увезутъ меня княгиню Марью Юрьевну».
   Ничего князь Романъ не побаровалъ (sic)
   И уѣзжалъ въ далече чисто поле.
   Въ ту пору, въ то время
   Пріѣзжали погани татарове
   На трехъ червленыхъ новыхъ корабляхъ.
   Тутъ княгиня въ побѣгъ пошла:
   Выходила изъ высока нова терема
   На новыя сѣни,
   Съ новыхъ сѣней на широкій дворъ,
   Съ широка двора въ зеленый садъ,
   Тамъ приздынула яблонь кудреватую.
   И садилась подъ яблонь кудреватую.
   А тѣ поганы татарове
   Выѣзжали на крутой красенъ бережокъ,
   Приходили въ высокъ теремъ:
   Туто ходитъ Марьяна протомойница;
   Они туто взяли плеточки шелковыя,
   Стали туто бить Марьину протомойницу:
   «Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,
   Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   И говорила имъ Марьяна протомойница:
   «Я есть не княгиня Марья Юрьевна,
   Я есть Марьяна протомойница».
   Они стали туто бить Марьяну клюшницу:
   «Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,
   Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   И говорила имъ Марьина клюшвица;
   «Я есть не княгиня Марья Юрьевна.
   Я есть Марьина клюшница».
   И стали они Марью отыскивать:
   Выходили они изъ высока нова терема
   На новы сѣни.
   Со новыхъ сѣней на широкій дворъ,
   Съ широка двора во зеленый садъ,
   Приздынули тутъ яблонь кудреватую
   И нашли княгиню Марью Юрьевну,
   Стали Марьюшку допрашивать:
   «Скажи: ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   «Нѣтъ, я не княгиня есть Марья Юрьевна,
   Я есть Марьина постельница».
   Тутъ они брали плёточки шелковыя,
   Стали ее бить, не жалѣючись,
   И стали ее снова допрашивать:
   «Скажи, скажи, не утай-скажи:
   Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   Тутъ она и сказалась имъ:
   «Я есть княгиня Марья Юрьевна».
   Взяли они княгиню за бѣлы руки,
   И вели на пристань корабельную,
   И привезли къ Батышу на червленъ корабль;
   Беретъ ее Батыша за бѣлы руки,
   И цалуетъ княгиню въ сахарны уста,
   Говоритъ княгиня Марья Юрьевна:
   «Ой же ты, Батышъ царь Батурьевичъ!
   Не цалуй ты меня въ сахарны уста,
   Не скверни устовъ моихъ сахарныхъ,
   Когда привезешь въ землю бусурманскую…»

   Ужь вы люди ли, вы люди стародавніе!
   Молодые молодцы да-воль послушати,
   Еще я вамъ разскажу про царевый про походъ,
   Про грозна царя Ивана Васильевича:
   Онъ подходомъ подходилъ подъ Казань городокъ,
   А подкопы подкопалъ подъ Казанку подъ рѣку,
   Что татары же по городу похаживали,
   Что грозна царя Ивана Васильевича поддразнивали.
   Что и тутъ-то нашъ грозенъ царь прикручинился,
   Онъ повѣсилъ буйну голову на правое плечо,
   Утупилъ онъ ясны очи во сыру-мать землю,
   Онъ велѣлъ ли государь-царь пушкарей сзывать,
   Пушкарей созывать зажигальщиковъ,
   Онъ велѣлъ сударь скоро казнить, скоро вѣшати.
   Не успѣлъ молодой пушкарь слово вымолвить,
   Воску яраго свѣча затеплилася
   Что и съ порохомъ бочка загорѣлася,
   Что побило татаръ сорокъ тысячей и три тысячи.

   Пріутихло-пріуныло море синее,
   Глядучись-смотрючись со черныхъ кораблей,
   И со тѣхъ марсовъ корабельныихъ,
   И со тѣхъ трубочекъ подзорныихъ
   И на тѣ на круты красны бережки.
   Пріутихли-пріуныли круты красны бережки,
   Глядючись-смотрючись съ чернихъ жорабіе!
   И со тѣхъ марсовъ корабельныихъ
   И со тѣхъ трубочекъ подзорныихъ
   И на тѣ на гори высокія
   И на тѣ на поля зеленыя.
   Пріутихли-пріуныли поля зеленыя,
   Глядючись-смотрючись на государевъ дворъ.
   Преставляется царица благовѣрная
   Молодая Софья дочь Романовна:
   Въ головахъ сидятъ два царевича,
   Въ ногахъ сидятъ млады двѣ царевны.
   Супротивъ стоитъ самъ Грозенъ царь,
   Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
   Говоритъ царица таковы рѣчи:
   «Ужъ ты слушай царь, послушай-ко,
   Что я тебѣ царица повыскажу
   Не-будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До своихъ до младыхъ двухъ царевичевъ,
   Когда будутъ онѣ во полномъ умѣ
   И во твердомъ будутъ разумѣ,
   Тогда будетъ оборона отъ новыхъ земель.
   Еще слушай царь, ты послушай-ко:
   Когда будутъ дѣвицы во полномъ умѣ,
   Во полномъ умѣ, въ твердомъ разумѣ,
   Ты тогда отдавай дѣвицъ за мухъ.
   Еще слушай царь, ты послушай-ко:
   Что я тебѣ царица повыскажу:
   Не будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До своихъ до князей, до думныхъ бояръ
   И до того ты до дядюшки любимаго
   И до своего ты до крестнаго батюшки
   До того Богдана Сирскаго:
   И тутъ твоя дума крѣпкая!
   Еще слушай, царь, ты послушай-ко:
   Не будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До своихъ солдатушекъ служащихъ:
   И тутъ твоя сила вѣрная!
   Еще слушай царь, ты послушай-во:
   И не будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До всего народу православнаго;
   Еще слушай, царь, ты послушай-ко,
   Что я тебѣ царица принакажу,
   Принакажу и повыскажу:
   Когда я царица преставлюся,
   Не женись ты, царь, въ проклятой Литвѣ
   На той ли Марьѣ Темрюковнѣ,
   А женись ты, царь, въ Каменной Москвѣ,
   На той Супавѣ Татарскіѣ,
   Хоша есть у ней мною приданаго
   Пановей, улановей и злыхъ поганыхъ татаровей,
   Есть у ней брателко родимое
   Молодой Кострюкъ сынъ Темрюковичъ».
   И тутъ царица просыпалась.
   Тутъ царицѣ славу поютъ.
   Прошло времени три мѣсяца.
   Похотѣлъ сударь Грозенъ царь,
   Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
   И покатился онъ во ту ли матушку прокляту Литву
   Покататися и женитися
   На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.
   Онъ не слушалъ своего крестнаго батюшки
   И того Богдана Сирскаго.
   Пріѣзжалъ онъ скоро въ прокляту Литву
   И бралъ онъ Марью Темрюковну
   И со тѣмъ со брателкомъ родимыимъ
   Кострюкомъ Темрюковичемъ.
   Отправлялся онъ изъ проклятой Литвы,
   Не дошелъ онъ матушки каменной Москвы
   Равномѣрныхъ верстъ пятисотныихъ.
   За сто верстъ становилъ онъ свою силу-армію
   И сходилъ онъ скоро со добра коня,
   И бралъ онъ чернильницу вольяискую,
   И бралъ перо лебединое,
   И бралъ бумагу листъ гербовыя
   И писалъ онъ скоро посоленъ листъ
   И посоленъ листъ на золотъ столъ
   Своему дядюшкѣ любезному
   И крестному батюшку Богдану Сирскому:
   «Дядюшка Богданъ ты мой Сирскій!
   Стрѣнь ты меня съ честью и съ радостью
   И со тѣмъ пѣтьемъ божьимъ церковныимъ
   Я со тѣмъ со звономъ колокольныимъ,
   Со той пальбой пушечной.»
   Отправлялся его скорой гонецъ,
   Скорой гонецъ и скорой посолъ,
   Не стрѣтитъ его дядюшка любямой
   За сто верстъ.
   Не дошелъ онъ матушки каменной Москвы
   Равномѣрныихъ верстъ пятисотныихъ;
   За двадцать за пять становилъ онъ свою силу-армію
   Отправлялъ скораго гонца
   Скора гонца и скора посла,
   Чтобъ чистить улицы широкіи,
   Исправить фатеры дворянскія,
   Гдѣ стоять моей силѣ-арміи.
   И приваливалъ онъ во матушку каменную Москву
   И не стрѣтилъ его любезной дядюшка
   И тотъ Богданъ Сирскій
   Не съ пѣтьемъ божьимъ церковныимъ
   И не съ тѣмъ звономъ колокольныимъ,
   Не съ той пальбой пушечной.
   Заѣзжалъ сударь Грозенъ царь,
   Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
   И во ту церковь Божію
   Принималъ златы вѣнцы
   И со той Марьей Темрюковной.
   На той на радости великія
   Заводилъ онъ почестенъ пиръ
   На всѣхъ на князей на думныхъ бояръ,
   На сильныхъ могучихъ богатырей.
   Солнышко идетъ къ западу
   И къ западу идетъ ко закату,
   А почестенъ пиръ на весело
   И всѣ въ пиру пьяны-веселы.
   Говоритъ ему шуринъ любимой
   Молодой Кострюкъ сынъ Темрюковичъ:
   «Ай ты мой зятюшко любезный!
   Грозенъ ты царь Иванъ Васильевичъ,
   Есть ли у васъ въ каменной Москвѣ
   Борцы-молодцы пріученые,
   Кабы мнѣ съ ними поборотися.»
   Требовалъ сударь Грозенъ царь,
   Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ,
   Борцей-молодцей не случилося,
   Только случился Васенька хромоногенькой:
   На лѣву онъ ножку припадываетъ
   По двору прихрамываетъ
   И по двору государеву придвигается
   И входитъ въ палаты царскія.
   И говоритъ Кострюкъ сынъ Темрюковичъ
   Своему зятелку любезному:
   «Чортъ у васъ не борцы-молодцы
   И не пріученые.»
   Говоритъ Вася Хрононогенькой,
   «Ай же ты сударь-таки Гроземъ царь!
   Ежели Богъ пособитъ, Никола поможетъ
   Кострюка побороть,
   Изъ платья вонъ его вылупить
   И по двору его нага спустить.»
   Говоритъ сударь Грозенъ царь
   И грозенъ царь Иванъ Васильевичъ:
   «Ежели бы тебѣ Богъ помогъ
   И Микола пособилъ Кострюка ообороть
   Изъ платья вонъ это вылупить
   И по двору нага спустить —
   Пятьдесятъ рублей тебѣ жалованья.»
   На лѣвую ножку онъ Вася припадывалъ,
   А правой ножкой подхватывалъ
   И металъ Кострюка о кирпичной полъ,
   На брюхѣ его кожа трёснула,
   На хребтѣ его кожа лопнула.
   Изъ платья онъ его ногой вылупилъ
   Не Кострюкъ былъ Темрюковичъ
   Да и не брателко-то ей былъ родимое:
   Была поляница удалая.
   Бралъ царь свою Марью Темрюковну
   И велъ онъ въ далече чисто поле,
   Стрѣлялъ онъ ей въ ретиво сердце
   Тутъ ей и славу поютъ.
   Тогда слушалъ онъ своего дядюшку любезнаго
   И Богдана того Сирскаго
   И женился онъ въ каменной Москвѣ
   Въ каменной Москвѣ, на святой Руси.