5
Свадьба Грознаго:
(начало то же)
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Преставляется царица благовѣрная
Молодая Софья дочь Романовна.
При смерти она наказываетъ
Наказываетъ и допрашиваетъ:
«Грозный царь Иванъ Васильевичъ!
Будешь ли послѣ меня женитися
Али ты вадёжа-царь будешь холостъ ходить,
Холостъ ходить, не женатой слыть.
Говоритъ грозный царь Иванъ Васильевичъ:
„Я не буду послѣ тебя женитися
Надежа-царь буду холостъ ходить
Холостъ ходить, неженатой слыть.
Говоритъ царица благовѣрная:
„Ай же ты грозный царь Иванъ Васильевичъ!
Не мани меня, не омманывай
Будешь послѣ меня жениться
Во той ли матушкѣ проклятой Литвѣ,
На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.
Принесетъ она рубашки красна золота,
Не моги надѣть на двухъ ясныхъ соколовъ,
Надѣнь на двухъ псовъ ядовитыихъ —
Увидишь тутъ чудо великое:
Затѣмъ будь добръ да милостивъ
До тѣхъ до двухъ ясныхъ соколовъ, до царевичей
Будь ты добръ, будь ты милостивъ
До тѣхъ до слуговъ вѣрныехъ,
До того народу христіанскаго.“
Затѣмъ преставилась царица благовѣрная
Молодая Софья дочь Романовна:
Затѣмъ женился царь въ проклятой Литвѣ
На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.
Принесла она рубашки пасынкамъ красна золота
Надѣли какъ на псовъ ядовитыихъ —
Тѣхъ псовъ разорвало.
Затѣмъ сталъ грозенъ царь
Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ
Сталъ это дядька спрашивать:
„Зачѣмъ исхудалъ? — «Не могу поляницой удалой владѣть: руку ногу закинетъ на меня жена — не могу духу перенести.»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Тутъ старуха спуталась и не хотѣла продолжать дальше. «Стыдно-де, нехорошее такое поется». Такъ и не добился!…)
Максимовъ, Арх. губ.
Прикажи Господи вамъ старину сказать,
Старину сказать да стародавную,
Стародавную старинушку бывалую:
Про того царя Ивана да Васильевича,
У того царя Ивана да Васильевича
Заводилася бесѣда тиха, смирная,
Собиралися князи, бояре да со всѣхъ сторонъ
Князи бодре да вся поляница удалая.
Они пьютъ-то да хлѣба кушаютъ,
Во полу-пирѣ, да хлѣба рушаютъ,
Во полу-пирѣ да прирасхвастались,
Иной хвастаетъ: да кони добрые,
Другой хвастаетъ да золотой казной,
Третій хвастаетъ да молодой женой.
А грозенъ царь Иванъ Васильевичъ по палатушкѣ похаживаетъ,
«Ужь вы гой еси князи и бояре,
„Ужь вы хвастаете небылью, небылицею,
„Чѣмъ же я добрый молодецъ похвастаю?
«Я похвастаю, да я измѣною:
„Ужь какъ выведу я измѣнушку изъ Кіева.
„Ужь какъ выведу я измѣнушку изъ Нова-города,
«Ужь я выведу измѣнушку изъ матушки каменной Москвы!»
Тѣ князья бояре да ему рѣчь говорятъ:
«Ужь не вывести измѣнушки изъ Кіева,
„И не вывести измѣнушки изъ Нова-города
„Да изъ матушки, да каменной Москвы,
«А тотъ выведетъ ту измѣнушку,
„Это за однимъ съ тобой за столомъ сидитъ да хлѣба кушаетъ,
„Милой сынъ твои Ѳедоръ Ивановичъ“.
На то грозенъ царь Иванъ Васильевичъ осержается
И восходитъ онъ да на красно-крыльцо
И кричитъ онъ своимъ зычнымъ голосомъ?
Своимъ пилатамъ, да немилостивымъ;
И тѣ пилатушки да испужалися
По каменной Москвѣ да разбѣжалися,
Одинъ Малюта Скуратовъ да не устрашился.
Онъ бѣжитъ къ нему скоро на очи,
Прибѣжавъ къ нему низко кланялся:
„Ужь ты грозенъ царь Иванъ Васильевичъ,
«На что ты гори-гаркаешь, на что меня кликъ-кликаешь?
„Ужь ты гой еси Малюта Скуратинокъ,
„Возьми моего сына милаго за бѣлы руки его,
«За бѣлы руки, за златы перстни
„И поведи его на то поле на Куликово
„Ко той ямѣ да кровавыя,
«Къ той доскѣ да къ дубовыя,
„Снеси ему да буйну голову
„Принеси мнѣ сабельку кровавую“.
И онъ взялъ его за бѣлы руки
И повелъ его въ чисто поле да въ Куликово.
Увидалъ его любезный шуринъ Никита Варламовичъ,
Онъ садился на добра коня
И посадилъ за себя молодаго клюшника
Погналъ на то поле на Куликово
И кричитъ онъ зычнымъ голосомъ;
„Ужь ты гой еси Малюта Скуратинокъ
«Не твой кусъ да не тебѣ и кушати
„Ужь ты на-тко да насытися
„Моимъ молодымъ ключничкомъ!
Онъ взялъ ему клюшничну срубилъ буйну голову
И понесъ ту сабельку кровавую
Ко тому царю къ Ивану Васильевичу.
А у грозна царя Ивана Васильевича
И пиръ пошелъ да не навеселѣ
Въ барабаны били да не на радости,
Не на радостяхъ, да не по старому,
Изъ пушекъ палятъ да не по прежнему,
А изъ мелкаго оружія да обсѣкается.
А у его любимаго шурина Никиты Варламовича
У него пиръ-то идетъ да по веселому,
Въ барабаны бьютъ да все во старому,
А изъ пушекъ палятъ да все по прежнему,
А изъ мелкаго оружія утиху нѣтъ.
Посылаетъ въ нему грозенъ царь Иванъ Васильевичъ скорыхъ послалъ:
«И приведите мнѣ любезнаго шурина Никиту Варламовича»!
И приведи его Никиту Варламовича къ нему на дворъ.
«На что же ты меня любезный зятюшка,
„Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ требуешь?
„Къ чему радошенъ, да къ чему радъ
«Мой любезный шуринъ Никита Варламовичъ
„Моему-то развѣ безвременьицу?
„У меня одна были жемчюжина и та скатилася
«И пиръ у тебя идетъ по веселому,
„Въ барабаны у та бьютъ да все по старому,
„Изъ пушекъ-то палятъ все во прежнему,
«Изъ меднаго оружія не утихается.
„Ужь ты гой еси грозенъ царь Иванъ Васильевичъ
„Есть въ гостяхъ небывалой гость
«Небывалой гость Ѳедоръ Ивановичъ!
„Гой ты еси мой любезный шуринъ Никита Варламовичъ!
„Обратилъ ты мое да ретиво сердце
«Взвеселидъ ты мнѣ мою жемчюжину».
И пошелъ у нихъ пиръ да по веселому,
Въ барабаны били да все по старому
Изъ пушекъ палятъ да все по прежнему,
Изъ меднаго оружія не утихаются.
Сообщено А. Григоревымъ.
Грозенъ былъ воинъ царь нашъ батюшка,
Первый царь Иванъ Васильевичъ,
Сквозь дремучій лѣсъ съ войскомъ силою
Онъ прошелъ въ страну татарьскую
Сѣе царство взялъ Казанское
Господарство Астраханское,
Вывелъ Перьфила изъ Нова-города,
Не вывелъ измѣну въ Каменной Москвѣ
То царьско серьче разгоралося.
Пусче огня, пусче полымя.
Вотъ сказалъ онъ рѣчью громкою:
У меня дзе-есть всяки мастери,
Есть такія разны дохтуры,
Но всѣ прячутся, старый за малаго,
И хоронются — малый за стараго,
А одинъ изъ нихъ нихъ не прятчется,
То Малютка-палачъ, то Гурбатовъ сынъ,
Ну пойди-ко сюда, гой Гурбатовъ сынъ!
Сослужи-ка небось службу вѣрную,
Службу вѣрную неизмѣнную:
Во палаты ступай въ царски каменны,
Взявъ царевича тамъ за черны кудри,
Разпоясни съ него шелковый поясъ,
Золотой перстенекъ сними съ правой руки,
Отведзи самого на Москву рѣку,
Впрялъ на мѣсто на то, — мѣсто лобное,
И на плаху на ту, что на липову
И сними тамъ съ него буйну голову,
А мнѣ къ пикѣ подай саблю острую,
Саблю вострую въ горючей его рудзѣ.
И увидзѣлъ то Ѳедоръ Ивановичъ,
Ѳедоръ Ивановичъ, Пожарской сынъ,
Изъ косясчита изъ окошечька,
Пропустивши царя вдоль по улицѣ
Вдоль по улицѣ, вдаль отъ терема
Какъ воскликнетъ онъ ко Гурбатову:
Ой ты гой еши! Гурбатовъ — палачъ!
Не за свой ли кусъ принимаешся,
Самъ кусомъ такимъ подавишься.
И Пожарской позвалъ слугу вѣрнаго
Слугу вѣрнаго, свово стряпчаго,
Свово стряпчаго, что не лудчева,
Что не лудчава, свово клюшничка:
На, сними (?) онъ пробилъ съ него голову,
Снеси саблю къ царю, — въ горючей рудзѣ.
А къ царевичу не причаствуйся.
Вотъ на утро царь Иванъ Васильевичъ
На поминки собралъ, поголовно народъ.
Онъ бояръ повелѣлъ во медвѣжны вшивать
Во медвѣжны вшивать, по Москвѣ-рѣкѣ пусчать
А поповъ приказалъ во кули зашивать
Во кули зашивать, по Москвѣ рѣкѣ пусчать.
Что царевича, не засчюняли.
Вотъ съѣзжаются всѣ во платья чернаимъ
Въ платьи чернаимъ, — во печальнаимъ,
А ѣдзетъ лишь Ѳедоръ Ивановичъ
Ѳедоръ Ивановичъ, — Пожарской сынъ
Пожарской сынъ, во нарядзѣ цвѣтномъ
Во нарядзѣ цвѣтномъ, — въ яркомъ золотсѣ,
И коня его всѣ обряжены,
Всѣ обряжены что не лудчія
А веселье въ самомъ, — такъ не кроится.
Вотъ увидѣлъ его царь Иванъ Васильевичъ.
Какъ воскликнетъ онъ громкимъ голосомъ
Отъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ
Ѳедоръ Ивановичъ — Пожарской сынъ!
Аль объ горѣ моемъ ты не извѣдался,
Что орядитца поспѣлъ, словно въ радосный пиръ.
А Пожарской сынъ отвѣчаетъ царю:
А я батсюшка царь, — все въ отлучкѣ гулялъ,
Все въ отлучкѣ гулялъ за охотою
И поймалъ сокола, что не лудчава,
Что не лутчава тсеэ ближнява,
Ты сына тсеэ роднаго.
И возрадовался царь, и отвѣтствовалъ ему:
Ужъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ
Ѳедоръ Ивановичъ — Пожарской сынъ
Вѣдь не мнѣ бы царемъ, а тсеэ должно бить:
Ты умѣлъ соблюсти царски сѣмены.
Княгининскаго уѣзда с. Спѣшнева.
