— Михаил Юрьевич Лермонтов здесь живет?—
спросил он.
— Нет,— сказал я,—
вы ошиблись квартирой.
— Простите!— сказал он и ушел,
волоча по ступеням свои гигантские, черные,
мокрые от дождя крылья.
На лестнице запахло звездами.
-Г -ДГ
КУПОЛ ИСААКИЯ
Вечером
я любовался куполом Исаакия, который был эффектно освещен и сиял
на фоне сине-фиолетового неба.
И вдруг я понял,
что он совсем беззащитен.
И вдруг я понял, что он боится неба, от которого
можно ждать всего, чего угодно, что он боится звезд, которых слишком много.
t
И вдруг я понял,
что этот огромный позолоченный купол ужасно одинок и это
непоправимо.
Гнедой,
сытый,
с широким крупом,
галопом проскакал по Невскому.
Народ тепло приветствовал его.
Остановился на Аничковом мосту и долго разглядывал коней Клодта.
Иностранные туристы
фотографировали его прямо из автобуса
У Мойки встретил битюга, запряженного в телегу.
Шел с ним в обнимку и что-то говорил на лошадином языке.
Оба весело ржали.
Доскакал до Эрмитажа, пришел в античный отдел, встал к стенке и стал мраморным.
Мрамор розоватый, благородного оттенка.
Хожу по весеннему городу, и в горле у меня булькает восторг.
Но я и виду не подаю.
Хожу по городу и криво усмехаюсь: «Подумаешь, весна!»
Сажусь в весеннюю электричку, и в ушах у меня щекотно от восторга, но я не поддаюсь.
Еду в весенней электричке и исподлобья гляжу в окно:
«Эка невидаль — весна!»
Вылезаю из электрички, бросаюсь в лес, раскапываю снег под елкой, расталкиваю знакомого муравья и кричу ему в ухо:
— Проснись, весна на дворе!
Восторг-то какой!
— Сумасшедший!— говорит муравей.— И откуда только берутся
такие восторженные идиоты?
17
2. Г. Алексеев
всю жизнь
Девки поют.
Протяжно,
ах, как протяжно девки поют вдалеке.
Девки поют про любовь.
Сладко, ах, как сладко сердце щемит: девки поют про любовь.
Конечно, вечер.
Конечно, река.
Конечно, березы.
И девки поют вдалеке.
И сказать тут нечего.
Конечно, грустно.
Конечно, по-русски.
Конечно, хорошо.
и никуда тут не денешься.
Всю жизнь они будут петь, эти девки,
всю жизнь они будут петь вдалеке про любовь.
В ЛЕСУ
— Ay!— кричат мне.-—
Ау! Где ты?
— Ау! — кричу.—
Ау! Я далеко где-то!
— Ау! — кричат.—
Ау! Иди сюда!
— Ау!— кричу.—
Иду! Я скоро!
А сам не тороплюсь.
Тихо иду по лесной дороге, перешагивая тени сосновых и все удивляюсь этому миру, в который попал ненароком.
Незнакомые люди подходили к ней на улице и говорили:
— Какая вы милая!
Спустя два года я встретил ее.
Она так подурнела,
что ее трудно было узнать.
— Милая,— сказал я ей,— ты очень подурнела! Наверное, это оттого,
что ты меня разлюбила. Полюби меня снова!
— Попытаюсь!— сказала она, но так и не попыталась — ей было некогда.
ЛУЧШЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Предвкушать его.
Услышать скрип двери и догадаться, что это оно.
Растеряться.
Но взять себя в руки и, побледнев от решимости, прочесть его про себя.
Поразиться.
И, переведя дух, прочесть его вслух, но шепотом.
Расхрабриться.
И, открыв окно, прокричать его громко, на всю улицу.
Наконец успокоиться.
И ждать новое, самое лучшее.
Как безмятежен, как торжественно спокоен был грешный мир в глазах делла Франческа!
Среди деревьев проходили женщины, с глазами темными, в простых прекрасных платьях, и ангелы с власами золотыми взирали на крещение Христа.
Но в старости Пьеро совсем ослеп.
И он уже не видел этих женщин и ангелов
с Христом и Иоанном, но он, конечно, слышал их шаги, их вздохи
и шуршание одежд.
Как строен,
как величественно прост по-прежнему
был этот мир нестройный
в слепых глазах
Пьеро делла Франческа!
ГОБЕЛЕН
На гобелене юный пастушок и рядом с ним румяная пастушка.
На гобелене ручеек бежит и белые овечки щиплют травку. Садится бабочка на шляпу пастушка, а он не видит, он обнял пастушку, и невзначай рука его легла чуть выше талии — каков шалун!
Но вдруг
из-за пригорка выполз ржавый танк, вращая башней и урча от злобы.
Пастушка взвизгнула, но смелый пастушок отважно пальцем погрозил злодею. Танк развернулся и уполз в кусты.
«Наверное, танкист сошел с ума,— подумал я,— война давно прошла, а он себе воюет и воюет.
К тому же век он перепутал — из двадцатого
заехал в восемнадцатый, бедняга. Ведь там бензина нет.
Потом ему придется пройти пешком лет двести».
ОХОТА ЦАРЯ АШШУРБАНИПАЛА (У Ассирийского рельефа)
— Что за шум?
— Ашшурбанипал охотится.
Вот он стреляет из лука, и издыхающий лев ползет по песку, волоча задние ноги.
Охота так охота — тут не до жалости.
Вот Он садится за пулемет,
и полсотни львов
бьются в агонии,
изрыгая на песок красную кровь.
Охота такое дело — без крови не обойтись.
Вот он нажимает кнопку, и вся пустыня со всеми львами взлетает к чертовой матери.
Охота пуще неволи — ничего не поделаешь.
— Но что еще за шум?
— Нашему царю стало дурно — он слишком впечатлителен.
Было очень тихо.
За прутьями арматуры, торчавшей из взорванного дота, светлело маленькое лесное озеро.
«Тишина обманчива»,— подумал я.
И тотчас
железо закричало
страшным предсмертным криком,
а поверхность озера
покрылась трупами солдат,
покрылась сплошь,
как ряской.
«Так я и знал!»— подумал я и пошел прочь,
натыкаясь на остолбеневшие от ужаса молодые сосны.
Они и не подозревали, что тишина так обманчива.
-г ЛЗПР
БАБИЙ ЯР
Говорят,
что пулеметчики
были веселые белобрысые парни. Говорят,
что в перерывах они пили молоко
и один из них играл на губной гармошке. Говорят,
что рядом с пулеметчиками сидели два каких-то странно одетых типа — один смахивал на Данте, а второй был вылитый Вергилий.
Они хлопали в ладоши и истерически хохотали.
Говорят,
что потом их тоже расстреляли, чтобы не было свидетелей.
Солнце лежит на черте горизонта, оно слегка приплюснуто.
Тень моя бесконечна,
она пришита к моим ступням.
А на небе видна восьмерка,
ее начертал реактивный истребитель.
Горизонт прогнулся
под тяжестью солнца.
Я еле иду,
волоча за собой свою тень.
А восьмерка
смущает меня своей загадочностью.
Подойду
и откачу солнце с линии горизонта.
Оно горячее, но ничего — надену варежки.
Возьму ножницы
и отрежу от себя свою тень.
Она плохо режется, но не беда — справлюсь.
Возьму тряпку и сотру с неба восьмерку. Она высоко, но я дотянусь — не маленький. Наведу порядок и успокоюсь до поры до времени.
СТАТУЯ
Я встретил в парке бронзовую статую.
Нагая женщина стояла неподвижно, а любопытный хладнокровный снег скользил по черной выгнутой спине, по ягодицам, бедрам и коленям и у ступней ее ложился по-хозяйски.
Она руками прикрывалась,
замирая
от страха,
отвращенья
и стыда.
Что было делать?
Снял свое пальто, на плечи бронзовые ей набросил.
СИЛА ЛЮБВИ
Еду в автобусе.
Предо мною
милый девичий затылок
с гладкими русыми волосами.
Я тотчас влюбляюсь в этот девичий затылок, я тотчас влюбляюсь в эту девушку с русыми волосами, я люблю ее беспамятно и безнадежно.
Пусть эта девушка
окажется высокой и стройной!—
говорю я себе.
Девушка встает, и — о чудо!—
она и впрямь высокая и стройная! Пусть у этой девушки окажется красивое лицо с нежной белой кожей!— говорю я себе.
Девушка оборачивается, и — о чудо!— у нее красивое лицо с нежной белой кожей!
А теперь
пусть у этой девушки
окажется изящная женственная походка!
говорю я себе.
Девушка выходит из автобуса
и идет по тротуару
изящной женственной походкой.
— Бравої— кричу я
и смеюсь, как ребенок.
— Эта девушка будет счастлива,— говорю я соседям по автобусу,— вот увидите!
ДОВЕРЧИВЫЙ
Я всем верю — и мужчинам, и женщинам, и младенцам, и лошадям.
Некоторые меня обманывают, но я всем верю.
— Быть может, я неумен?— спрашиваю я у женщин,
