играет,
как играют дети.
Быть может, она еще ребенок, его душа?
мысли
Какие только мысли не приходят мне на ум!
Порою мелкие и круглые, как галька на крымских пляжах.
Временами плоские,
как камбалы с глазами на макушке.
А то вдруг длинные и гибкие, как стебли кувшинок.
Иногда нелепые,
нескладные, причудливые монстры.
Но изредка глубокие и ясные,
как небо в солнечный осенний полдень.
А любопытно было бы узнать, какие мысли не приходят мне на ум, блуждают в стороне?
ВЕСПЕР
Как встарь,
как в древности,
как сто веков назад,
восходит Веспер на вечернем
небосклоне.
Он так красив, но мне не до него — ищу иголку я в огромном стоге сена.
Полстога
я уже разворошил,
иголку же
пока не обнаружил.
Осталось мне
разворошить
полстога.
А Веспер,
этот Веспер окаянный, восходит каждый вечер над закатом и шевелит лучами как назло.
КОНТУР БУДУЩЕГО
Очень просто
получить контур Венеры Таврической ставим статую к стене и обводим ее тень карандашом. Труднее
получить контур лошади — она не стоит на месте и тень ее тоже движется.
Очень трудно получить контур счастья — оно расплывчато и не имеет четких границ.
Но удивительно —
пятилетний ребенок взял прутик и изобразил на песке четкий профиль будущего — все так и ахнули!
У**
ТОЧКА
— Ты всего лишь точка,— сказали ему,—
ты даже не буква.
— Прекрасно!— сказал он.—
Но мне нравится гордое одиночество. Поставьте меня отдельно, я не люблю многоточий.
И вот его одного ставят в конце фразы, совершенно бессмысленной, дурацкой фразы.
Стоит,
закусив губу.
ВЫСОКИЕ ДЕРЕВЬЯ
Высокие деревья
появляются на холме.
Высокие деревья
спускаются по склону.
Высокие деревья
останавливаются в низине.
Гляжу на них с восхищением.
А в их листве
уже щебечут бойкие птицы,
а в их тени
уже кто-то расположился на отдых.
Но высокие деревья пришли ненадолго.
Постояв немного,
они уходят.
Бегу за ними,
размахивая руками,
бегу за ними, что-то крича.
А их и след простыл.
Век буду помнить,
как приходили высокие деревья, как они спускались по склону холма.
Век не забуду, как они ушли,
унося с собою щебечущих птиц.
ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ
Это не ночь, это не тьма,
это не фонарь на улице.
Стало быть, это день, стало быть, это свет, стало быть,
это солнце над городом.
Но если это так, то открывайте дверь, пора ее открыть — всю ночь была закрыта.
Но если это так, то распахните дверь и отойдите прочь — пусть входит кто захочет.
Если войдет ребенок — прекрасно, если вбежит кошка — хорошо,
если вползет улитка — неплохо, если ворвется ветер — не сердитесь.
Скажите:
— Ах, это ты!— Спросите:
— Какие новости?
РЫЦАРЬ, ДЬЯВОЛ И СМЕРТЬ (Гравюра Дюрера)
Все трое очень типичны: храбрый рыцарь, хитрый дьявол, хищная смерть.
Рыцарь и смерть — на лошадях.
Дьявол — пешком.
— Неплохо бы отдохнуть!— говорит дьявол.
— Пора сделать привал!— говорит смерть.
— Мужайтесь, мы почти у говорит рыцарь.
цели
Все трое продолжают путь.
— У меня болит нога, я очень хромаю!—
говорит дьявол.
— Я простудилась,
у меня жуткий насморк!— говорит смерть.
— Замолчите!
Хватит ныть!—
говорит рыцарь.
Все трое продолжают путь.
ПИРАТ
Триста лет назад я разозлился и стал пиратом.
Плавал, грабил, убивал, жег корабли.
Шпагой
выкололи мне глаз —
стал носить черную повязку. Саблей
отрубили мне руку —
стал запихивать рукав за пояс. Ядром
оторвало мне ногу —
стал ковылять с деревяшкой.
Но все грабил, все убивал, все злился.
Наконец
пуля попала мне точно в переносицу, и я помер легкой смертью.
Привязали ядро к моей оставшейся ноге и бросили меня в море.
Алексее*
81
Стою на дне, весь черный от злобы. Рыбы нюхают меня, но не жрут.
Стою и припоминаю, из-за чего я разозлился.
Триста лет стою — не могу припомнить.
ЧАКОНА БАХА
Я еще не слышал чакону Баха, и нет мне покоя.
Сижу в сквере на скамейке, и какая-то бабка в валенках говорит мне сокрушенно:
— Касатик,
ты еще не слыхал гениальную чакону Баха, это же великий грех!—
Подхожу к пивному ларьку, встаю в очередь, и вся очередь возмущается:
— Этот тип не слышал
грандиозную чакону Баха!
Не давать ему пива!—
Выхожу к заливу, сажусь на парапет,
и чайки кружатся надо мной, крича:
— Неужели он и впрямь не слышал
эту удивительную чакону Баха? Стыд-то какой!
И тут ко мне подбегает совсем крошечная девочка.
— Не плачьте, дяденька!— говорит она.—
Я еще тоже не слышала эту потрясающую чакону Баха. Правда, мама говорит, что я от этого плохо расту.
В ТУ ночь
В ту ночь мы слегка выпили.
— Вот послушай!—сказал Альбий.—
«Паллы шафранный покров, льющийся к
нежным стопам, Пурпура тирского ткань и сладостной флейты
напевы»1.
— Неплохо,— сказал я,— но ты еще не нашел себя.
Скоро ты будешь писать лучше.
— Пойдем к Делии!— сказал Альбий,
и мы побрели по темным улицам Рима, шатаясь и ругая раба
за то, что факел у него нещадно дымил.
— Хороши!— сказала Делия, встретив нас на пороге.
— Нет, ты лучше послушай!—сказал Альбий.—
«Паллы шафранный поток, льющийся к дивным
стопам,
Тирского пурпура кровь и флейты напев
беспечальный».
— Недурно,— сказала Делия,— но, пожалуй, слишком красиво.
Раньше ты писал лучше.
В ту ночь у Делии
мы еще долго пили хиосское,
хотя я не очень люблю сладкие вина.
Под утро Альбий заснул как убитый.
— Ох уж эти мне поэты!— сказала Делия.
— Брось!—сказал я.—
Разве это не прекрасно:
«Паллы шафранные складки, льнущие к милым
коленям,
Пурпура тусклое пламя и флейты томительный
голос!»?
СИЗИФ
Сажусь в метро и еду в подземное царство в гости к Сизифу.
-г -Д»
Проезжаем какую-то мутную речку вроде бы Ахеронт.
У берега стоит лодка — вроде бы Харона.
В лодке бородатый старик — вроде бы сам Харон.
На следующей остановке я выхожу.
Сизиф, как и прежде, возится со своей скалой, и грязный пот
течет по его усталому лицу.
— Давай вытру!— говорю я.
— Да ладно уж,— говорит Сизиф, жалко платок пачкать.
— Давай помогу!— говорю я.
— Да не стоит,— говорит Сизиф,— я уже привык.
— Давай покурим!— говорю я.
— Да не могу я,— говорит Сизиф,— работы много.
— Чудак ты, Сизиф!— говорю я.— Работа не волк,
в лес не убежит.
— Да отстань ты!— говорит Сизиф.— Чего пристал?
— Дурак ты, Сизиф!— говорю я.— Дураков работа любит!
— Катись отсюда!— говорит Сизиф.— Катись, пока цел!
Обиженный, сажусь в метро
и уезжаю из подземного царства.
Снова проезжаем Ахеронт.
Лодка плывет посреди реки.
В лодке полно народу.
Харон стоит на корме и гребет веслом.
-г
В МУЗЕЕ
У богоматери
было очень усталое лицо.
— Мария,— сказал я,— отдохните немного.
Я подержу ребенка.
Она благодарно улыбнулась и согласилась.
Младенец
и впрямь был нелегкий.
Он обхватил мою шею ручонкой и сидел спокойно.
Подбежала служительница музея
и закричала,
что я испортил икону.
Глупая женщина.
ВЕСЕННИЕ СТИХИ
* * *
Помимо всего остального существует весна.
Если поглядеть на нее, то можно подумать, что она спортсменка — она худощава, длиннонога и, судя по всему, вынослива.
Если поговорить с ней, то можно убедиться, что она неглупа — она никому не верит на слово и обо всем имеет свое мнение.
Если же последить за нею, то можно заметить, что у нее мужские повадки — она охотница
и любит густые дикие леса, где отощавшие за зиму медведи пожирают сладкую прошлогоднюю клюкву.
Она приходит
под барабанный бой капелей, и тотчас
весь лед на Неве становится дыбом, и тотчас
все девчонки выбегают на улицу и начинают играть в «классы», и тотчас
происходит множество прочих важных
весенних событий.
Поэтому весна необычайно популярна.
* * *
В начале весны
появляется неодолимая потребность бедокурить: щекотать гранитных львов, дразнить гипсовых грифонов, пугать мраморных лошадей и дергать за ногу бронзового графа Орлова, восседающего у ног бронзовой Екатерины Второй.
